Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 3

   — А что понятней? Ну вот, пример: если для всякого эпсилон существует такое лямбда, отличное от нуля, что для любого пси менее лямбда… Ты пришла! Здравствуй, Немайн! Я — это ты.

   Именно так и считает. Раньше даже не здоровалась: к чему с самой–то собой? Пророчица — часть богини. Не такая большая, как рука или нога, но за палец сойдет… Так что простое приветствие — большой шаг вперед. Может быть, когда–нибудь Нион Вахан с удивлением поймет, что она — это она, и что индивидуальность не мешает быть частью чего–то большего, если это большее стоит того. Но теперь рыжая и ушастая рада и такой малости, как здравица.

   — Я пришла. Доброго тебе утра, Нион. Мне кажется, что Аристотель понятнее тем студентам, кто пришел к нам взрослым. Да и остальным не повредит.

   — Мне понятней математическая.

   Разумеется. Про Аристотелеву рассказывает друид, а ватесса до сих пор побаивается друидов, хотя ирландские мудрецы не имеют ничего общего с чудовищами, которые лишили девочку детства. Математической учит предмет обожания… хорошо, что уже не обожения. Значит, интересней. Значит, полное доверие учителю. И — никаких пережитков античности в голове. Хорошая ученица. Беда в том, что другую такую в седьмом веке отыскать вряд ли получится.

   — Тебе, Луковка, — «Нион» это чуть исковерканное «нионин», лук, — да. Но ты это я. Значит…

   — Тебе тоже?

   — Точно. Но мы с тобой — не все.

   — Забыла! Опять…

   Немайн улыбается. Действительно, «я — это ты».

   — Я тоже временами забываю. Заметишь — напомни, хорошо?

   Серьезный кивок.

   Вот чем хорошо кельтское язычество: боги вовсе не непогрешимы. И если богиня — пусть решившая жить с людьми и крещеная, но, с точки зрения Луковки, все равно богиня — просит проверить, не наделала ли она ошибок, бывшая жрица охотно проверяет. И находит! Вот и теперь — насупилась.

   — Похоже, тебе кто–то и без меня напомнил и вряд ли просто сказал. Опять неприятности на стройке?

   — На производстве ветряков. Сида в поход — пропитку дерева прекратили. Думала — украли состав. Нет, в подвалах башни каждая бочка на месте. Нетронутая. И ведь объясняла: пропитка нужна, чтобы дерево не разбухало и не гнило. Нет. Что на них нашло?

   Луковка вздыхает.

   — Злого умысла не вижу. А ты?

   — Тоже. Но терпеть самовольные отклонения от техпроцесса? Нет уж. Загляну к Анне, она как раз читает простые волшебные вещи…

   Анна — старшая ученица и самая матерая ведьма в округе. Не в смысле характера, а на деле. Зелья — лекарства и яды, огромный врачебный и ветеринарный опыт. Сама себе лучшая рекомендация: в раннем средневековье люди стареют рано, а она, на четвертом десятке, — красавица, каких поискать, светлая голова. Второй человек после Луковки, что обладает техническим мышлением. Картина мира у нее в голове еще та: подобия, Силы, истинные имена — но ведьминские понятия на диво удобно срослись с инженерной наукой двадцать первого века. Теорию решения изобретательских задач, например, ведьма применяет изящней наставницы — может быть, потому, что у нее в голове нет готовых рецептов, что человечество накопило за полторы тысячи лет. Так и выходит, что наставница учится у собственной ученицы и надеется, что Анна сумеет перевести науку на язык, который поймут в этом веке.

   Если в этом мире и этой истории инженер будет именоваться ведьмой или волшебником — какая в том беда? На костер в темные века не потащат. В варварских правдах все четко: если ведьма изведет человека, платит обычную виру. В римском законе запрещено знаться с демонами под угрозой предания мечу, но изучать окружающий мир при помощи математики дозволено. И вот — перекрестие взглядов, что готовы ловить тысячелетнюю мудрость. Получат, но вместе с работой. Все равно практика нужна…

   — Нужны аккуратные девочки и мальчики, — объявляет сида, — за взрослыми присматривать. Следить, чтоб все было сделано, как я говорю. И точно так, как я говорю. Платить буду, как взрослым.

   Желающих нашлось много. Мальчишки — вообще все. Анна глазами показала, кого лучше взять. В таком деле наставница послушает старшую ученицу. Только потом отведет в сторонку, спросит:

   — А девицы чего мнутся?

