Паутина удачи - Демченко Оксана Б.. Страница 4

– А почему било в стенку так страшно?

– На путях снега намело в мой рост, – поежился Корней. – Когда я служил машинистом скорого курьерского, гонял поезда при поддержке магов много раз, и зимой тоже. Жуткое дело! Вьюга впереди подымается гуще киселя, пузырем дуется, снег расталкивает с путей во все стороны. Грохот рвет воздух, словно мир кромсают напополам. И если кто на рельсах есть, его выбрасывает в лес, далеко. Да что там человек! Толковому магу посильно и поезд под откос пустить.

– Пойду хвостовые вагоны проверю, – пробасил в соседнем закуте Михей, помощник Короля, пробираясь к двери. – Если маги поздно заметили наш фонарь, могли крепко смять.

Береника слышала, как мачеха, которую она звала мамой и от души таковой и считала – своей, настоящей, – прошла к печке. Села тихо и как-то неловко, словно споткнулась и не поправилась. Тяжело, со стоном всхлипнула, сполна осознавая беду, с которой только что разминулась. Самая надежная дорожка вычищена на главном пути, по ней Лена и собиралась шагать от третьего вагона к своему пятому. Если бы не встретила мужа, если бы он не уволок едва не силой к опушке, если бы… Сейчас женщина молча перебирала несбывшиеся ужасы, все более пугаясь. Вон слышно: обняла Саню и зашептала, называя сироткой. Король, как обычно, угадал скорое развитие истерики, сгреб жену в охапку, с фальшивой строгостью отругал и приволок в детский угол. Быстро стащил с ног валенки, сунул ее, послушную и тихую, под нагретое уже одеяло, к боку Береники.

– Рена, расскажи маме сказку, любую, – велел он. Ушел, тотчас вернулся с кружкой, на дне которой плескалась пахучая крепкая настойка. Заставил жену приподнять голову: – Пей, рыжик, закрывай глаза и слушай дочку. Ну что за безобразие, опять в слезы! Ты сильная, как тебе в голову пришло перечислять эти «если»! Запрещаю. Поняла?

– А вдруг бы… – шепнула мачеха, вздрагивая всем телом.

– «Вдруг» и «бы» тоже запрещаю, – строго уточнил Король. – Рена, что молчишь? Начинай сказку про Колобка, да поподробнее, и потом спи до утра. С печкой мы сами разберемся.

Береника послушно кивнула, поймала необычайно холодную мамину ладонь, погладила. Вздохнула, собираясь с силами, и стала монотонно описывать скитания бестолкового черствеющего каравая, слишком придирчивого в выборе стола и рушника, сопутствующих неизбежному поеданию Колобка. Слова, если уж честно, не имели ни малейшего значения. Год назад Король объяснил ей, как следует успокаивать. Сам он тоже умел, но у Береники, как выяснилось вскоре, получалось гораздо лучше. По осени Саня приболел, и она пела ему колыбельные каждый вечер, тогда и накопила опыт заговаривания сна. Сейчас девочка старалась вовсю, а возле краешка сознания билась пульсом мыслишка: не магия ли звучит в ее голосе? И почему отец больше никому не рассказал, как усыплять? И отчего…

Сон пришел быстро, одолел сперва мачеху, успокоившуюся, задышавшую мерно и неглубоко, затем и саму рассказчицу. Ловкий Колобок как раз увернулся от Волка и, как предположил Саня, зевающий возле печурки, укатился в глухой лес. Потому что продолжение его скитаний затерялось в сонном бормотании и сопении…

Утро началось совсем обыкновенно, словно не было ночных ужасов. Еще до зари весь вагон перебудила неугомонная рыжая дочка Корнея, успевшая напрочь позабыть свои ночные страхи. Она напевала, звенела посудой, ругалась с отцом, не желающим перегонять поезд, невзирая на подтвержденное распоряжением начальника состава решение Короля – главного человека в ремонтной бригаде. Потом изобретательно грозила бедами «стервам, которые глядят налево». Еще бы! Для ее Короля левая сторона путей – вполне даже счастливая, там ему Вдова ходить не запрещает. А вот мнение жены совершенно иное, и слушать ее надо… Точнее, приходится.

– Я ему родных детей рожай, неродных выхаживай, хозяйство веди, – считала свои заслуги Лена, – а он налево смотрит! Ох, не домашний ты мужик, Колька. Не жалеешь меня, не ценишь!

– Опять мне имя выдумала? – заинтересовался Король, пропуская мимо ушей прочие заявления.

