Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав. Страница 15

– Разумно говоришь, ты, Фолькмар, – ответил Инго. – Если ты решишься показаться на глаза королю, то скажи ему, что благодарен я за высокое посольство и что предстану я пред его очами, когда снаряжусь, как того требует и его честь, и моя собственная.

– Ответ я отнесу, – ответил Фолькмар, – и надеюсь проворно отскочить в сторону, когда король запустит в меня кружкой.

Князь Ансвальд тоже одобрил изъявление такой благодарности, потому что его тайно тревожило требование короля, хотя он и мужественно скрывал свою озабоченность.

Когда Фолькмар и Инго остались наедине, то витязь сказал:

– Кто дал один благой совет, тот не откажет и во втором. Ты сам видишь, что я подобен щенку, которого кинули в воду. Добросердечны здесь люди, но редко предпринимают они военные походы; понаблюдай, верный товарищ, нет ли в стране славной работы для меча.

– Потерпи немного, – улыбнулся Фолькмар, – а между тем не брезгуй моими песнями, когда Ирмгарда станет петь их пред тобой, потому что искусна она в пении и игре на лютне. Но если я услышу про честные походы, то ты узнаешь об этом. Тебе известно, что осенью воинов манит родина, а весной – ратные походы.

– Теперь послушай, отчего без сна мечусь я по ночам, – продолжал Инго. – Бросок на Рейн разлучил меня с ратниками моими; подобно водному потоку, ринулись за мной в страну римские отряды; жрица тщательно скрывала меня до тех пор, пока не услала на север, а при расставании обещала разыскать соотечественников моих, с которыми я стоял у челноков. Но недавно слышал я от одного скомороха, что в этом месяце воины моего народа находились среди бургундов; один из них – Бертар, которого ты, кажется, знаешь. Если ты расположен ко мне, Фолькмар, то, коли возможно, проведай у верных людей эти вести; как ни милы мне иные из турингов, среди которых живу я, но не могу я успокоиться, доколе не узнаю, не избежал ли кто-либо из моих железа римлян.

– Хозяин дома этого расположен к тебе, но изменчиво сердце людей, и опирающийся на одну ногу легко устает. Ты почтил меня доверием своим, рассказав, каким образом тебя спасли из воды. Поэтому я попрошу тебя об одной милости. Некогда ты дал мне это золотое кольцо; возьми его обратно, витязь, чтобы я мог доказать тебе мою преданность. Со временем ты дашь мне больше, если только боги пошлют тебе удачу. Кольцо доставит тебе коня и одежду или готового на послуги товарища.

– Я охотнее взял бы взаймы у тебя, чем у другого, – ответил Инго, – ведь тебе известно, что без золота воин не ходит на битву. Данное мне Бертаром в день, когда я лишился его, я храню при себе на тот случай, чтобы нашедший у меня золото из благодарности предал меня честному погребению, если б одиноко лежало на поле тело мое.

– Тогда вспомни, витязь, и о живых, и если смею дать тебе совет, то дай что-нибудь Фриде, потому что во дворе перешептываются, будто она сняла с себя серебряное запястье с тем, чтобы угодить госпоже своей. Одари также своего оруженосца Вольфа, да не будут презирать его за то, что служит он неимущему господину. Не гневайся, если я говорю как твой наперсник, но кто привык искать милостей, тот разумеет, чем приобретается любовь.

Инго с улыбкой протянул ему руку.

– Только тебе ничего я не дам и охотно останусь твоим должником, – сказал он.

– А я твоим – покуда жив, – почтительно поклонился Фолькмар.

Инго последовал совету Фолькмара. Когда он дал своему, оруженосцу две золотые монеты с изображением великого властелина римлян Константина, то заметил по счастливому лицу Вольфа и его горячей благодарности, как ценились подобные дары в лесах. А после обеда, подойдя к Ирмгарде, в присутствии других он сказал:

– Подруга твоя, Фрида, за серебро, данное ею скомороху, выторговала мне радостную весть. Мне бы очень хотелось доказать ей свою благодарность, поэтому прошу тебя, возврати ей ее затрату этими монетами.

