Некромантисса (СИ) - Онойко Ольга. Страница 7

Лореаса думает, что Анна и Ада за годы детства привыкли к одиночеству. Они не страдают от того, что не завели подруг, им хватает Геллены. Это хорошо. «Анжевина писала, — вспоминает Лореаса, тихонько напевая Сон Воды, — она писала, что со времён её матери люди привыкли, что могут встретить некромантиссу. Когда Анделара перебралась из села в соседний город, никто не был особенно удивлён. Она даже берёт учеников — не пению Снов их, конечно, учит, а травознатству… А вот Мелинда, дочь Мериалы, дочери Мелузины, напротив, переселилась поглубже в лес…»

Ещё Лореаса думает, что давно не испытывала столь ярких чувств. Кровь её холодна. Так нужно, иначе она не смогла бы жить вблизи Стен Кошмара. Лореаса может пересчитать по пальцам все те дни и события, которые заставляли её по-настоящему волноваться. Первые свидания с Кодором и час зачатия близнецов. Роды. День, когда ей пришлось погнаться за демоном-дудочником и поспорить с ним за детей горожан. День, когда Кодор предложил ей руку и сердце.

Теперь к ним прибавился день, когда Дева ниспослала ей светлый ответ. Как же легко стало на сердце! Исчезла давняя тревога за судьбу Геллены. «Пусть она будет счастлива», — думает Лореаса.

Пение Сна поднимает струйки воды и сплетает их в воздухе. В огромных лоханях вода бурлит и мечется, закручивает водоворот, играет наволочками и полотенцами, как обломками кораблекрушений. Радужная пена взлетает чуть не до потолка, превращаясь в призрачные горы и тучи. Повинуясь лёгким движениям пальцев Лореасы, в пене проглядывают очертания дворцов Фата-Морганы…

Нетерпение превратилось в жажду деятельности, и Лореаса затеяла большую стирку. Близнецы даже не решились предложить помощь: как встали в дверях, так и стоят, глядя на мать круглыми глазами. При Геллене она не стала бы устраивать представление.

— Девочки, — напоминает она, не оборачиваясь. По опушке радужного пенного леса перед нею мчится белопенный единорог. — Девочки, пожалуйста, не дразните Гелле песнями Снов. Не забывайте об этом.

Обе они вздыхают, прежде чем согласиться. Да, есть тут о чём вздыхать… И странное беспокойство вдруг примешивается к радости и нетерпению Лореасы. Руки её на миг замирают в воздухе. «Что-то не так? — спрашивает себя она и сама отвечает: — Да, я слишком беспечна и себялюбива. Прошу дочерей не дразнить Гелле, а сама дразню их. Нехорошо. Я должна подавать пример».

И всё исчезает — пальмы, дворцы, корабли. Теперь только вода вертится в лоханях.

Лореаса слышит, как позади разочарованно кряхтит Кодор: он тоже приходил поглядеть.

На высокой кровати Эльхены подружки расселись как птички и так же щебечут — весело и беззаботно. Уже вечереет, а они всё ещё не наговорились.

— Гелле, — спрашивают её, — а твой отец не будет беспокоиться? Уже поздно.

Геллена пожимает плечами.

— Мама отправит за мной птицу. Птица найдёт меня, увидит, что со мной ничего не случилось, и передаст ей.

— А ты сама не можешь отправить птицу? — говорит самая младшая из подружек, Люна.

— Нет. Я ведь не колдунья.

Люна разочарованно вздыхает. Геллена улыбается. Ей только подумалось, что перед другими людьми она легко называет Лореасу мамой, а в глаза — нет. Но она просто не пробовала.

— А вы, — спрашивает она прочих, — о вас разве не заволнуются?

— За нами родители придут, — отвечает Киона. — Ещё чуть попозже. Чтобы проводить.

— А меня проводят собаки, — говорит Геллена. — А когда я хожу в лес, меня охраняет целая стая волков! Мне даже один раз разрешили погладить волчонка.

— Вот это да!

— Только один раз?

— Волчатам нельзя привыкать к людям. Иначе они не испугаются охотника, и будет беда.

— Как здорово, — мечтательно говорит Эльхена. — Как это потрясающе, когда ты дочка колдуньи!

— Колдунья Геллене не мать, — вдруг доносится от дверей.

Девочки оборачиваются, Ринна и Киона привстают. Геллена перестаёт улыбаться.

