Птицелов - Остапенко Юлия Владимировна. Страница 31

Дорот задумался. Лукас следил за ним так же внимательно, как и когда тот отпивал из его чашки, и остался практически уверен, что старый лис действительно старался припомнить.

– Фостейн – это в юго-восточной доле, – проговорил он наконец. – У меня мало клиентов оттуда, но имя Фостейн мне знакомо. Я имел дела с Робертом из Фостейна, кажется, отцом рыцаря, о котором вы говорите. Достойный был человек.

– Отлично. Теперь ты разузнаешь всё, что сможешь, о его не менее достойном отпрыске. Меня интересуют не столько цифры, сколько его личные и родственные связи. Если ли у него родичи, в каких они отношениях, где он бывает чаще всего. И где он сейчас. За неделю справишься?

– Для моего многомудрого мессера я справлюсь быстрее, – поклонился Дорот. Лукас удовлетворённо кивнул. Ростовщик не стал задавать вопросов – это было едва ли не главная причина, по которой Лукас обратился именно к нему. Да и в надёжности его сведений он мог не сомневаться. Дорот, конечно, мечтает от него избавиться и присвоить себе все вклады, но терять такого клиента по воле самого клиента для него равносильно разорению.

Лукас отставил чашку; фарфоровый поддон мелодично звякнул о серебряный поднос, рядом с туго набитым мешочком золота. Лукас, не разжимая руки, с сожалением посмотрел на ободок, темнеющий на дне чашки.

– Ещё? – вкрадчиво спросил Дорот.

– Ещё! – рассмеялся Лукас. – Но уже последняя, слово чести.

Дорот хмыкнул, и Лукас беззлобно подумал, что башку б ему снести за дерзость, но что греха таить – о наличии у Лукаса чести старый ростовщик был осведомлён не хуже, чем сам Лукас.

Он выпил треть чашки, когда скрипнула дверь и в комнату вошёл новый посетитель. Дорот поднялся, вовсе не так проворно, как при появлении Лукаса, улыбнулся, вовсе не так медово, как разговаривая с ним.

– О-о, благородная месстрес, словами не передать, как я рад вновь видеть вас в своих скромных чертогах, – сказал он голосом лисицы, заманивающей в гости курочку. Лукас покосился на вошедшего – вернее, вошедшую – и тут же отвёл взгляд. Беглый взгляд остался незамеченным, однако он успел увидеть всё, что хотел. Это была женщина средних лет, высокая, худая, с абсолютно непроницаемым длинным лицом и гладко зачёсанными чёрными волосами, в глухом сером платье. Можно было принять её за недавнюю вдову, но вдовьей вуали на ней не было – а такая дамочка её бы непременно нацепила, чтоб продемонстрировать окружающим свою неизгладимую скорбь. Она не сказала ни слова, пока Дорот, елейно улыбаясь, вёл её к дальней двери – все разговоры в его лавке велись один на один. Дорот услужливо отодвинул перед дамой парчовую завесу над дубовой дверью в соседнюю комнатку, пропустил её вперёд, обернулся на Лукаса, скорчил гримасу. Лукас подмигнул ему в ответ и снова пригубил кофе. «Любопытно, – подумал он, – какие гримасы корчит этот пройдоха за спиной у меня?» Впрочем, лучше не знать. Дорот хорошо распоряжался его деньгами и порой поставлял ценные сведения – это всё, что заботило Лукаса.

Допивал кофе он гораздо медленнее, чем требовалось – напиток успел остыть, и горечь из чарующей стала почти гадкой. Но Лукасу хотелось дождаться, когда чопорная месстрес пойдёт обратно. Что-то в её каменном лице его заинтриговало.

Она не появлялась долго – притворяться, будто просто допивает кофе, Лукас уже не мог, и почти отказался от своей затеи, когда наконец скрипнула дверь, шевельнулась занавеска, и женщина вышла из проёма. Лукас сидел к этой двери лицом, и теперь смог рассмотреть женщину без помех. Она казалась ещё бледнее, чем четверть часа назад, а в глазах появилась растерянность – а может, она и прежде там была, просто Лукас не успел её заметить. Впрочем, губы женщины оставались так же плотно сжаты и бескровны, хотя руки, в которых она держала маленький тряпичный мешочек, чуть заметно подрагивали. Тряпичный – стало быть, серебро. Ну вот, ещё одну бедную вдову – или почти вдову – мерзавец Дорот обобрал до нитки. Сам упомянутый мерзавец следовал за женщиной, рассыпаясь в заверениях в своей преданности, но по блеску в его глазах Лукас понял, что чопорную месстрес крупно надули. «Хм, стоило бы и мне проследить, не блестят ли так же его глазки, когда он провожает меня…»

