После нас - хоть потом - Лукина Любовь Александровна. Страница 40

- В город полетел, - отозвался Собачий Зуд, притапливая багром высунувшуюся из смолы грешную голову. - Насчет дегтя…

Тормошило насупился.

- Скурвился Хвостач, - мрачно сообщил он. - Как тогда начальником поставили - так и скурвился…

Собачий Зуд притопил еще одного грешника и с любопытством поглядел на товарища.

- А что у вас с ним вышло-то?

- Да не с ним! - с досадой сказал Тормошило. - Третьего дня дежурю в реанимации… Ну из-за этого… Да ты его знаешь! Там взяток одних… Все никак помереть не может!

- Ну-ну!

- Ну вот, стою, жду, багорик наготове… И вдруг - фрр! - влетают…

- Кто?

- Да эти… пернатые… с Чистилища! Один зеленый, с первого уступа, а второй, не знаю, с седьмого, что ли?.. Блестящий такой, надраенный… О, говорят, а ты что тут делаешь? - Как что, говорю, грешника жду. - Ты что, говорят, угорел? Грешника от праведника отличить не можешь? - Это где вам тут праведник, спрашиваю, это он, что ли, праведник? Вы на душу его посмотрите: копоти клок - и то чище!.. А они, представляешь, в рыло мне смеются: ладно, говорят, отмоем… А? Ничего себе?

- Д-да… - Собачий Зуд покрутил головой.

- Ну я разозлился, врезал одному багром промеж крыл… Короче, я - на них телегу, а они - на меня…

Собачий Зуд слушал, сочувственно причмокивая и не замечая даже, что во вверенном ему квадрате из смолы торчат уже голов десять с приоткрытыми от любопытства ртами.

- Ну а душа-то кому пошла?

- Да никому пока… - расстроенно отозвался Тормошило. - Опять откачали… Может, ему мученик какой родственником приходится, откуда я знаю!.. Нет, но ты понял, что творят? Начальнички…

- А Хвостач, значит, связываться не захотел?

Тормошило открыл было рот, но тут сверху послышался треск крыльев и звонкий поцелуй пары копыт о каменное покрытие моста. Головы грешников мгновенно спрятались в смолу.

- О! - Скривившись, Тормошило кивнул рогом. - Легок на помине. Сейчас начнет орать, почему колонна без присмотра…

Над гранитной кромкой показалось ликующее рыло Хвостача.

- Эй, загребалы! - позвал он. - Посмеяться хотите?

- Ну? - осторожно молвил Собачий Зуд.

- У Харона ладью угнали! - распялив в восторге клыкастую пасть, сообщил Хвостач. - Ох и начнется сейчас!.. - Ударил крыльями и понесся ласточкой к следующей опоре.

Загребалы ошарашенно переглянулись. Первым опомнился Собачий Зуд.

- Бардак… - безнадежно изронил он и притопил со вздохом очередного не в меру любопытного взяточника.

4. КОМАНДИРОВАННЫЕ

Грязный отвратительный буксир, впряженный в допотопную ржавую баржу, стоя, можно сказать, на месте, с тупым упорством рыл зеленоватую волжскую воду. Злобился и ворчал бурун. На баке над распростертым телом товарища стояли и беседовали два матроса. Один - коренастый, насупленный, весь поросший густым проволочным волосом. Другой - румяный красавец с придурковатым, навсегда осклабившимся лицом.

- Ишь! - злобно цедил коренастый, с завистью глядя на привольно раскинувшеся тело. - Залил зенки с утра - и хоть бы хны ему!

- Да тебе-то что?

- Мне - ничего. А тому, кто на его место придет, думаешь, сладко будет с циррозом печени? Надо ж немного и о других думать!

- Мнится: ангельские речи слышу, - глумливо заметил румяный. - А сам-то что ж ревизоршу багром закогтил? Всех ведь, считай, подставил!

Коренастый насупился, закряхтел.

- Не устоял, - сокрушенно, со вздохом признался он. - Да и домой что-то потянуло…

Капитан (громила с длинным равнодушным лицом), возложив татуированную длань на штурвал, нехотя доцеживал сигарету. Гладкие волны, как в обмороке, отваливались от мерзкого судна.

