Дни черного солнца - Джемисин Нора Кейта. Страница 20

– Пожалуйста, угощайся.

Лил вновь рассмеялась, на сей раз с восторгом, и склонилась над тарелкой. Произошло движение, слишком стремительное, чтобы я могла за ним уследить. Мне только померещились какие-то вертящиеся иголки, да мимо носа дохнуло зловонием. Когда мгновением позже она подняла голову, тарелка блистала чистотой. Лил взяла мою салфетку и промокнула уголки рта.

Я трудно сглотнула и с усилием поднялась на ноги, чтобы осторожно обойти ее. Солнышко был едва различимым силуэтом по ту сторону стола. Он сосредоточенно ел. Лил бросала несытые взгляды и на его еду. Я, вообще-то, не отказалась бы ему кое-что сказать, но… не перед Лил же! Прошлой ночью ему вполне хватило унижений…

Тем не менее нам с ним нужно было многое прояснить, и желательно поскорее.

Я не торопясь мыла посуду. Солнышко не торопясь ел. Лил сидела на моем стуле, поглядывая то на меня, то на него и время от времени чему-то смеясь…

Когда наконец я выбралась из дому, солнце стояло уже высоко. Я промешкала и пустилась в путь позже, чем собиралась. А ведь сегодня идти мне было дальше обычного, притом навьючившись лотком и товарами. Я надеялась, что Солнышко снова отправится со мной и поможет все тащить, но, позавтракав, он так и остался сидеть за столом. Он о чем-то размышлял и был мрачен до невозможности. Не ценила я, похоже, его прежнего безразличия!

К моему превеликому облегчению, Лил покинула дом одновременно со мной. Мне и одного жильца-богорожденного со странностями было более чем достаточно. Лил трогательно попрощалась, а уж за завтрак благодарила так прочувствованно и цветисто, что я и в самом деле ощутила к ней некоторую теплоту. Сумасброд постоянно намекал мне, что у некоторых богов лучше других получалось ладить со смертными. Иные отличались слишком чужеродным строем мысли или внешностью, совсем уж неприемлемой для человеческого восприятия; у них ничего не выходило со смертными, как они ни старались. Мне пришло в голову, что Лил, вероятно, была как раз из таких.

Я тащила свои столики и самые продаваемые товары на южное Гульбище Привратного парка. Наш Ремесленный ряд располагался в том же парке, только на северо-западе, там, откуда открывались наилучшие виды и на Древо, и на город под ним, а значит, кишели самые толпы. Южное Гульбище отличалось приятными, но не сногсшибательными точками обзора; развлечений здесь было поменьше, торговля шла так себе. Я пришла сюда за неимением особого выбора. Северный вход в парк давным-давно перекрыл корень Древа, а от восточного входа открывался отличный вид на грузовые врата Неба. Того, которое дворец.

Когда я вошла на южное Гульбище, слух тотчас сообщил мне о присутствии других торговцев – те окликали прохожих, зазывая их к лоткам. Я восприняла это как скверный знак. Похоже, возможных покупателей было не много, раз уж продавцы вынуждены были из-за них состязаться. Совсем иная обстановка, чем та, к которой я привыкла в нашем Ряду. Там мы по-дружески присматривали за лотками друг друга, а здесь, похоже, каждый был сам за себя. Я различала поблизости голоса трех, нет, четырех конкуренток. Одна предлагала узорные шали, другая – пирожки «из-под Древа» (не знаю, что у нее были за пирожки, но пахли они замечательно), и еще две торговали, кажется, книгами и мелкими памятками. Эти две тетки зло посматривали на меня, пока я разворачивала лоток, и я заранее приготовилась ко всяким гадостям с их стороны. Однако потом они как следует присмотрелись ко мне… и я поняла, что могу не опасаться подвохов. Вот один из тех – редких, надо сказать, – случаев, когда слепота бывает полезной.

В общем, я разложила товары и принялась ждать. Я ждала и ждала… Я совсем не знала округу и не могла отлучиться от лотка, чтобы все здесь изучить. Невдалеке густо шли пешеходы; оттуда слышались замечания паломников, рассуждавших о том, как сумрачен сделался город и как по-прежнему прекрасен дворец по имени Небо, опутанный ветвями Древа. Я начала думать, что, вероятно, устроилась торговать не на самом выгодном месте. Что поделать, лучшие места давно заняты другими торговцами – придется довольствоваться тем, что осталось.

