Пророчество о сёстрах - Цинк Мишель. Страница 30

16

— Соня, прости. Я не… я правда ничего не знала до вчерашнего вечера.

Соня не отвечает. Эдмунд везет нас через сутолоку улиц к ее дому. От ее молчания в груди у меня прорастают семена страха. Страха, что она не будет больше моим союзником, моей подругой — ну, в самом деле, кто захочет встать на одну сторону с такой, как я?

— Если вы с Луизой захотите действовать вместе, я пойму.

Она оборачивается ко мне.

— Ты ощущаешь себя Вратами? Чувствуешь что-нибудь… неправильное?

Лицо у меня вспыхивает огнем. Я рада, что в экипаже темно и Соня не может толком разглядеть меня, а то, чего доброго, она бы приняла мои полыхающие щеки за признак вины.

— Правду сказать, почти все время я чувствую себя совершенно прежней, собой, только вот гораздо более растерянной и неуверенной.

Но Соня привычно вслушивается в оттенки сказанного, она не упускает ни единого слова.

— Почти все время? — мягко переспрашивает она.

— Бывают времена… не часто, но иногда все же бывают, когда я ощущаю какую-то тягу… чего-то непонятного. Ох, это трудно объяснить! Не то чтобы я вдруг понимаю, что готова совершить что-то ужасное, просто… ну просто иногда я чувствую связь с медальоном. Иногда чувствую его зов. Желание его надеть. Желание погрузиться в сон, в странствия, которые этот сон наверняка принесет. А потом…

— Потом?

— Потом я прихожу в себя, быстро-быстро, и вспоминаю, что мое призвание — сражаться с такими наваждениями.

— И ты помнишь это даже сейчас? Сейчас, когда знаешь, что это вовсе не твое призвание? Что ты не Хранительница, а Врата?

— Теперь — даже еще сильнее!

Я черпаю некоторое утешение в крепости этой веры.

Соня кивает, отворачивается к окну и всю оставшуюся часть дороги так и сидит, отвернувшись.

Когда мы приезжаем к дому миссис Милберн, я вылезаю из экипажа и стою с Соней на тротуаре, а Эдмунд беспокойно поглядывает на нас, притоптывая ногой в не слишком-то деликатном намеке на то, сколько времени уже прошло. Людской поток, что течет мимо нас, кажется странно зловещим, даже опасным, и в голове у меня звучат слова мадам Беррье: «Зверь и его воинство могут принимать разные обличья, любые, какие пожелают… обычного человека, демона, животного, наверное, даже просто тени». Скорее всего, через все прошлые Врата в наш мир пришли уже тысячи падших душ. И они могут быть где угодно. Повсюду. Только и ждут, чтобы мной овладел момент слабости.

Соня берет мои руки в свои.

— Лия, ты не просто так избрана на роль Ангела. Если вся сила пророчества считает, что ты годна для того, чтобы принимать такие решения, то уж мне-то с чего думать иначе? — Она улыбается — слабо, но искренне. — Нам надо держаться вместе. Это наша единственная надежда найти ответы, которые нам так нужны. Луиза, конечно, пусть сама за себя говорит, но лично я — с тобой.

— Спасибо, Соня. Обещаю, я тебя не разочарую. — Я подаюсь вперед и обнимаю ее, переполненная благодарностью.

Соня поеживается, дрожит и обнимает себя руками за плечи. Вечереет, становится совсем холодно.

Я думаю о детях — тех девочках, что отец привез из Англии и Италии, и о других, еще не известных мне.

— Ой, нам столько всего надо обсудить! И совершенно нет времени! Откуда ж время, когда Луиза в Вайклиффе, ты тут с миссис Милберн, а я в Берчвуде, а на носу уже…

Я не договариваю фразы. В голове начинает оформляться идея.

— Что на носу? Боже ты мой, Лия! Если мы простоим тут еще немного, я совсем замерзну!

Я киваю, уже приняв решение.

— Нам надо снова собраться вместе, втроем. Просто необходимо, правда? Предоставь все мне. Я обо всем позабочусь.

Мы с Соней прощаемся. Я уже почти влезла обратно в экипаж, как вдруг чья-то рука хватает меня за запястье.

— Прошу прощения, но, пожалуйста…

Слова замирают у меня на губах, когда я оборачиваюсь, чтобы высвободиться, и обнаруживаю, что гляжу прямо в лицо Джеймса.