   Анна вздохнет.

   — Умные. Подумай, как их любить будут! Это ведь позор, если взрослого подчиняют ребенку. Я не обсуждаю решения, наставница — но, как ученица, хочу знать, отчего тебе нужно поступить именно так.

   — А чтоб те взрослые больно умными себя не считали, — окрысилась сида. Зубы показала. Острые. — Собрались мудрецы… Пропитку дерева отменить, это ж надо додуматься! И чем объясняют? «И так дерево хорошее», «а чего возиться, морока одна»! А кругом сырость, и вода при водоподъеме просачивается. Вот и результат: у прогнивших шестерен зубья отлетают. Нет, прав сын стали. Все решает работник. Дураку хоть Творец план составь, результат один. А уж дураку деятельному… Так что работники нам, Анна, нужны новые. Которых нам же и учить.

   — Послушные? — Анна пыталась сообразить, кто таков «сын стали». Что это излюбленная подмена имени на кеннинг, понятно. Последний год норвежская поэзия изрядно завладела умами, спасибо норманнам, телохранителям Немайн. Теперь угадывай, о ком наставница ведет речь… Ясно одно: сталь — сплав сидовский, до Немайн люди ее не знали. Значит, «сын стали» — сид. Кто–то из старых богов. Кто? Пока неважно.

   — Нет. Соображающие! А эти… Что масло и деготь сэкономить можно, догадались. И ведь даже не украли. А что пропитка не просто так, ни один не додумался!

   — Додумался. Каждый, — Анна вздохнула. Лить грязь на род человеческий не хотелось. Но раз сида решила жить среди человеков, ей стоит знать людскую породу. Работники все прекрасно поняли. Пропитка нужна, чтоб на ветряках и водяных колесах не завелись хобы, незлые Славные соседи, что на мельницах помогают. Небось, еще поругивали хранительницу–фэйри, что удумала лишить их подручных. И сделали все по–своему. Наполовину из лени, наполовину из суеверия. Не верят они в благодарность машин, положенную за добрый уход. Зато в хобов — верят.

   Дальше просто. Не учли, что хоб на мельника трудится не за спасибо, а забирает часть муки. А тут не жернова, тут ремни и зубья. Большая часть башен воду качает, хобы же водичкой жить не привыкли. Со злости валы грызут и шестерни. Те разбухают… Привет, поломки. Вот, кто мешок муки хобу поставил — у того ветряк и стоит пока. Только хоб все равно недоволен. Наверное, не нравится воду качать и валять сукна…

   Так и рассказала. И прибавила:

   — Привыкай, наставница. Это и есть судьба ведьмы. Друг друга понимаем, а вокруг… Волшебный туман.

   — Тьма египетская, — кивнула сида. — Ничего. Выучим. Не всех, всех не получится. Лучших. Достаточно, чтоб хоть самим не сталкиваться с «туманом». Значит, говоришь, недовольство будет?

   — Ошиблась, — ученице можно, — не все знала. Будет, но только у наказанных. Остальным мастерам объясним. Скажем, что наказание и присмотр — за лень. За попытку свою ношу на чужой горб переложить. Ношу, кстати, оплаченную. Это все поймут. Что Славные Соседи лайдаков не терпят, в Камбрии еще помнят!

   Славные Соседи — волшебный народец. Лучшие из него. Тилвит тег, озерные девы и правители холмов. Кто скажет — не бывает? Вот они: Луковка — озерная, хоть и выглядит почти человеком. Немайн — сида, холмовая, по ирландски — дини ши. Пришли к людям, живут как обычные люди. Нет. Как лучшие из людей!

   Немайн поправила на плече ремень, пожелала счастливо оставаться — и на улицу, а по улице — чуть не вприпрыжку. Теперь бежать нужно всерьез — времени уже… Взгляд цепляется за вершину холма, вокруг которой раскинулся новорожденный город — ее город, второй ее сын! Там три башни, но всерьез вытянулись пока только две: Водонапорная и Жилая, она же донжон — самая неприступная, самая высокая. Пока поднято пять этажей из восьми, но вид с недостроенного донжона открывается — залюбуешься. Сида с месяц назад полюбовалась и решила: пусть каждый день в обеденное время работы встают на час, чтобы всякий желающий мог залезть, оценить красоту города и мощь Республики, потыкать пальцем в укрывшиеся туманом холмы: