Новый стандарт - Юрин Денис Юрьевич. Страница 12

– Давайте вернемся, господин барон, давайте вернемся! – назойливо ныл пожилой слуга, прячась за спиной своего молодого хозяина.

– Отстань, Франц, а то получишь плеткой! – прошептал барон Манфред фон Херцштайн, мимоходом обернувшись и бросив на трусливого простолюдина гневный взгляд.

– Но, господин барон, их так много… они повсюду! – Франц трясся со страху, но не осмеливался убежать без разрешения господина.

– Во-первых, не много, всего полсотни, а во-вторых, я запретил тебе называть меня бароном, в Братстве все рыцари равны.

– Извините, господин… – замялся на полуслове Франц, – благородный рыцарь, но мне кажется, что…

– Заткнись, смерд! – резко прервал перепуганного слугу Манфред и полностью сосредоточился на наблюдении за вражеским отрядом.

Орден Святого Заступника, или Братство Северно-Восточного Рубежа, был образован в 1188 году по указу Кариота Единой Церкви Генриха Вальпона. Вот уже более пятидесяти лет резиденция Великого Магистра Ордена находилась в Мальфорне, столице могущественного Герканского королевства, а святое воинство, состоящее в основном из младших, безземельных сыновей герканского дворянства, продолжало вести победоносное шествие на северо-восток, неся слово и дух Истинной Веры на земли диких приморских племен. Шел 1240 год, за полвека существования Ордена граница Герканского королевства переместилась далеко на северо-восток, поглотив земли элькрусов, лантов и прочих мелких племен. Победоносная поступь воинственного рыцарства была отчетливо слышна на границах владений непокорных лесовиков, было захвачено несколько крупных пограничных поселений лесного народа: Юнск, Копорье, Паевск. Однако дальнейшее продвижение на восток было прервано двумя непредвиденными обстоятельствами: труднопроходимой лесисто-болотистой местностью и вольноградским ополчением, собравшим в своих рядах лучший наемный сброд со всех диких северо-восточных земель.

Вольный град, единственный город во всем Полесье, процветал. Купцы, торгующие ценными дарами богатых северных лесов не только с прибрежными герканскими городами, но и с далекой Империей, не жалели денег на защиту границ и отменно платили каждому бородатому мужику с топором, примкнувшему к ополчению. Логика торгового люда была примитивна, проста, но, как ни странно, верна: «Лучше хорошо платить своим, чем отдавать все чужим». Ордену пришлось на время остановиться и призадуматься над укреплением границ.

Барон Манфред фон Херцштайн, командир гарнизона одной из опорных крепостей рыцарства на землях лантов, был крайне удивлен, наткнувшись во время охоты на достаточно крупный отряд вольноградского ополчения. «Что делают здесь лесовики, за много десятков миль от установленных последним перемирием границ? – размышлял Манфред, прячась вместе со слугой в кустах и наблюдая за походной стоянкой отряда. – Что им надо? Зачем, а может быть, за кем они пришли?»

– Не пыхти, Франц, и постарайся поменьше потеть, а то среди лесного народа охотников много, учуют запах, вот тогда действительно придется туго, – наставлял Манфред слугу, не сведущего в премудростях разведки и особенностях быта дикарей.

– Я верю, мой господин, благородный рыцарь Единой Церкви, заступник верующих, спасет меня от гнева богомерзких нечестивцев, служителей темных сил, прозябающих в грехе и разврате! – высокопарно и со скрытой издевкой заявил Франц, боясь дать хозяину хоть малейший повод упрекнуть его в непочтительности к безрассудному поведению господина.

– Дурак, – тихо, опасаясь привлечь внимание врагов, рассмеялся барон, конечно же, уловивший истинный смысл сказанного, – дурак не потому, что прикидываешься преданным лизоблюдом, а поскольку боишься умереть. С такой жаждой жизни тебе следовало родиться жирным монахом, а не грязным рабом. Пожалуй, когда вернемся, прикажу дать тебе пару десятков плетей для осознания своего места в жизни, – дал рыцарь радужное обещание и жестом приказал слуге замолчать.

Барон любил общаться с Францем, причиной тому была врожденная прямота слуги, неумение держать язык за зубами и та легкость, с которой он иногда дерзил хозяину, в то время как остальной сброд только покорно соглашался со словами господина и пугливо прятал взор. «Труслив пошел народец; жалкое, забитое стадо, не то что раньше. Святоши молодцы, так оболванили крестьян премудрыми речами за пару сотен лет, что те не то чтобы бунт поднять, даже косо посмотреть на господина боятся», – размышлял комендант крепости, пока его зоркие, не по годам мудрые голубые глаза скользили по палаткам и группам воинов, ощупывали каждый уголок поляны. Манфред пытался найти хоть какую-то мелкую деталь, намек, дающий понять, зачем лесовики вторглись в его владения.

Еще вчера его посетило дурное предчувствие. Ему так не хотелось устраивать охоту и загонять ни в чем не повинного, лесного зверя, но он не мог отказать в удовольствии гостившему в крепости маркизу Орнадо, дальнему родственнику Великого Магистра Ордена. К тому же охотничий азарт, как эпидемия чумы, быстро распространился по рядам собратьев-рыцарей. Глаза только что принятых в Братство юнцов и седовласых ветеранов одинаково загорелись огнем желания: преследовать и убивать.

«Пожалуй, самое время устроить маленький набег, спалить пару полесских сел, пограбить купцов, а то с этим проклятым перемирием вояки совсем с ума сойдут, еще, не дай бог, друг дружку резать да грабить начнут», – размышлял командир гарнизона, отдавая распоряжения егерям.

В уставшей памяти барона неожиданно всплыла забавная метафора, брошенная невзначай кем-то из его старых знакомых, кем именно, когда и по какому поводу, Манфред уже не помнил: «Люди – волчья стая. Если поблизости нет врага, начинают грызться между собой». Слова провидца, слова пророка, а может быть, просто утомленного общением с ближними своими мудреца. Как бы то ни было, высокопарное сравнение имело право на жизнь, как любая иная аксиоматичная истина сумасбродного мира людей. Конечно, это правило опровергали заумные слова священнослужителей, произносящих напыщенные речи под величественными сводами церквей, и клятвенные заверения правителей, признающихся в дружбе и вечной любви соседям, но это обман или, как принято называть в благородных светских и духовных кругах, «дипломатия».