Любовный соблазн - Фремптон Сандра. Страница 30

Он бросил на нее пронзительный взгляд, словно хотел заставить замолчать.

— Мари-Лу, о которой ты рассказывал, она ведь предала тебя, да? Что произошло, Поль?

Он тяжело вздохнул и раздраженно бросил:

— Что толку говорить об этом? Прошлое это прошлое.

— Но для тебя это не прошлое, — упрямо возразила Эйлин. — И, пока это так, ты никогда не сможешь достичь будущего.

— Оставь банальности при себе, Эйлин!

— Ты хочешь поругаться со мной, да? — Она видела, что Поль начинает злиться, но все же решила не останавливаться. — Нападение это лучшая защита, и все такое. Этим ты только прикрываешь свой страх. Да, тебе страшно. Ты боишься рискнуть и довериться кому-то!

— Хочешь услышать о Мари-Лу? — с горечью спросил Поль. — Что ж, я тебе расскажу! Все! Со всеми омерзительными подробностями.

Слушая бесстрастный рассказ, Эйлин внимательно смотрела на Поля. Он был прав, это ничего не дало, с болью поняла она. Только теперь он возненавидел и меня. Мне казалось, что, рассказав о прошлом, Поль облегчит душу, но вместо этого он поведал мне о том, что считал своим унижением, своим поражением. Я сама заставила его возненавидеть меня. Его гордость безгранична, и теперь он не сможет простить мне свою откровенность.

Когда он закончил и молчание стало невыносимым, Эйлин едва нашла в себе силы заговорить.

— Она была больна, Поль. Больна и телом, и разумом. Человек в таком состоянии не способен любить. Любовь это совсем другое…

— А почему ты считаешь себя экспертом? — грубо спросил Поль.

— Потому что люблю тебя.

Он вздрогнул, как от удара, но тут же его лицо снова превратилось в маску.

— Ты говоришь о сексуальной привлекательности, только обряжаешь это в нечто благопристойное, успокаивая совесть. Ты обманываешь себя. Чувство, о котором ты говоришь, не существует. Биологическая потребность в совокуплении, желание создать гнездо, продолжить род, потребность в тепле и в защите, в безопасности — все это грани того, что ты называешь любовью. Совершенно неестественно ожидать, что два человека смогут жить вместе до самого конца. Человек не моногамное животное.

Эйлин знала, что потеряла Поля. Хотя, чтобы что-то потерять, надо сначала это что-то иметь, а Поль никогда не принадлежал ей.

— Я в это не верю и не думаю, что ты веришь. Загляни себе в душу, Поль. Есть такая любовь, которая длится вечно, в которой соединено все — и желание, и страсть, и преданность. Так было у моего брата и его жены. Думаю, что так было и у твоих родителей.

— Ты ничего не знаешь о моих родителях, — отрезал Поль, — так что не читай мне нотаций.

Эйлин была задета за живое. Какая самоуверенность! Впервые за время разговора ее охватил гнев, и она даже не стала пытаться унять его. Ей нужна была укрепляющая сила злости, чтобы справиться с душевной болью и отчаянием.

— Читать нотации — тебе? — Она усмехнулась. — Тебе, великому Полю Дасте? Да как бы я посмела! Как может простой смертный прекословить столь великой личности?! Как смеет выражать собственное мнение в твоем присутствии?!

— Прекрати, не будь ребенком, — поморщившись, попросил Поль.

— Пусть я ребенок, но предпочитаю быть им, а не бездушным камнем вроде тебя! — запальчиво возразила Эйлин. — По крайней мере, я живая, Поль! Я чувствую, мне больно, я плачу… я делаю все, что делают нормальные люди, я чувствую то же, что и все. Конечно, жизнь может сложиться так, что мы еще пожалеем, что родились, но надо не отступать, а бороться. Ты же позволил Мари-Лу убить тебя, это ты понимаешь? Да, тебя вытащили из этого чертового подвала, но потом ты вырыл себе другую нору, более глубокую и более страшную. Ты не человек, ты мертвец.

— Ты закончила?! — свистящим шепотом зловеще осведомился Поль.

— О да, закончила. Покончила. С тобой. С этим смехотворным фарсом! С этой страной! Я хочу вернуться домой. — На последних словах у Эйлин сорвался голос.

— Обещаю, что отправлю тебя в Канаду завтра первым же рейсом, — язвительно бросил Поль.