– …и если впредь вам понадобятся услуги вашего покорного раба, моя волшебная месстрес, знайте же, что в любое время дня и ночи я – ваш! – на одном дыхании закончил Дорот и распахнул перед женщиной дверь. Волшебная месстрес ничего не сказала, только взглянула на него – так, что, понял Лукас, ноги её больше не будет в этой лавке, хоть бы она с голоду помирала. А до этого, судя по качеству её платья, не так уж далеко.

– Что за волшебная месстрес? – поинтересовался Лукас, когда за женщиной закрылась дверь.

Ростовщик закатил глаза.

– Помилуйте, мой любознательный мессер, я не имею права…

– Доро-от, – предостерегающе протянул Лукас. – Ну-ка, ещё разок, сколько лет мы знакомы? Или, лучше сказать, какую часть моих денег ты успел своровать?

– Как можно, мой подозрительный мессер! – визгливо заголосил Дорот, и, тут же перейдя на нормальный тон, ответил: – Талита из Дассена, жена благородного сэйра Зигфрида.

– Дворянка? – удивился Лукас. – Да ты совсем совесть потерял, старик, благородных месстрес грабить! Я думал мещаночка какая. Что у тебя с ней за дела?

– Да её супруг беспутный, сэйр Зигфрид, первый выпивоха в Туроне. Всё как есть пропил, семейство побирается. Она каждый месяц у меня что-то берёт, долга за ней уже – на полторы тысячи, но я её не гоню. Уж больно в хорошем районе у них домик отстроен, у самого побережья…

– Неужто отобрать задумал?

– А что делать? – жалобно спросил Дорот. – Всё равно ей долги вернуть не с чего будет. Я пока её принимаю, жду, когда долг до стоимости дома дорастёт. Ещё полгодика, не больше.

– Зверь, – покачал головой Лукас. – Монстр и чудовище. Поедатель новорожденных младенцев.

Дорот развёл руками. Лукас побарабанил пальцами по стенке кофейной чашки.

– Она ещё молода и недурна собой. Завела бы себе богатого любовника…

– Такая заведёт! Вы же её видели, мой прозорливый мессер. У неё, небось, форель меж ног…

– Что, хранит супругу верность?

– Хранит, мессер. Говаривают, он, когда ещё соображать мог, на неё пояс верности нацепил – чтоб не гуляла, пока он по кабакам шляется. Ну, нацепил, да так и не снял… Оттого она и кислая такая – не всякой понравится на причинном месте груду железа таскать.

– Я бы скорее поверил в пояс верности иного рода, – задумчиво проговорил Лукас. – Бедная, но гордая, значит… Интересно… Что она тебе сейчас в залог принесла?

– Да безделушку, медальон какой-то.

– Покажи.

Дорот показал. В самом деле, безделушка – простая оправа без украшений, золото явно не высшей пробы, только мелкая инкрустация жемчугом может что-то стоить. Внутри медальона было два портрета: детские лица, две девочки лет пяти, очень похожие – видимо, близнецы. Краска на изображениях поблекла и истёрлась – будто их очень часто касались, а может, целовали.

– Сколько это стоит? – спросил Лукас. – В золотых орланах.

Дорот вытаращился на него, потом сдавленно хихикнул.

– Пусть мой самонадеянный мессер меня простит, но эту женщину нельзя купить. Поверьте, будь так, она б не побиралась и её ребёнок не голодал бы.

– У неё есть дети?

– Сын, восьми лет.

Лукас снова посмотрел на портреты девочек. Миловидные, улыбчивые. Только глаз не разглядеть – затёрлись. Почему-то Лукас был уверен, что глаза у них были в точности такие же, как у их матери.

– Так сколько в орланах, Дорот?

– Три.

– Дорот! – застонал Лукас.

– Два, мой бережливый мессер! Но только для вас.

Лукас запустил руку в мешок, извлёк две золотые монеты, швырнул на поднос.

– Считай, что это и за кофе, – он поднялся и сунул медальон в карман. – Я наведаюсь через недельку, насчёт сведений, о которых мы говорили.

– Не извольте беспокоиться, мой щедрый мессер…

«Как же не будешь с тобой щедрым, – со вздохом подумал Лукас, выходя. – Себе дороже».