Мой личный чародей (СИ) - Анненкова Ирина. Страница 20

Правда, вчера прямо из лесной чащи на нас выскочила крупная рыжая лисица. Обрадованный Степка мигом потерял остатки разума, во всё горло завопил: "Ура, да это же Радош!" и помчался навстречу оторопевшей хищнице. Завидев летящего прямо на неё кошака, бедная зверюга так удивилась, что её глаза едва не вылезли из орбит. Бесшумной молнией лиса метнулась в молодой ельник, а мне пришлось долго доказывать возмущенному Степану, что, во-первых, это желтое, порядком облезлое животное — вовсе не наш друг-оборотень, а во-вторых, настоящий Радош всё-таки до сих пор был мужского пола…

Тем не менее, я решила на всякий случай постоянно поддерживать в активном состоянии чары, позволяющие загодя обнаружить нежить либо хищного зверя. Без привычной защиты амулетов и оберегов, благополучно оставшихся в Преславице, мне было очень неуютно. Необычная пустота леса настораживала меня, а его тишина действовала на нервы.

Ну, вот, мой обед готов. Вытащив из углей испекшиеся корни лопуха и клубни стрелолиста, я оставила их остывать, а сама занялась приготовлением травяного взвара — погода в здешних местах стояла не в пример хуже, чем в Синедолии, было дождливо и довольно прохладно, так что очень хотелось попить чего-нибудь горячего. Котелка я, конечно, удирая из Дыры, с собой не прихватила. Однако любой ребенок, выросший на севере Синедолии, легко может изготовить ложку, ведро и тот же котелок из простой бересты (чего уж говорить о ларях и корзинах?). Такая берестяная посудинка, если сделана правильно, никогда не протечет и даже не сгорит в огне, когда в ней станут кипятить воду.

Что же тогда говорить обо мне, если свою походную утварь я к тому же не поленилась обмазать глиной и укрепить с помощью магии? Да и, в крайнем случае, приготовить травяной взвар или сварить грибную похлебку я запросто могла и без помощи костра…

— Славка, посмотри на меня, я — Люб, я — Люб! — успевший отдохнуть Степка решил порезвиться. Подхватив из кучи стрелолиста мясистый стебель, он зажал его в зубах и заскакал вокруг меня, изображая почитаемого в Синедолии духа-охранителя брачного ложа, являвшегося людям в облике мохнатого большеухого кота с золотистой шерсткой именно со стрелолистом во рту.

— Не-а, — лениво протянула я, сыто потягиваясь, — не похож. Ты уж, скорее, на Нелюба тянешь, грязнуля, — порядком замызганный Степан и впрямь больше походил на черного злого кошака, недоброго духа, приносившего к брачному ложу ветку белены и всяческие напасти. Собственно, Люб затем и являлся, чтобы не дать своему родственнику-недругу подгадить молодоженам.

— А и ладно, — покладисто согласился кот, — пусть будет и Нелюб. Буду, так сказать, един в двух лицах! — Степка насупился и взвыл грозным басом: "Поди прочь, коварный Нелюб, не порочь честного ложа!" — "Не уйду! — ответил он сам себе пискляво-препискляво. — Даже не надейся! Вот сейчас рассую повсюду белену, будете тогда знать, как мне не поклоняться и не возносить хвалу!" — "Да у тебя и белены-то никакой и нет, несчастный!" — "Да тут, надо сказать, и ложа-то никакого тоже не наблюдается!"

Последнюю фразу кот пропищал как-то уж совсем гаденько, а затем ехидно воззрился на меня.

— Правильно, Славка? У нас с тобой тут ни ложа нет, ни новобрачных! И правильно: зачем они нам сдались? Всё верно: ведьмы замуж не выходят! Оно нам надо?!

Я застыла на месте.

Нет, конечно же, конечно же, я не поверила ни единому слову из тех, что тогда выплюнул мне в лицо дымящийся от ярости Сивелий. Или, если уж быть до конца честной с собою, не позволила себе поверить в то, что мой любимый чародей мог желать того же, что и сумасшедший колдун, одержимый манией величия.

Ну, а та крупица темного огня в груди, которая занялась от исполненных презрения и ненависти слов чернокнижника, а теперь исподволь, день за днем, сушила и выжигала мою душу… что ж, ее я постаралась запрятать в самый дальний чуланчик, выкинуть ключик и не думать, не думать, не думать… и я надеялась, что мне это удалось!