Ближе к вечеру, однако, я поняла: дела плохи. Лишь несколько паломников подошло взглянуть на мои товары; в основном это был трудящийся люд, амнийцы из небогатых городов и весей вокруг Тени. Я увидела в этом, по крайней мере, частичную причину сегодняшней неудачи. Моими самыми выгодными покупателями обычно бывали уроженцы Дальнего Севера и островов. В тех краях истины Блистательного Итемпаса никогда не находили особого отклика, поэтому выходцы оттуда охотно покупали мои миниатюрные версии Древа и статуэтки богов. Однако на материке Сенм обитали в основном амнийцы, по большей части являвшиеся итемпанами. Их труднее было впечатлить как Древом, так и другими языческими, по их мнению, чудесами Тени.

Что ж, я никогда не возражала против чужих вер, но мне самым примитивным образом хотелось есть. Желудок начал бурчать, как бы вслух попрекая меня за утренний недосмотр, за то, что позволила Лил испортить себе аппетит и осталась без завтрака.

И вот тут меня посетила замечательная идея. Я порылась в сумках и с облегчением обнаружила в одной из них мелки. Обойдя лоток, я присела на корточки, обдумывая, что бы нарисовать.

Позыв к творчеству был настолько неудержимым, что я даже покачалась на носках, дивясь его силе. Обычно я чувствовала что-то похожее по утрам, когда уходила в подвал и бралась за краски. Сейчас я сначала хотела набросать какую-нибудь смешную чепуху – лишь бы взгляд привлекла к моим горшочкам и побрякушкам. Но стоило взять в руки мел, как перед мысленным взором возник такой образ, что я облизала пересохшие губы и невольно задумалась: а безопасно ли такое рисовать?

И решила: небезопасно. На сей счет никаких сомнений быть не могло. Во имя всех богов, я же слепая! Мне по самой природе вещей не положено зримо представлять себе что-либо, какое там рисовать, да еще и похоже! Большинство горожан, полагаю, не обратили бы внимания на подобное противоречие… однако Блюстители Порядка и те, в чьи обязанности входило вынюхивать запрещенную магию, могли счесть это подозрительным. Я, собственно, дожила до своих лет в основном благодаря осторожности.

И тем не менее… Я повертела мелок в руках, потерла пальцами его гладкие крошащиеся бока. Цвета для меня, вообще-то, мало что значили, будучи просто свойствами сущего, но я привыкла как-то называть свои мелки и краски. Цвет – это ведь не просто то, что мы видим. Вот этот мелок, к примеру, обладал горьковатым запахом. Это не была горечь съедобной пряности, скорее, так пахнет воздух высокой горной вершины, слишком разреженный для дыхания. Такой цвет я считала белым, и для образа, сложившегося у меня в голове, он подходил идеально.

– Я рисую картину, – прошептала я и принялась за дело.

Для начала я очертила чашу неба… Нет, не того Неба, которое дворец Арамери. И не того, которое превыше дворца и даже Древа; я его, кстати, никогда и не видела. Под моей рукой возникала тончайшая, почти пустая твердь, витавшая где-то во вздымающихся облаках. Я нанесла густое основание, щедро потратив обе имевшиеся у меня палочки белого мела. Остался лишь маленький кусочек; что ж, повезло. Потом я стала втирать в белый слой толику синего, совсем немного. Яркий синий плохо подходил для того неба, которое сияло у меня в голове, он казался мне почти жирным. Я обеими руками выровняла голубизну, потом добавила еще один цвет – я считала его солнечно-желтым. Да-да, все правильно! Я налегала на мелок, привнося в рисунок тепло, пока оно не сгустилось посередине в источник сияния. Теперь там горели сразу два солнца: одно – громадное, другое – поменьше. Солнца двигались, вращаясь в нескончаемом взаимном танце. Быть может, мне удастся…

– Эй! – окликнули меня.

– Погодите чуть-чуть, – пробормотала я.

Настала очередь облакам появиться в моем небе. Это будут мощные тяжелые тучи, готовые пролиться дождем. Я поискала мелок, который пахнул бы серебром, и нашла подходящий. Вот бы мне побольше темно-синих и черных!