Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 5

Чувствуешь себя неотразимой, девочка? Замечательно, рад за тебя. Хотя эти жуткие черные линии на веках… Бррр! Кто тебе сказал, что они красивы? Очередной глянцевый журнал? Жаль, авторы модной статейки забыли упомянуть о необходимости наличия мастерства и твердой руки у того, кто собирается макнуть кисточку в тушь.

– Нужно внимательнее следить за аксессуарами.

– А… – Она беспечно махнула рукой. – Пусть.

– Мочки порвешь.

– Заживут.

И возразить ведь нечего. Заживут конечно же. Еще можно обратиться к пластическому хирургу, хорошему знакомому нашей хозяйки, и, буде после естественного заживления останутся шрамы, все аккуратненько зашлифовать. Кстати о хирургии. Если чревоугодие пойдет набранными темпами и дальше, мне самому светит проведение липосакции, потому что за последнюю четверть часа желание перестегнуть ремень на другую дырочку приходит все чаще и чаще.

– Не фиг жрать перед сном. Особенно капусту.

Прочитала-таки. Браво. Хоть я и не прятался нарочно, на самом виду воспоминания о сытном ужине тоже не лежали. Интересно, как она фильтрует чужие мысли? Осознанно или случайным образом? У меня свои методы чтения, возможно в корне неправильные, а возможно единственно верные для моих способностей, и хотелось бы избавиться от этого чувства неопределенности, по крайней мере, для того, чтобы спокойно исполнять свою работу. Но сейчас задавать любые вопросы бесполезно и бессмысленно, потому что, хотя Ева и медиум, но все еще латентный. И слава господу! Как только дар то ли небес, то ли преисподней окрепнет и наберет силу достаточную, чтобы заявить о себе внешнему миру, девочке предстоит много обременительных занятий, начиная от посещения официальных инстанций и заканчивая внесением корректив в личную жизнь. Причем последними пренебречь будет попросту невозможно.

– Кстати о еде. – Я протянул Еве бумажный пакет, наполняющий пространство прихожей ванильно-коричным ароматом. – Фрау Ксана оказала нам любезность, поделившись вечерним кухонным рукоделием.

Девушка не преминула сунуть внутрь свертка не только нос, но и любопытный взгляд.

– Мм, какая вкуснятина!

– Это называется «плюшки».

– Плу-у-ушки… – Исковеркав на любимый манер незнакомое слово, фройляйн Цилинска мечтательно облизнулась и тут же недоуменно сдвинула брови: – Ты еще здесь? И даже чайник не поставил? Пресвятая Дева, ну почему мужчины такие… такие… такие…

Оправдания не были бы приняты в любом случае, а объяснения и подавно, поэтому я предпочел аккуратно завершить ритуал собственного освобождения от верхней одежды, между делом прислушиваясь к доносящимся с кухни недовольным возгласам белокурой ворчуньи. Промедление грозило существенным сокращением предназначавшейся мне порции лакомства, но удовольствие наблюдать перепачканные сахарной пудрой губы и кончик остренького носика того стоило. В конце концов, если станет совсем невтерпеж, напрошусь к соседям на ужин еще раз. Все равно того количества еды, что ежедневно готовит фрау Ксана, с лихвой хватит и хозяевам, и гостям.

По документам, которые мне доводилось видеть, пышнотелая и на загляденье черноволосая для своих вполне уже взрослых лет домработница семьи Эйлер звалась Оксаной Олешко. Даже для Ройменбурга славянское имя – редкость, а история появления украинской девушки в сердце Европы хоть и не была невероятной, но и обыденностью также не отличалась.

