Пророчество о сёстрах - Цинк Мишель. Страница 21

Я вытаскиваю сложенный маленьким квадратиком лист и бережно разворачиваю его. Это не обычная бумага. Не плотная, роскошная, предназначенная для приглашений и шикарных писем. Она тоненькая, точно кожица лука, точно страницы Библии. И когда наконец крохотный лист, распрямившись, ложится предо мной, у меня перехватывает дыхание при виде того, что на нем изображено.

На первой картинке змей поедает свой собственный хвост. И снизу подпись: «Йоргуманд».

Дальше идет рисунок, подписанный «Падшие души», — воинство демонов скачет на белых конях, подняв над головой обагренные кровью мечи. Это изображение пугает меня, но все же не так, как следующее: змея, изогнувшаяся в кольцо и поедающая свой собственный хвост, а в центре этого кольца буква «С».

Медленно вытягиваю из стопки этот листок, и он дюйм за дюймом предстает предо мной во всей своей полноте. Когда же наконец он появляется полностью, я только и могу, что в ужасе смотреть на него, а сердце бешено бьется у меня в груди.

Нет, никакой ошибки. Этот рисунок прекрасно знаком мне — точная копия отметины у меня на запястье. В центре — золотой диск, обвитый лентой. И вид его в таких точных, живых подробностях наполняет меня не страхом, как я ждала, а куда более устрашающим томлением.

Однако короткая подпись под рисунком — вот что заставляет волоски у меня на руках встать дыбом от кромешного ужаса.

12

Одна в пустой комнате, я трясу головой, глядя себе на запястье, на лежащий рядом с книгой медальон. Они совершенно одинаковы.

Одинаковы. Одинаковы. Одинаковы.

Медальон Хаоса. Знак той, что является Истинными Вратами.

Не может быть! Такого просто не может быть. Логика отказывается признавать этот факт. Врата — это Элис. Я же знаю! Она не может быть никем иным!

Но что-то первобытно-глубинное, почти ликующее говорит мне: все совсем не так. Странное томление пульсирует во мне, отвечая на безмолвный призыв медальона, на призыв падших душ, гарцующих на изгнанных лошадях. Это чувство путает и успокаивает одновременно.

Однако отрицать очевидное бесполезно. Медальон — знак Врат. Той, что является Истинными Вратами, хоть я и не знаю, что значит эта странная фраза. Он идеально ложится мне на запястье. Он дан мне. Он подходит моей отметине — отметине, что отличается от всех остальных. Выходит, все это время я ошибалась.

Но я устала от книги и ее тайн. Пора отправиться к другой сестре.

Я выжидаю, покуда дом не затихнет, покуда на лестницах не смолкнут шаги слуг. А потом выжидаю еще, на всякий случай. И когда наконец убеждаюсь, что вокруг никого нет, открываю дверь и тихонько крадусь по коридору, босиком. Когда дом так тих, даже от тапочек получается слишком много шума.

Я еле слышно стучусь в дверь спальни тети Вирджинии. В первый миг ничего не происходит. Дом все так же продолжает свое безмолвное путешествие навстречу утру. Я поднимаю руку, чтобы постучаться вновь. Дверь открывается. Тетя Вирджиния с выжидающим видом стоит на пороге, как будто с самого начала знала, что это я.

— Заходи, Лия. — Она говорит негромко, скорее шепчет, настойчиво и тревожно. — Быстрей.

Она за руку втягивает меня в тепло спальни и запирает дверь.

— Прости, я… Не думала, что ты меня ждешь.

Повернувшись ко мне спиной, тетушка проходит в глубь комнаты, садится в кресло перед огнем и жестом приглашает меня сесть напротив.

— Совсем наоборот, Лия. Я уже некоторое время тебя поджидаю.

Я опускаюсь в кресло с высокой спинкой, украдкой с любопытством поглядывая на тетю. Сейчас, в ночной сорочке, она выглядит совсем не такой, как всегда. Длинные волосы ее не собраны в тугой пучок на затылке, а распущены, спадают по плечам. Теперь, когда я пришла сюда, на меня вдруг накатывает нерешительность — с чего начать. И когда тетя Вирджиния первой заводит разговор, я от души благодарна ей.

