Проклятие Шалиона - Буджолд Лоис Макмастер. Страница 92

Красивые коврики для моления, сплетённые высокородными дамами Ибры, как благотворительный дар храму, оберегали колени и тела молящихся от холода мраморного пола. Кэсерил подумал, что если этот обычай переедет с Бергоном в Шалион, продолжительность зимних служб заметно увеличится. Алтарь леди окружали коврики всех цветов, форм и размеров. Кэсерил выбрал толстый и широкий, подбитый шерстью, с вышитыми весенними цветами, и расположился на нём. Целью его было помолиться, а не забыться пьяным сном, напомнил он себе…

По дороге в Ибру, пока Ферда занимался лошадьми, он использовал каждую возможность попасть в дом Дочери — даже самый маленький, деревенский — и помолиться: за Орико, за Исель и Бетрис, за Исту. Кроме того, побаиваясь репутации Лиса, он просил об удачном исходе миссии. На эту молитву он, судя по всему, получил ответ авансом. Насколько авансом? Раскинув руки, он поглаживал нити коврика, прошедшие петля за петлёй через спокойные, терпеливые женские руки. А может, эта женщина и не была терпеливой. Может, она была усталой, или раздражённой, рассеянной, или голодной, или сердитой. Может, она умирала. Но руки её всё двигались и двигались…

«Как долго я шёл по этому пути?»

Иногда ему казалось, что он ступил на путь леди в тот момент, когда она одарила его монетой, выпавшей из рук солдата в грязь Баосии. Теперь он совершенно не был в этом уверен, как не был уверен и в том, что хочет получить новый ответ на свои молитвы.

Ужас галер был задолго до монеты в грязи. Были ли его боль, страх, мучения запланированы богами с самого начала? Неужели он был всего лишь марионеткой на ниточке? Или мулом в поводу, упрямым и сопротивляющимся, так что приходилось стегать его, чтобы двигался? Он не мог понять, чувствует удивление или ярость по этому поводу. И вспомнил, как Умегат настаивал на том, что боги не могут подчинить себе волю человека, они могут только ждать, когда она будет им предложена. В какой же миг своей жизни он согласился на это?

Ох.

Он вдруг вспомнил.

Однажды холодной, голодной, полной отчаяния ночью в Готоргете он обходил посты. На самой высокой башне он отпустил измученного мальчика, чтобы тот немного отдохнул, и остался вместо него. Он вглядывался в лагерь неприятеля; костры горели в разорённой деревне в долине. Враги сидели там в тепле, болтали, готовили еду и делали всё то, чего его гвардейцы были лишены внутри этих стен. И он думал о том, что делать дальше, как выиграть время, убедить своих людей верить, и молился. Молился. До тех пор, пока молитвы не кончились.

В юности Кэсерил, следуя проторенным путём большинства благородных молодых людей, вступил в орден Брата, обещавший военную карьеру и приключения. Он возносил свои молитвы этому богу, соответствовавшему его полу, возрасту и рангу. И в башне той ночью ему показалось, что следование по этому пути привело его шаг за шагом в западню, в которой он и его люди оказались покинутыми и основной армией, и богом.

Он носил медальон Брата на внутренней стороне рубашки с момента посвящения — с тринадцати лет. Сразу после посвящения Кэсерил отбыл на службу к старому провинкару. Той ночью в башне по его лицу текли слёзы усталости и отчаяния — и ярости. Он сорвал медальон и вышвырнул его, бросил через крепостную стену, отрекаясь от бога, который отрёкся от него. Вращающийся золотой диск беззвучно исчез в темноте. А он бросился на камни и молился лёжа, как лежал и сейчас, и принёс клятву, что любой бог сможет воспользоваться им, если освободит его людей из западни. А что касается его — с ним всё кончено. Кончено.

Конечно, ничего не произошло.

Разве что неожиданно пошёл дождь.

Чуть погодя он встал, пристыженный своей выходкой, радуясь, что никто не видел его в таком состоянии. Пришла смена, и Кэсерил молча спустился вниз. Ещё несколько недель ничего не происходило, а потом прискакал упитанный курьер с известием, что всё было напрасно, что вся их кровь и жертвы были проданы за золото, пролившееся в сундуки ди Джиронала.

И его люди были освобождены.