Все началось еще в середине прошлого века, во время войны. Завоеватели, мнившие себя непобедимыми, уверенно шествовали от страны к стране, устанавливая свои порядки, пока не споткнулись о Россию. Чем все завершилось, вам расскажет любой учебник истории. К счастью, хотя имена победителей каждая нация пишет на свой лад, имена побежденных остаются неизменными, и это главное. Память. Можно забыть об одержанной победе, но нельзя стирать из воспоминаний собственное поражение, ведь печальный опыт всегда приносит больше пользы…

Мать фрау Ксаны попала в Германию на первом году войны. Тогда еще на оккупированных территориях не зверствовали каратели, и эшелоны везли не узников в концлагеря, а рабочую силу. Правда, шестнадцатилетняя Марьяна в отличие от большинства своих соседей по вагону покидала родину едва ли не с радостью: иногда с кровными родственниками жить страшнее, чем с кровными врагами. На немецкой земле девушке повезло по распределению попасть к придерживающимся консервативных взглядов супругам Эйлер, которые не делали различий между национальностями и происхождением тех, кто честно отрабатывает свой хлеб. И не было ничего удивительного в том, что, когда война закончилась, Марьяна приняла решение не возвращаться домой. А дальше… Дальше все было чинно, спокойно, истинно по-немецки: работящий муж, дети и старость в окружении всех полагающихся благ и искреннего уважения.

Фрау Ксана, как и ее сестры и братья, не без участия Эйлеров получила хорошее образование, но всему прочему предпочла заботу о семье, подарившей ее матери шанс на новую жизнь. Можно сожалеть о загубленной карьере, но лично я радуюсь. Потому что иначе невозможно было бы близко познакомиться с сотнями вкуснейших блюд и историей со столь счастливым завершением, что многие считают ее сказкой, выдуманной от начала и до конца.

В детстве мне очень нравились сказки. Помню, я был твердо убежден, что и реальная жизнь подчиняется сказочным законам. Должна подчиняться. Конечно, по мере взросления иллюзии испарялись и растворялись в коптящем дыме разочарований, но и сейчас где-то в глубине моей души живет наивная вера в чудо. А не умерла она именно благодаря доброй женщине, сохранившей в своей речи смешной материнский акцент и однажды поделившейся со мной своей простой, но почти волшебной историей. До сих пор не могу понять, почему фрау Ксана вдруг разоткровенничалась с юношей, никогда не проявлявшим повышенного интереса к жизни соседской семьи. Я и слушать-то не особенно хотел… Пришлось. Воспитание сказало: «Надо! К тебе обратились, так будь любезен ответить вежливым вниманием». И я не пожалел. Ни о потраченном времени, ни о чем другом. Потому что рядом с садовой тропинкой, по которой я возвращался домой, мне мерещился шелест крохотных крылышек и подмигивающие из цветочных бутонов огоньки лукавых глаз, словно подтверждающие: чудеса случаются, нужно только не отказывать им в праве на существование.

– Канцлер принял делегацию… Наша футбольная сборная в очередной раз… В субботу состоится мировая премьера нового блокбастера…

Ой-ййй! Ева включила телевизор и начала прыгать по каналам. Давно надо было бы выбросить пульт дистанционного управления, но если бы я набрался решимости поступить подобным образом, меня ожидали бы две недели истерик и годы холодной войны. Воевать любому гражданскому лицу нравится еще меньше, чем слушать визг рассерженной женщины, поэтому и я терплю, благо быстрая смена программ не позволяет сосредоточиться ни на одной новости. Если понадобится узнать подробности, почитаю газеты. А смотреть, к примеру, сводку криминальных событий, да еще, не приведи господи, интервью с потерпевшими… Нет уж. Фотографий мне вполне достаточно. Даже чересчур.

Девчонке хорошо, она пока может работать только вживую, только с теплым и дышащим объектом, поэтому все мерзости телетрансляций проходят мимо. Нет, я не завидую. Я с ужасом жду того момента, когда ее судьба доползет до поворота, за которым все изменится. Хотя…

Как мне рассказывали, кое-кто ухитряется получать от таких изменений удовольствие. Буду надеяться, что и Еве повезет.

– Рабочий день уже начался, не так ли, господа?

Хозяйка всегда появляется неожиданно. И для меня, и для фройляйн Цилински. Вначале мне становилось здорово не по себе от сваливания начальства снегом на голову подчиненных, но уверившись, что и моя напарница, гораздо тоньше и яснее чувствующая чужое присутствие, остается в неведении до момента, как прозвучат слова приветствия, я перестал обращать внимание на сумятицу собственных ощущений.

– Да, миледи. Еще минуточку, и мы будем готовы.