— Так значит, ты нашла книгу?

Я киваю, глядя себе на руки, чтобы не встречаться с ней глазами.

Тетя грустно улыбается.

— Хорошо. Знаешь, он и хотел, чтобы ты ее нашла.

Я поднимаю взгляд.

— Отец?

— Ну конечно. Ты ведь не думаешь, будто она случайно нашлась? Что Дугласы просто так приезжают каталогизировать книги?

— Я… мне кажется… по-моему, я уже вовсе не знаю, что и думать.

— Что ж, тогда давай начнем с самого начала, согласна?

Голос тети Вирджинии грустен, и я знаю: ей хочется начинать с самого начала ничуть не больше, чем мне.

Но у нас нет выбора. Надо же с чего-то начинать. В конце концов, ничего нельзя закончить, не начав.

— Да. Давай.

Она смотрит на меня с молчаливым ожиданием. Выходит, мне предстоит поделиться своими тайнами первой. А что еще мне остается? Пророчество и мое место в нем окутаны пеленой неизвестности. Без помощи я никуда не продвинусь.

И вот я рассказываю тете Вирджинии все, что знаю — то есть что, как мне кажется, знаю. Воспроизвожу наш разговор с Соней, мою интерпретацию книги. И когда я смолкаю, слово берет тетя.

— Мисс Сорренсен совершенно права. Пророчество продолжало действовать все эти годы, все время, на протяжении многих жизней, многих поколений. Мы лишь очередное звено в цепи.

— Я думала… — Горло у меня сжимается от этих слов, приходится откашляться, чтобы продолжать дальше. — Я думала, что это я Хранительница, а Элис — Врата.

Тетя Вирджиния смотрит в сторону, в огонь.

— Да, — бормочет она. — Я понимаю, почему ты так думала.

Она так легко и просто реагирует на мое признание, что на грудь мне словно ложится тяжелый камень. Я едва могу дышать.

— Так значит, это правда. — Вот мне принять эту правду совсем не легко, хоть я дошла до нее сама.

Тетя Вирджиния кивает — почти незаметно, как будто тем самым может сделать горькую правду менее правдивой, менее горькой и болезненной.

Я сама поражена тем, какой гнев заливает меня от тетиного признания. Он заставляет меня вскочить на ноги, заставляет метаться по комнате из страха, что я потеряю рассудок, если останусь сидеть смирно.

— Но почему? Почему это должна быть я?

Тетя вздыхает, и в этом тихом вздохе заключен целый мир скорби.

— Потому что ты старше, Лия. Вратами всегда бывает старшая сестра.

Я перестаю метаться по комнате и застываю в остолбенении. Только и всего? Причины моего рабства так просты и случайны — обусловлены лишь очередностью, в которой мы покидали чрево нашей матери?

— Но я же не просила об этом! И не хотела! Как я могу быть Вратами, если я не хочу?

Тетя прижимает кончики пальцев к губам.

— Я думаю, это ошибка.

— Что… что ты имеешь в виду? — Я без сил опускаюсь в кресло рядом с ней.

Тетя Вирджиния наклоняется вперед, заглядывает мне в глаза.

— Твоя мать очень тяжело переносила беременность, когда ждала вас с Элис. Большую часть времени она не вставала с кровати. И, в конце концов…

Она снова отворачивается к огню, в глазах у нее появляется далекое, отрешенное выражение.

— Что, в конце концов?

— Элис должна была родиться первой. У нее уже опустилась головка, чтобы рождаться, а твои ножки были опущены вниз, а голова вверх. По словам доктора, у близняшек так часто выходит. В любом другом случае это, наверное, ничего бы не значило. Но твоя мать… она не могла родить Элис. Роды все продолжались и продолжались, и под конец, Лия, я уже думала, она погибнет.

— Но этого не случилось.

Тетя Вирджиния качает головой.

— Нет, не случилось, хотя я недавно думала, что в таких родах мать неминуемо должна была умереть. Но твой отец был очень богат, он настаивал, чтобы его жена и еще не рожденные дети получили самый лучший медицинский уход. Доктор, что наблюдал за твоей матерью и принимал роды, был обучен различным техникам, которые считались, да и поныне считаются довольно опасными, в том числе — кесареву сечению.