– Точно! – Большая деревянная ложка угрожающе стукнула по краю чугунка, ловко сбрасывая вниз остатки каши. – Имя тебе – паразит! Сволочуга – вот еще хорошее было бы. Наелся? Ну и вали отсюда. И чтоб на глаза не попадался. Я ему одно, а он другое, словно не слышал, что сказано. Ренка, забери у него чашку, хватит с него каши. А то я не понимаю, на что он моими стараниями силу копит. Иди шпалы таскай и не лыбься попусту, не предвидится сладкого.

– А сало еще осталось? – Отчим с надеждой глянул на Беренику.

– В третьем вагоне спроси, – самым ласковым тоном предложила Лена. – Там этого сала вот такенные окорока. Кулаком не промять!

Дед Корней закашлялся, давясь кашей. Отчим обреченно покачал головой и потянул с лежанки тулуп. До таскания шпал сегодня вряд ли дело дойдет, однако работы и без того немало. Последний вагон, как и опасался Михей, пострадал достаточно сильно. Несколько досок проломилось. Ночью наскоро отгребли снег, плотно налипший на стенку, залатали дыру, но теперь предстояло провести нормальный ремонт. Снег больше не падал, прежний с рельс разметало магическим вихрем, так что осматривать пути можно и даже нужно. Король уже распорядился подготовить малую дрезину и собирался заняться именно этим, поручив Михею приведение в порядок вагонов.

– Ренка, набери снега, – велела Лена, знавшая, что падчерица может без риска для своей удачи входить в лес и даже удаляться от путей по любую сторону насыпи. – Чистого! А то натопила в ночь на чай – пополам с копотью, вот ведь лентяйка, от самых путей взяла, шагу лишнего не сделала в сторону!

Дед повторно закашлялся. Догадливая и невежливая Ленка показала ему свой некрупный жесткий кулак, но от обвинений в адрес падчерицы не отказалась. По ее мнению, сказанное в любом случае полезно: оно воспитывает! Береника замотала платок, сунула руки в рукава телогрейки, торопливо юркнула в кладовку, отгороженную тканью, одним движением сгребла в карман хлеб, схватила ведерко, пока вторая рука нашаривала у стены кусок сала. Даже бдительная Ленка не заметила задержки, хотя вслед косилась с подозрением. Из вагона спускаться по ступеням сходней не пришлось. Король ждал и сам подхватил, поставил на тропку, с надеждой глянул на свою любимицу.

– Строгая у нас мама, – посетовал он, оживляясь и принимая хлеб с салом. – В Санькину мисочку мне каши плюхнула. Котятам меньше дают. Пропал бы я без твоих забот, малыш.

– Пап, а с тобой поехать можно?

– Пока, пожалуй, нет, – подумал вслух Король. – Мы теперь назад, до ближней стрелки, где начало ремонтного участка. Вот после полудня – в другую сторону. Тогда, может статься, и возьму, если мама разрешит.

– Разрешит, – уверенно улыбнулась Береника. – А я тебе картошечки припасу.

Глаза у Короля стали совсем грустными. Он и сам полагал, что сегодня не стоит рассчитывать на домашний обед. Кивнул, тяжело выдохнул целое морозное облако огорчения и пошел прочь. Береника добежала до тропки, вычищенной к лесу, заскрипела по снегу вниз с насыпи и миновала полосу вырубки у рельсов, двигаясь почти что боком: вычищено оказалось совсем узко, в одну лопату.

Из снежного желоба по плечи высотой было приятно нырнуть под низкие ветки елок. В лесу снега сразу стало меньше, его вал ловко и цепко держали кустарники опушки. Береника смогла отойти достаточно далеко, перебираясь от ствола к стволу. Остановилась, радуясь свежей и чистой природной тишине. Шумы нехотя просыпающегося паровоза, голоса ремонтников, стук молотков, прибивающих новые доски, восстанавливая хвостовой вагон, – все удалилось, отодвинутое мохнатыми лапами ельника. Здесь стволы скрипели, радуясь преодолению ночной стужи. Снег шуршал с веток тонкими струйками, сеялся серебром на платок и телогрейку.

Береника стащила варежку и пошарила в кармане, разыскивая остатки запасов семечек. Лена называла кормление птиц тратой времени и расточительным чудачеством. Король слушал молча – ругали ведь в первую очередь его – и обязательно покупал новый бумажный кулек на ближайшей станции. Едва ладонь с семечками раскрылась, к ней сверху, из гущи веток, упали несколько синиц. Откуда птицы узнавали про угощение, для девочки оставалось загадкой. Почему они, дикие, брали с руки и не боялись – тем более. У Сани не брали, что доводило его до слез…