Братство волка - Фарланд Дэвид. Страница 8

Габорн проглотил комок в горле.

— Веррин Дринкхэм, — сказал он тихо, подняв левую руку, — я избираю тебя. Избираю тебя ради Земли. Да исцелит тебя Земля. Да укроет тебя Земля. Да сделает тебя Земля своим.

Габорн ощутил, как связь родилась и стала набирать силу.

— Благодарю вас, ваше величество, — сказала Молли. Глаза девушки еще блестели от слез. Она повернулась в сторону замка Гровермана, готовая идти домой пешком две сотни миль.

Но едва она сделала первый шаг, Габорну стало страшно; Земля предупредила его о том, что девушке грозит опасность. Если она пойдет на юг, она погибнет. Что именно случится в пути — нападут ли разбойники, или она заболеет, или же ей выпадет какой-то другой еще более ужасный жребий, он не знал. Но предчувствие было таким же сильным, как в день гибели его отца.

«Молли, — подумал Габорн, — на этом пути вас ждет смерть. Повернись и иди в замок Сильварреста».

Она остановилась, повернула к нему вопрошающие голубые глаза. Мгновение поколебалась, потом развернулась и побежала на север к замку Сильварреста так, как будто за ней гнался опустошитель.

Глаза Габорна наполнились слезами признательности.

— Умница, — прошептал он. Он боялся, что она не услышит предупреждения или последует ему не сразу.

Хроно, сидевший на своем белом муле, перевел взгляд с Габорна на девушку.

— Это вы развернули ее?

— Да. — Вы почувствовали, что южное направление опасно?

— Да, — снова ответил Габорн, не желая признаваться в своих страхах. — Во всяком случае, для нее. И, повернувшись к Биннесману, сказал:

— Не знаю, сумею ли я защитить его. Я не хотел, чтобы так вышло.

— У Короля Земли тяжелая ноша, — сказал Биннесман. — После битвы в Кэр Фаэле на теле Эрдена Геборена, говорят, не было ни одной раны. Может быть, он умер от того, что у него разорвалось сердце.

— Ты меня утешил, — язвительно сказал Габорн. — Я хочу спасти этого ребенка, но не знаю, лучше ли для него то, что я его избрал.

— Может быть, не стоит придавать этому такое значение, — сказал Биннесман, словно допуская мысль, что даже самые тяжкие усилия его не помогут спасти человечество.

— Нет, я обязан верить, что это важно, — воспротивился Габорн. — Обязан верить в то, что этот ребенок стоит борьбы. Но как спасти всех?

— Спасти все человечество? — сказал Биннесман. — Это невозможно.

— Тогда мне нужно понять, как спасти большинство, — Габорн оглянулся на Хроно, летописца, который следовал за ним с детства.

Одетый в скромное коричневое платье ученого, тощий, как скелет, тот смотрел на него немигающими глазами. Но когда Габорн взглянул в его сторону, Хроно виновато отвел глаза.

Предчувствие, которое испытывал Габорн, вселяло в него беспокойство, и он знал, что Хроно, если бы захотел, мог бы помочь.

Но Хроно, отказавшийся от имени и от себя ради служения Властителям Времени, не хотел говорить.

Те, кто посвятил себя Властителям Времени, не имели права вмешиваться в события, однако Габорну приходилось слышать рассказы о Хроно, которые отказывались от обета.

Габорн знал, что далеко на севере, в монастыре за Орвинном, на островах живет второй Хроно — тот, с чьим разумом слит разум Хроно Габорна. Они жили единым разумом — что было великим искусством, которое редко практиковалось вне монастыря, ибо это приводило к безумию.

Хроно Габорна был «Свидетелем», Властители Времени поручили ему наблюдать за Габорном и записывать его слова и поступки. Спутник, «писец», он был летописец, который заносил все события жизни Габорна в книгу, которую можно будет прочесть только после его смерти.

Монастырские писцы жили бок о бок и, конечно, делились друг с другом сведениями. Они знали все, что происходит у Властителей Рун.

Потому Габорн был уверен в том, что и его Хроно известно многое, но делиться этим он не желает.

Биннесман перехватил взгляд, которым Габорн одарил Хроно, и сказал вслух:

— Если бы мне пришлось отбирать семена для нового сада, уж не знаю, старался бы я сохранить их побольше или оставил только самые лучшие.

Дом в деревушке Стожки, которая стояла посреди скучных, унылых равнин Мистаррии, казались похожи на гнилые полуразвалившиеся пни, но зато там был постоялый двор, а Роланда ничего больше не интересовало.

Он въехал в Хэйс после полуночи, когда спали даже собаки. Край неба на юго-западе полыхал огнем. Часом раньше Роланд повстречал одного из королевских дальновидцев, у которого было с полдюжины даров зрения, и тот сказал, что это извержение вулкана, но вулкан был слишком далеко, и в степи стояла тишина. Свет огня, отразившись от нависшего дыма и пепла, залил небо красноватым заревом. От ярких сполохов все вокруг приобрело неестественно четкие очертания.

Каменных домов в деревне было всего пять, да и те крытые соломой. Крылечко у постоялого двора было изрядно подрыто свиньями, которых держал хозяин. Роланд спешился, и два борова, тут же проснувшись, хрюкнули и затрусили к нему неспешной рысцой, крутя пятачками и понимающе подмигивая. Роланд заколотил в дубовую дверь, где на косяке висел прибитый к косяку символ Праздника Урожая — облезлая деревянная фигурка Короля Земли, в заново подкрашенном зеленом платье, с венком из дубовых листьев на голове. Вместо обломившегося посоха кто-то вложил в руку короля пурпурную веточку цветущего тимьяна.

Открывший дверь толстый хозяин в заляпанном переднике был грязный под стать своим свиньям. При одном взгляде на него Роланд тотчас решил уехать отсюда без завтрака. Но выспаться было нужно, и на ночлег он остался.

Комнаты были переполнены беженцами с севера, и Роланду досталось место в постели, где уже дрых здоровенный детина, от которого несло чесноком и пивом.

Но постель была все же лучше сырой земли, так что Роланд не стал спорить, оттеснил соседа к стене, отчего тот перестал храпеть, и попытался уснуть сам.

Попытка не удалась. Минуты через две здоровяк перевалился на бок и снова громко захрапел. Во сне он закинул на Роланда ногу и обнял. Рука у него была крепкая, словно у человека, который владел даром силы.