Напрасно я так считала.

От немудрящей Степкиной шутки, от сказанного наобум неосторожного слова у меня перебило дыхание. Сердце споткнулось, замерло, неуверенно вздрогнуло, а затем сорвалось в головокружительный намет.

Наверное, несмотря на все мои героические усилия, что-то такое всё же отразилось у меня на лице. Степка внезапно перестал паясничать, подскочил, уперся передними лапами в мои колени и тревожно заглянул в глаза.

— Слав, ты что? Что с тобой? Ты вдруг стала на себя не похожа! Вспомнила что-нибудь, да?

— Всё в порядке, Степа, — ровным голосом ответила я, аккуратно поднимаясь с поваленного дерева, на котором сидела, и роняя кота с колен. — Ничего не случилось. А что, собственно, могло случиться? Ты отдохни, а я пойду по лесу пройдусь, ягод поищу. Что-то мне ягод захотелось.

Сперва неторопливо, но с каждым шагом всё быстрее и быстрее я пошла прочь. Против обыкновения, Степка промолчал и даже не увязался за мной. Наверное, научился читать по лицам.

В лесу было душно и сыро. Хвойный опад плотным ковром лежал на земле, не оставляя ни малейшего шанса кустикам черники и земляники. Да я их и не искала.

Не разбирая дороги, я неслась через лес, перепрыгивая через камни, ныряя в овраги, оскальзываясь на влажной иглице и с треском продираясь сквозь густой подрост. Мне было страшно лишь одно: упасть, остановиться, замереть, так как откуда-то я знала: стоит только этому случиться, и всё — темное пламя вырвется наружу, полыхнет и сожжет меня дотла. Несмотря на прохладный день, я задыхалась, моя одежда насквозь промокла от пота, но именно это напряжение, мало-помалу истощавшее мои силы, становилось моим спасением.

Понемногу я начала заворачивать обратно к берегу реки, замедлила свой бег, а затем, тяжело дыша, перешла на шаг. Не получив желанной пищи, черное пламя стало стихать, неохотно оставляя меня в покое — я знала, не навсегда. Однако мне было понятно, что на сегодня самое страшное миновало. Сегодня я оказалась сильнее собственного страха. Еще совсем немного, и я вновь сумею полностью овладеть собой.

Наверное, я была целиком поглощена своими попытками окончательно обуздать рвущиеся на свободу чувства. Поэтому ничего не услышала и не почувствовала, пока не выскочила на небольшую полянку, заросшую дикой малиной.

Совсем молоденькая рыжеволосая девушка, одетая в длинную полосатую юбку и простую узкую рубаху, с заплаканным и перепачканным лицом, полусидела — полулежала, привалившись к гладкому торчащему из земли валуну. Рядом с нею на боку валялась пустая ивовая корзинка, довольно большая. Морщась от боли, рыжуха обеими руками ощупывала и баюкала свою правую коленку. При виде меня девушка вскинулась, влажные глаза ее испуганно расширились, а изо рта вырвался такой оглушительный вопль, что от неожиданности я подскочила и заорала в ответ.

Так мы и голосили, вытаращившись друг на дружку, пока я вдруг не осознала, что приключившаяся до этого со мною истерика (а это была самая что ни на есть настоящая истерика, уж поверьте знахарке на слово!) прекратилась так же внезапно, как и началась. И это, надо заметить, только подтвердило поставленный диагноз. Я тут же замолчала и принялась терпеливо ждать, когда девушка опомнится и последует моему примеру.

Что, собственно, вскоре и произошло. Девица перестала вопить, немного подумала и удивленно сказала:

— О!

Я слабо улыбнулась. Сейчас это было очень странное ощущение. Улыбка. Так просто и так невероятно. И так правильно.

— Я тебя напугала? Прости, пожалуйста. Я не знала, что ты здесь сидишь… что-то случилось? Тебе нужна помощь? Что-то с ногой? Давай, я посмотрю. Ой, а ты меня понимаешь? — наконец спохватилась я.

— Я тебя понимаю, — приятным голосом негромко сообщила девушка. К моему восторгу, она говорила на том же языке, что и я, правда, произносила слова как-то немного иначе. Что ж, мне и так было понятно, что я не дома. Но если живущим тут людям знаком мой язык, то это значит, что дорога в Синедолию должна быть им известна! Да наверняка!