Иноземное золото стало меж женщин переходить из рук в руки; князь и все доброжелатели радовались, что гость поставил себя как подобает его достоинству, но Инго, по готовности мужчин на послуги, заметил, что их добрая воля проявляется куда как резвее, когда появляется надежда получить что-либо ценное.

Но Инго искал подарок и для милой его сердцу. Ирмгарда стояла на дворе, неподалеку от сиреневого куста, и Инго поспешил к ней. Она услышала звук его шагов, но не обернулась, чтобы никто не заметил радости на ее лице. И теперь, отвернувшись ото всех, они смотрели в глаза друг другу, не замечая на этот раз ночного певца, который в ветвях тревожно напоминал об отлете своим птенцам. И Инго повел потаенную речь:

– Прародительница моего рода, Швангильда, летала некогда над землей в одежде из перьев лебедя, и с того времени ровные лебяжьи перья составляют священный знак, носимый на шлемах и головных повязках мужчинами и женщинами моего племени. Мы стараемся похитить перья у живой птицы, потому что убить лебедя считается у моего народа преступлением. Сегодня мне удалось добыть одно украшение. Тебе, милая, предлагаю его – прими его и храни. На стерженьке пера я вырезал знак, который отмечает то, что принадлежит мне.

Ирмгарда смутилась, догадываясь, что перьями он выразил то, чего не смел сказать словами, и робко спросила:

– А может ли быть моим то, что принадлежит тебе?

С глубоким волнением ответил Инго:

– Потому только и мила мне жизнь, что знаю я одну девушку, которая когда-нибудь перед всем народом станет носить перо это.

И он снова предложил ей украшение. Ирмгарда взяла перо и спрятала его в своей одежде. Рука Инго лишь чуть-чуть коснулась ее руки, но Ирмгарда всем сердцем почувствовала это прикосновение.

– Ирмгарда! – раздался во дворе повелительный голос княгини.

Инго и Ирмгарда обменились сердечным приветом очей, и девушка поспешила к дому.

– Что говорил тебе чужеземец? – недовольно спросила мать. – Его рука коснулась твоей. И я видела, как вспыхнули твои щеки.

– Он показал мне ровные перья одной птицы. Если витязь носит их на своем шлеме, то это является отличительным знаком родного племени Инго, – ответила Ирмгарда, но предательская краска снова залила ее лицо.

– Слышала я однажды безумную, которая так громко вопила в храмине мужей, что все умолкли, подобно тому, как смолкают лесные певцы, когда молодая кукушка начинает свой крик.

– Если я поступила опрометчиво, выдели его из других, то не было это зазорно; сердце мое переполнилось восхищением, и друзья простят меня. Не гневайся и ты, родимая.

Но княгиня неумолимо продолжала:

– Не на радость мне гостит чужеземец в нашем дворе. Хозяину прилично быть гостеприимным к просящему, но хозяйка твердой рукой должна держать ключи, чтобы не расточалось имущество, и охранять птичий двор, чтобы куница не забралась туда. Если чужеземец полагает, что своим прыжком через коней он залетит в наследие моего повелителя, в кладовые и на поварню, то мало ему пользы от такой строптивости. Как моя дочь ты должна быть чужда человеку, живущему скитальцем, не имеющему родины, изгнаннику, столь же убогому, как бродячий нищий, что у дверей, наших выпрашивает подаяния.

– О ком говоришь ты? – выпрямляясь, спросила Ирмгарда. – Уж не о витязе ли, которому хозяин указал почетное место? Не о безвинном ли человеке, который пришел к нам, веря клятвам отцов? Я слышала, что отец моего отца в священном напитке смешал каплю крови своей с кровью царственного рода, чтобы и потомки жили друг с другом в любви и почете.

– Когда я слушаю твои дерзкие речи, – возмутилась мать, – то в душе моей возгораются старые скорби, что нет уже в живых твоего брата. В тот злополучный день, когда его убил королевский ратник, ты стала единственным детищем скорбей моих, но дурно же вознаграждаешь ты мать за ее заботы.

– Если бы мой брат был жив, он почел бы за высочайшую честь быть ратным товарищем витязю, которого ты теперь позоришь прозвищем нищего!

– Но как брат твой отошел от мира, – не слушая ее, продолжала княгиня, – то сделалась ты наследницей в стране, и матери надлежит подумать, кому отец отдаст тебя в замужество.