А его ноги в одиночестве зашагали по другой дороге…

Что там сказала Иста? «Самые страшные проклятия богов приходят к нам в ответ на наши молитвы. Молитвы — опасное дело».

Итак, решив отдать свою волю богам, достаточно ли сделать это однажды — всё равно как подписаться на военную службу, принеся присягу? Или этот выбор следует делать снова и снова, каждый день? Или и то и другое? Может ли он взять да сойти с этого пути, сесть на лошадь и уехать, скажем, в Дартаку, взять новое имя и начать новую жизнь? Так говорил Умегат о сотне других Кэсерилов, которые не взялись за это дело. Уехать, оставив, конечно, тех, кто ему доверился: Исель, Исту и провинкару, Палли и Бетрис…

Но, увы, не Дондо.

Он поёрзал на коврике, ощущая неудобство в животе и пытаясь убедить себя, что причиной тому всего лишь банкет у Лиса, а не рост его ужасной опухоли. Не Дондо, выжидающий, когда рука леди вдруг ослабеет. Может, боги научились чему-то на ошибке Исты, когда у ди Льютеса не выдержали нервы? Может, они решили увериться, что их мул не сбежит с полдороги, как ди Льютес в своё время?..

Ну разве что умрёт. Эта дверь всегда распахнута настежь. А что ждёт по ту сторону? Ад Бастарда? Призрачное исчезновение? Мир и покой?

Ха.

По другую сторону храмовой площади, в доме Дочери, его ждала чудесная мягкая постель. То, что он всё-таки вспомнил о ней, невзирая на безумную пляску мыслей в голове, было верным знаком, что ему пора пойти и лечь в неё. Молитва в любом случае не удалась, получился лишь спор с богами.

А молитва, как он начал подозревать, встав на ноги и повернувшись к выходу, — это переставлять ноги одну за другой, раз и ещё раз.

Глава 23

В последний момент — когда все основные пункты были согласованы, было сделано секретарём множество копий с договора, и подписано обеими сторонами и свидетелями, и скреплено печатями — при переходе к практическому осуществлению всё чуть не застопорилось. Лис упёрся, и не без причины, по мнению Кэсерила, не желая посылать своего сына в Шалион со столь малыми гарантиями его личной безопасности. Но у рея в его истощённом войной государстве не было ни людей, ни денег, чтобы собрать достаточно многочисленную и надёжную гвардию для охраны Бергона; Кэсерил же боялся того эффекта, который может произвести в Шалионе переход через границу целой армии, даже с такими мирными намерениями. Споры становились всё горячее; Лис, пристыженный напоминанием, что он обязан Кэсерилу самой жизнью Бергона, принялся избегать посла, чем напомнил ему Орико.

Кэсерил получил первое шифрованное письмо от Исель, оно пришло с курьером ордена Дочери. Письмо было написано всего через четыре дня после отъезда Кэсерила из Кардегосса и было коротким — сообщение о том, что церемония прощания с Тейдесом прошла без эксцессов и что Исель покинет столицу тем же вечером с траурным кортежем. Она с видимым облегчением отмечала, что «наши молитвы были услышаны — священные животные подтвердили, что душу Тейдеса принял Сын Осени. Надеюсь и уповаю, что ему будет хорошо в руках бога». Ещё добавила: «Мой старший брат жив, зрение на один глаз к нему вернулось, но отёчность пока не прошла. Он так и лежит в постели». А также сообщила: «Наш враг устроил двух своих племянниц ко мне фрейлинами. Я не смогу часто писать. Пусть леди поможет вам поскорее завершить дело».

Он просмотрел послание в поисках приписки от Бетрис и чуть было не пропустил её. Она оказалась на другой стороне листа. Несколько цифр, выведенных её характерным почерком, попали под воск печати. Он соскрёб воск ногтем. Цифры отослали его к странице почти в самом конце книги, к одной из самых известных молитв Ордолла — страстной мольбе о спасении любимого от опасностей в дальней дороге. Сколько лет — десятилетий — прошло с тех пор, как кто-то вдали молился за него? Кэсерил не был уверен, предназначено это для его глаз или только для глаз богов, но приложил маленькую зашифрованную строчку к пяти священным точкам на теле, немного задержав её на губах; потом вышел из комнаты и отправился на поиски Бергона.