Ей не нравится тётушка Ивена. Пускай она щедрая, и нестрогая, и наготовила на вечер угощения, но она говорит неприятные вещи и как будто получает от этого удовольствие. Вот и сейчас:

— Бедное дитя, — с чувством произносит тётушка, опустив на стол поднос с печеньем и чаем. — Остаться без матери совсем крохой! Твой отец не должен был жениться, да ещё и на такой женщине.

Геллена не успевает даже рот открыть, когда тётушка прибавляет:

— Ты помнишь свою мать, милая? Хоть немного?

Лицо Геллены омрачается. Чувства её смешались: она зла на Ивену за то, что та плохо говорит о Лореасе, но вместе с тем ей стыдно. Она почти не помнит родную мать. Только тёплые руки, мягкие колени, ленту в волосах, передник, пахнущий хлебом…

— Да, я помню, — послушно отвечает она. — Но…

— Ведь ты скучаешь по ней?

«Нет», — вдруг понимает Геллена и приходит в ужас: ведь это похоже на предательство — не скучать по родной матери. Неужели она настолько дрянная девчонка?

— О, конечно, — с удвоенным стыдом лжёт она. Уши горят. Она опускает лицо и не видит, как в глазах тётушки Ивены загорается и быстро гаснет странная искорка.

— Благодарите Деву за то, что ваши родители живы! — восклицает тётушка, обращаясь к остальным. — Вы не цените и не бережёте их. Подумайте о судьбе сирот! Что будет с вами, если ваши отцы и матери уйдут в Явь?

Девочки смиренно молчат, потупив глаза. Иные изо всех сил строят из себя примерных детей, иные — недостаточно искусны в притворстве. Вероятно, только начитанная Геллена знает слово «ханжа», но подругам, судя по выражениям их лиц, и без того хватает ругательных слов.

Тётушка расцветает в улыбке.

— Угощайся, милая Гелле, — она подвигает к ней чашку, кладёт на тарелочку пирожок, — угощайся и отдохни немного, ведь дома тебе не приходится отдыхать. Только труд и заботы. О, как быстро кончается детство сирот!

От такой очевидной лжи у Геллены глаза лезут на лоб. Она теряет дар речи. Заботы? Да она не помнит, когда в последний раз делала то, что ей не нравится. А если ей нравится чистить медь, шить или ухаживать за садом, так что с того? И никому в их семье не приходится надрываться. Почти всю тяжёлую работу сёстры могут спеть.

Ей не хочется прикасаться к снеди, приготовленной тётушкой. Вежливость всё ещё пересиливает, и Геллена одними губами произносит:

— Спасибо.

— Будьте добры с милой Гелле, — обращается тётушка к её подругам, — видите, она почти расплакалась. Да, тяжела жизнь в доме мачехи!

Больше всего Геллена хочет отвесить тётушке пинка. Повыдрать её прилизанные косы. Из последних сил держа себя в руках, она сидит, вытянувшись, будто проглотила аршин, и вымученно улыбается.

Но всё же ей только тринадцать лет, и она не может мириться с несправедливостью. Спустя полчаса, столкнувшись с тётушкой в коридоре, Геллена горячечно выпаливает:

— Это неправда!

Тонкие брови тётушки Ивены ползут на лоб.

— Что… о чём ты, милое дитя?

— Вы сказали неправду о моей матери! Моей… приёмной матери! Она добрая и заботится обо мне!

— О… — округлившийся рот тётушки похож на дырку в розовом атласе лица. Геллена гневно смотрит ей в глаза, задрав подбородок, кулаки её сжаты, на щеках рдеет румянец.

— Меня вовсе не заставляют!.. — прибавляет она. — Я учусь!..

Мало-помалу она теряется под изумлённым и деланно-наивным взглядом тётушки и говорит всё тише. Тётушка смотрит на неё со снисходительным любопытством.

— Простите, — наконец нерешительно говорит Геллена. — Но я не могла промолчать.

Тётушка Ивена моргает, складывает губы в гримасу задумчивости — и вдруг улыбается.

— Тогда я тоже попрошу у тебя извинений, дорогая Гелле, — произносит она совершенно другим голосом. Слова её звучат искренне, и Геллена смущается. Может, она тоже была несправедлива к тётушке? Может, та не так плоха?

— Прости, что я так отозвалась об этой благородной женщине, — мягко говорит Ивена. — Мой жизненный опыт сыграл со мной злую шутку. Ты ведь и сама знаешь, что обычно мачехи недобры к падчерицам, особенно если у них есть свои дети.