Красные рельсы - Адамс Клифтон. Страница 4

— Ну, рассказала она вам то, что скрывала от полиции Оклахомы и от других железнодорожников?

К бесцеремонным манерам Боуна нужно привыкнуть, однако некоторым это так никогда и не удавалось.

— Вы следили за мной от самого поезда, Марв? Не знал, что я такая важная персона.

— Когда счет идет на сотни тысяч, все становятся важными персонами.

Конкэннон кивнул.

— Понимаю. Это вы насчет ограбления поезда. Но ведь это случилось на территории чикасоу, очень далеко от вверенного вам района. Неужели здесь, в Оклахома-Сити, не хватает преступлений, и вы страдаете от безделья?

Полицейский мрачно улыбнулся.

— Как-нибудь я свожу вас на экскурсию в нашу местную тюрьму, Конкэннон. А когда вы войдете, закрою и выброшу ключ.

Беседы с Боуном редко заканчивались без ссоры. Конкэннон глубоко вздохнул, подошел к бару и заказал виски. Боун двинулся следом.

— Что вам рассказала вдова Аллард, когда вы к ней приходили?

Конкэннон посмотрел на игроков в «Фаро».

— Что-то я не слыхал, чтобы власти Оклахома-Сити разрешали азартные игры.

— Может быть, и не разрешали, — сухо ответил полицейский. — Но муниципальный совет еще не утвердил окончательный текст запрета. И пошел на компромисс с владельцами салунов: если полиция обнаруживает играющих во время ежемесячного рейда — хозяин платит пятьдесят долларов штрафа. Это устраивает всех, особенно судей, назначающих штрафы. Так что же вам все-таки сказала вдова?

— То же самое, что вам и всем остальным. То есть ничего.

— Конкэннон, — сказал Боун ледяным тоном, — не морочьте мне голову. Вы всего лишь железнодорожный детектив. Значит, здесь вы — ноль без палочки.

— Странно. Джон Эверс сказал, что начальник полиции будет рад помочь мне всем, что в его силах.

— Вот вам совет: не нужно верить всему, что говорит Джон Эверс.

Огромный полисмен повернулся и тяжело зашагал к выходу. Конкэннон подумал, что не стоит осуждать Боуна за его нелюбовь к людям: нелегко ведь быть честным полицейским в городе, который настолько молод, что еще не может оценить тебя по достоинству.

Треск рулетки на мгновение приостановился, и посетители «Дней и ночей» перестали перекрикивать друг друга; лампы вдруг сделались будто ярче, и Конкэннон безошибочно определил: в зал вошла Лили Ольсен.

Он обернулся: хозяйка заведения шла вдоль бара, отпуская шуточки и улыбаясь всем вокруг.

— Рада видеть вас среди наших гостей, господин муниципальный советник, — сказала она одному из игроков в покер. — Боб, принеси на этот стол еще одну бутылочку. Фирма угощает, господа!

В сторону Конкэннона Лили еще не смотрела.

— Привет, Слим! Я вижу, женушка позволила тебе сегодня отдохнуть! Не упускай шанс. Желаю хорошо повеселиться!

Она кивнула еще одному клиенту, сидевшему в середине зала:

— Мистер Харки, Бонни у себя. Можете навестить, когда пожелаете.

Наконец, будто случайно, она остановилась рядом с детективом.

— Давненько тебя не было видно.

— У меня было много дел.

Присутствие Лили согревало его не меньше, чем всех остальных.

— Приятно снова оказаться здесь, Лили. Все как всегда.

— Можешь присесть и угостить меня чем-нибудь, — сухо сказала она. — Расскажешь, сколько мужиков застрелил и сколько баб уложил в постель за это время.

Новый бармен уже знал порядок. Он немедленно освободил один из угловых столиков, принес два стакана и бутылку виски «Теннесси». Конкэннон наполнил стаканы; пожелав друг другу здоровья, они глотнули коричневатой жидкости.

— Я очень сожалею о том, что случилось с Рэем, — сказала, помолчав, Лили.

На секунду Конкэннон представил себе, что Рэй сидит с ними за одним столом и что на его красивом, почти юношеском лице цветет радостная улыбка. Ему по-прежнему трудно было поверить в эту смерть.

— Однако же он не был новичком в своем деле, — услышал он свой голос как бы со стороны. — Он знал, чем рискует.

— Это из-за него ты сейчас здесь, в Оклахома-Сити?