Пусть мне плохо, пусть я опустошена и убита горем, но он меня не сломает!

— Поосторожнее, Поль. Обещания — это не твое.

Возвращение в имение походило на кошмар, какого Эйлин не пожелала бы и врагу.

Лицо Поля превратилось в каменную маску. Он не смотрел на Эйлин, не разговаривал с ней. Она сидела, вжавшись в спинку сиденья, а в голове у нее вертелись и вертелись жестокие слова, брошенные ею Полю.

Да, жестокие, горестно признавала Эйлин. Я люблю его, люблю всем сердцем, а попытка объясниться закончилась взаимными оскорблениями. Мне следовало проявить понимание, быть доброй и любящей, показать, что настоящая любовь способна подставить другую щеку. Мне следовало дать понять Полю, что, каким бы он ни был, я все равно люблю его.

Но Поль… Его дерзость, самоуверенность были совершенно невыносимыми! До встречи с ним я даже не подозревала, что способна так разозлиться! Только вот все сказанное… Эйлин закрыла глаза. Можно держать пари, что никто еще не разговаривал с ним в таком духе. Как он мог довести меня до такого состояния, что я, любя его, дошла до столь сильных выражений? Я отдала бы все на свете ради того, чтобы залечить раны, нанесенные ему Мари-Лу и его, так называемыми, друзьями.

Они подъехали к дому, Поль вышел из машины и открыл для Эйлин дверцу, но не сказал ни слова, пока они не вошли в холл.

— Ты, должно быть, устала после столь изнурительного дня, — сдержанно заговорил он, глядя на Эйлин сверху вниз. — Я распоряжусь, чтобы Женевьева принесла тебе ужин в комнату, после того как ты примешь ванну.

Другими словами, он не желал ее больше видеть до самого отъезда, до завтрашнего утра. Эйлин сдержанно кивнула и с достоинством заявила:

— Спасибо, я не голодна.

— Тем не менее, ужин тебе принесут.

— Делай что хочешь, ты всегда так поступал.

Эйлин направилась к лестнице, еле передвигая дрожащие ноги. Бесчувственное чудовище, вот он кто. Эйлин хотелось плакать, дать волю слезам, облегчить душу, но внутри ничего не осталось, кроме сухого пепла, и от этого ей было еще хуже.

Приняв ванну, она накинула халат и вышла на балкон. Солнце уже садилось, и сад погружался в сумерки. Эйлин подставила лицо нежному ветерку, принесшему аромат цветов, и удивленно подумала, что еще может ходить и разговаривать, когда сердце разбито вдребезги. А ведь это только начало, ей нужно научиться жить с этой болью в сердце до конца дней… жить без Поля.

Минут через десять Женевьева принесла поднос с ужином. Эйлин не притронулась ни к чему, лишь взяла с собой на балкон бокал белого вина. Усевшись на плетеный стул, она потягивала терпкий напиток и перебирала в памяти события сегодняшнего дня. После долгих раздумий Эйлин решила, что не сожалеет о том, что сказала Полю.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и огромное бледно-голубое небо исчертили яркие алые, золотые и оранжевые полосы. Все было так величественно, так красиво, но сегодня красота не наполняла душу радостью, а скорее пугала. Эйлин чувствовала, что внутри нее что-то умерло.

— Поднос на столике, Женевьева, — не поворачивая головы, сказала Эйлин, услышав за спиной шаги. — Извините, у меня совсем нет аппетита, наверное, это из-за того, что я сегодня слишком долго пробыла на солнце.

— Прости меня, Эйлин.

Она резко обернулась, пролив вино. Поль стоял совсем рядом, в нескольких шагах от нее. Он выглядел ужасно. И прекрасно. Сердце Эйлин дрогнуло и тут же пустилось вскачь.

— Что… что тебе нужно?

— Чтобы ты продолжала любить меня. — Он не попытался приблизиться даже на шаг.

— Ты не веришь в любовь, — возразила Эйлин, чувствуя, как подступают к глазам слезы, те самые слезы, которых, как казалось, в ней уже не осталось.

— Если то, что я чувствую к тебе, не любовь, тогда все поэты просто ошибались, — со вздохом сказал Поль. — С того момента, когда я увидел тебя, оно было во мне всегда. Я пытался дать этому другое название — желание, страсть, сексуальная привлекательность… ты все это уже слышала. Я не могу… не могу позволить, чтобы ты оставила меня. Если ты уедешь, я умру, и это меня пугает.