Ничто, казалось, не предвещало грозы, когда из безоблачного неба пала с шелестом разящая черная молния. Ударом ветра развернуло линялый флаг и сохнущее на снастях белье. Матросы остолбенели. На палубе, распялив кожистые крылья и злорадно скаля клыки, стояло адское создание с шерстистым уродливым ликом.

- Отцепляй, в превыспреннюю, баржу! - гаркнуло оно капитану, ударив в настил черным от смолы багром.

Спящий на баке матрос приподнял всклокоченную голову, поглядел заплывшим глазом - и снова заснул. То ли крылатый бес был ему уже знаком по белой горячке, то ли матросик принял его спросонья за кого-нибудь из команды.

На обветренных скулах капитана обозначились желваки. Двумя пальцами он изъял изо рта окурок и, выщелкнув его за борт, процедил:

- Борода, штурвал прими…

И, не сводя с адского творения неприязненных глаз, спустился по железной лесенке на палубу. Безбоязненно приблизился почти вплотную.

- Что за дела, Хвостач? - угрожающе выговорил он, подавая звук несколько в нос. - Там ты меня доставал, здесь достаешь… Что за дела?

- Баржу отцепляй, - ласково повторил гость из бездны.

Сняв с красного щита по противопожарной принадлежности, подошли оба матроса. Борода (кстати, не то чтобы гладко выбритый, но уж во всяком случае не бородатый) с нездоровым любопытством следил за ними из-за штурвала.

- А ты мне здесь кто? Начальник? - не менее ласково осведомился капитан. - Баржу ему отцепляй! Да в этой барже одних бушлатов на весь второй круг! Сдам только Харону и каптенармусу. Под расписку.

- Да не отсвечивай ты, Хвостач! - хмурясь, проворчал коренастый. - Вон с берега уже пялятся! За рубку зайди.

Вчетвером они отошли за рубку.

- Ну в чем дело?

- Побег, - сказал Хвостач. - У Харона кто-то ладью угнал. В общем так: руби концы - и полным ходом на Баклужино. Может, он еще из протоки не выплыл…

- Так кто бежал-то?

- А я знаю! Если бы Харон сразу спохватился! А то гонял два дня веслом какую-то душу по берегу - делать ему больше нечего!..

Кто-то присвистнул.

- Два дня? Так это ладью уже наверняка в Волгу вынесло…

- Значит, всю Волгу обшарь, но найди!

- А сам-то чего ж? - осклабившись сильней обычного, осведомился румяный. - На крыльях-то чать сподручней…

- Посоветуй мне, посоветуй! - огрызнулся Хвостач. - Придумал: на крыльях! Средь бела дня!

- А что ж на палубе стоял, светился, раз такой осторожный?

- Ну хватит! Поговорили! Отцепляйте баржу!

- Да пошел ты!.. - лениво сказал капитан. - Вот вернемся в Злые Щели

- там и покомандуешь.

- А что ж ты думаешь? - злобно сказал Хвостач, прожигая его взглядом.

- И покомандую. Попомни, Забияка: ты у меня в Злых Щелях из обходов вылезать не будешь!

Прянул в воздух и стремительным шуршащим зигзагом ушел в зенит. Черной молнии подобный. Плеснуло сохнущее на снастях белье.

- Настучит… - со вздохом обронил Борода.

Запрокинув равнодушное лицо, капитан смотрел в небо. Смотрел, не щурясь. Зрачки - с иголочное острие.

- Начальнички, - проворчал он наконец и, сплюнув за борт, снова полез в рубку. - Один одно командует, другой - другое… Не знаешь уже, кого слушать.

- Это точно, - отозвался румяный матрос, вешая топорик на пожарный щит.

Борода, уступивший штурвал капитану, заржал.

- Сижу это я раз в одном бесноватом, - начал он, спускаясь по лесенке на палубу, - и приходят эти… заклинатели. Штук семь. «Именем, - говорят,

- того Иисуса, Которого Павел проповедует, приказываем тебе выйти из этого человека». А я им и говорю: «Иисуса знаю, Павла знаю, а вы кто такие?» Как дал им, как дал! Они от меня два квартала нагишом драли!

- И что тебе потом было?

- А ничего не было. Похвалили даже. - Борода ощерился и махнул рукой.

- Так что, может, и сейчас прокатит…

Не прокатило.

И получаса не прошло, как с ясного неба на палубу метнулись, шурша, уже две молнии - одна черная, другая - ослепительно зеленая.