— Я здесь потому, что меня вызвал Джон Эверс. Он протянул руку и почесал за ухом Сатану — угольно-черного беспородного кота. Кот жил в заведении как настоящий махараджа. Сегодня, например, он получил на обед устриц из Нового Орлеана и красную рыбу из далеких холодных морей, запил их сливками и напоследок окунул морду в сент-луисское пиво. Узнав об этом, Конкэннон подумал: «Если его не перекосит от такого обеда, никакой справедливости в мире нет».

— Ты собираешься отыскать деньги? — с улыбкой спросила Лили.

— Через месяц после ограбления? Не думаешь ли ты, что они все еще в Оклахоме?

— Зачем же Эверс вызвал тебя сюда?

«Сумма в сто тысяч долларов может заворожить любого», — подумал детектив. Работники железной дороги, хозяйки публичных домов, инспектора полиции — все рано или поздно сводили разговор к этим самым деньгам.

— Ты ведь получишь награду, если найдешь их, верно? — спросила Лили.

— Я не рассчитываю их найти. Если кто-то оказался настолько проворным, чтобы ограбить этот поезд, то удрать с добычей ему тоже не составило бы труда. И все же… — Он пожал плечами, словно желая оправдаться. — Лили, в городе есть люди, которые работают с нефтью? Бурильщики скважин, перевозчики взрывчатки или кто-то в этом роде?

— А! — Она улыбнулась, показав зубы. — Нитроглицерин! Я уж думала, никто об этом и не вспомнит. — Она налила Конкэннону новую порцию виски. — Вчера один клиент искал человека, который согласился бы отвезти груз нитроглицерина на территорию чоктау. По последним сведениям, он задавал этот вопрос в нескольких барах Хоп-бульвара.

Конкэннон проглотил виски.

— Спасибо, Лили. Пойду его поищу.

— Ты вернешься?

Он колебался лишь одно мгновение, но Лили успела это заметить.

— Да, — сказал он, — Потом. Как обычно…

Хоп-бульвар был тем дном, на которое люди опускались после долгого падения. Здесь человека могли убить за золотой зуб или за перстень с цветным камешком, а то и вовсе из-за пустяка. На улицах теснились крохотные забегаловки и грязные деревянные лачуги. Конкэннон зашел в потрепанную палатку у железнодорожного полотна, на которой красовалась вывеска: «Кафе „Париж“».

— Я ищу человека, которому нужен перевозчик нитроглицерина, — сказал он бармену.

Бармен присмотрелся к его дорогому костюму и машинально полез под прилавок за бутылкой приличного зелья. Один из двух сидевших в кафе посетителей подошел к Конкэннону. Это был загорелый человек с серыми глазами, одетый в куртку из волчьей шкуры и обутый в шнурованные сапоги.

— Меня зовут Сэм Спир. Но что-то вы не похожи на перевозчика нитрашки.

— Да, не похож. Но я хотел бы с вами побеседовать, если у вас найдется время.

Человек равнодушно пожал плечами.

— Рано или поздно сюда заявится какой-нибудь забулдыга и начнет говорить, что жизнь не стоит ломаного гроша. Я докажу ему, что он ничего не потеряет, если возьмется перевезти мой груз на землю чоктау. Если взорвется — ему ведь это безразлично! А не взорвется — заработает денег и сможет начать новую жизнь.

Он вяло улыбнулся.

— Но сейчас еще рано. Пьяницы обычно впадают в уныние к двум-трем часам ночи. Вот тогда я и найду своего работничка. — Он смерил Конкэннона проницательным взглядом. — Если у вас есть чем заплатить за виски, то у меня найдется время на разговор.

Конкэннон купил одну из бутылок и поставил ее на стол. Надпись на этикетке гласила: «Кентуккийский бурбон. Выдержан четыре года в дубовых бочонках». Конкэннон знал, что на самом деле это был чистый спирт, заправленный красным перцем и подкрашенный табаком: так называемое контрабандное виски. Бочонок такого напитка мог истребить больше индейцев, чем целый кавалерийский полк.

Конкэннон из вежливости налил себе немного, но пить не стал.

— Сколько, по-вашему, бурильщиков на территории? — спросил он беспечно.

Спир проглотил отраву, не моргнув глазом.

— Смотря каких. Вас интересуют знатоки своего дела или ребята вроде тех, с которыми почти всегда приходится общаться: пьяницы и недоумки?