— Лия, — произносит он, и глаза его принимают оттенок, какой я никогда не видела в них прежде. В них стоит что-то настолько близкое к гневу, что иначе и не назовешь.

— Джеймс! Что ты тут?.. — Я оглядываю улицу вокруг, мучительно выискивая объяснение своему визиту в город. — Что ты тут делаешь?

— Так уж получилось, но, знаешь, я живу в городе. Строго говоря, редко какой день обходится без того, чтобы мне не пришлось за тем или иным выйти и пройтись по улицам. — Глаза его вспыхивают. — Ты же, напротив, живешь довольно далеко отсюда.

От этих слов в жилах закипает тихая ярость, и я заново ощущаю, как пальцы его стискивают мое запястье. Вырваться из этой хватки не так-то легко, но мне это удается. Я отдергиваю руку и отступаю назад, чувствуя, как на щеках разгорается сердитый румянец.

— Значит, я должна оставаться дома, как примерная девочка, да? Ты бы этого хотел? Может, мне взяться за шитье и переживать лишь из-за того, не слишком ли много я бываю на солнце? Да ты просто… просто… Фу!

В глазах Джеймса вспыхивает гнев, равный моему гневу. Но лишь на миг. Он качает головой и опускает взгляд на тротуар у нас под ногами.

— Разумеется, нет, Лия. Разумеется, нет.

Он несколько секунд молчит. Я перевожу глаза на Эдмунда. Будь вторым участником этой перебранки у всех на виду кто угодно, кроме Джеймса, Эдмунд уже давно услал бы меня в экипаж. Но теперь, стоит нашим глазам встретиться, он смущенно потупляет взор. Голос Джеймса, на сей раз куда более мягкий, заставляет меня забыть про Эдмунда.

— Разве ты не можешь понять мою тревогу? После смерти отца ты сделалась такой… такой далекой. Я знаю, это был тяжелый удар, но, понимаешь, мне никак не удается отделаться от мысли, будто теперь между нами пролегло что-то еще. И вот сейчас… ты бродишь по городу, без сопровождения, с какими-то людьми, которых я не знаю, и…

Я раскрываю рот от изумления.

— Ты следил за мной? Выслеживал меня по улицам города?

Он качает головой.

— Не совсем. Я сам как раз был в библиотеке, когда увидел, как ты уходишь оттуда. Я никогда не видел женщину и девушку, с которыми ты была. И ты ни разу не упоминала при мне подобных знакомств. Я даже не успел ничего толком подумать, понимаешь? Просто пошел за тобой следом — из любопытства, а еще… ну, скорее всего, из-за того, что очень переживаю, что ты последнее время так странно себя ведешь. Разве ты не понимаешь, почему я не мог поступить иначе?

Его слова больно ранят меня. В них я слышу боль и не могу оспорить правоту всего, что он говорит. Я и в самом деле держала Джеймса на расстоянии, оставив за пределами пророчества, а сама тем временем погружалась в таинственные бездны все глубже и глубже. Разве я на его месте не волновалась бы? Разве не хотела бы сделать все возможное, чтобы выведать причины такого поведения моего возлюбленного?

Я глубоко вздыхаю. Весь гнев мой мгновенно улетучивается. Хотя я бы предпочла ярость, от которой звенит в ушах, чем это новое, непривычное ощущение, безнадежная уверенность, что я никогда не найду способ примирить мое место в пророчестве и мой долг с любовью к Джеймсу.

Я беру его за руку, заглядываю ему в глаза.

— Конечно, ты прав. Прости, Джеймс.

Он разочарованно встряхивает головой. Не извинений он ждет, не они ему нужны.

— Почему ты не поговоришь со мной? Я тебе все еще не безразличен?

— Ну конечно, Джеймс! Это никогда не изменится. Все это… — я обвожу рукою улицу вокруг, — вся эта вылазка не имеет никакого отношения к тебе или моей любви к тебе. — Я силюсь улыбнуться. Странно ощущать улыбку на своем лице — как будто я просто натянула ее, но она не совсем подходит. С другой стороны, лучше у меня все равно не получается. Я принимаю мгновенное решение держаться как можно ближе к правде. — Я просто улизнула из дома, чтобы встретиться с подружкой из Вайклиффа, только и всего. Она знакома с одной женщиной, сведущей в вопросах колдовства, а та…