Неверный свет (СИ) - Бондарь Ирина Михайловна. Страница 22

Кто-то настойчиво барабанил в дверь, причем как в прямом, так и в волшебном смысле. Невозможность попасть в закрытое помещение с помощью зеркал, занавешенных на время совета, делала зал одним из самых защищенных мест в замке. Только непредвиденное могло заставить подданных рея нарушить все запреты и рисковать жизнью, пытаясь разрушить защиту на дверях, чтобы связаться с правителем во время совета.

Найт поспешил расплести охранные чары и остолбенел. Взъерошенная, с испуганно распахнутыми глазами, в зал ворвалась Сиан, едва дождавшись, когда же откроются двери. Такой свою мачеху рей никогда не видел, и, признаться честно, созерцание не совсем вменяемой верховной жрицы его весьма напугало.

Женщина придерживала складки тяжелого платья и поклонилась правителю, затем перевела дыхание и плавным жестом вернула защитное заклинание на дверь.

- Отпусти их, - властно сказала она, ни секунды не сомневаясь, что пасынок тут же последует ее приказу.

Видимо, новости, которые она принесла, были даже важнее совета хранителей. Впрочем, сам-то совет уже закончился, так что можно было безболезненно выполнить указание.

- Хранители, обереги темной земли, я отпускаю вас. Зов о помощи был услышан, создатель-Дракон даст нам силы найти ответ! - рей произнес ритуальную фразу, и они с Сиан ждали целую минуту, пока последний из хранителей растворился в сумраке зала. - Что случилось?

Жрица слегка успокоилась, пригладила волосы и тяжело опустилась на подлокотник трона, с которого недавно встал рей. Судя по вопиющему нарушению всех традиций и правил этикета, сейчас было не до них.

- Найт, создатель послал мне знамения. И, если я правильно их разобрала, нам всем грозит гибель!

- Бездна? - кивнул рей, снова сетуя, что откладывал проведение совета.

- Бездна, - согласилась женщина. - А так же то, что этот разлом не принадлежит нашему миру!

Мужчина озадаченно смотрел на мачеху, пытаясь понять смысл ее слов.

- Позже поясню, насколько сама это понимаю, - перебила жрица невысказанный вопрос правителя. - В скором времени в Сумрачном Эйде появится светлый, который сможет нам помочь. Да-да, ты не ослышался. Один из потомков тсарской семьи, исконный враг, которого мы ненавидим, который готов на все, лишь бы погубить нас. Но теперь все будет по-другому. Светлый изменит Сумрачный Эйд, может, сам того не желая, разрушит веками устоявшиеся традиции и, следуя за ним, мы сможем закрыть разлом! Видимо, Блайн был прав, стараясь прекратить войну между нами и шейсами, без их помощи ничего не выйдет.

- Но Сиан, как к нам может попасть потомок тсарей?

Жрица равнодушно пожала плечами, постепенно возвращаясь к образу спокойной, мудрой пророчицы.

- Неверный вопрос, рей. Как сделать, чтобы светлый добрался к тебе живым, над этим ты должен думать. Если он погибнет, бездну уже ничем не остановишь.

Соланж.

На Берегу реки Аплат на границе двух княжеств стирали белье. Худые бледные руки доставали из ведра замоченные вещи, терли их, взбивали мыльную пену и опускали в воду. Пальцы коченели от холода, ведь даже в Алайе Ледяная луна считалась самым холодным месяцем, но легче от этого не становилось. Неприятное и все еще непривычное дело следовало закончить до заката.

Сола поправила на голове выцветший платок и продолжала полоскать белье, отгоняя невеселые мысли, преследовавшие ее с того момента, как она впервые открыла глаза в маленьком лесном домике. Кто бы мог подумать, что благодаря насмешке судьбы наследница тсарского дома Алайи окажется в такой глуши совсем одна, преследуемая всеми, выполняющая черную работу для лесной ведьмы! Да, каким бы ни представляла себе свое будущее тсаревна, в ее грезах точно не было ничего похожего на реальность!

Девушка потерла друг о друга заледеневшие ладони и села передохнуть.

С тех пор, как Каин вытащил тсаревну из залов Забвения, прошло почти три луны. Шальная пуля, чудом не отправившая тсаревну на тот свет, прошла навылет, пробив грудную клетку чуть в стороне от сердца. Видимо, легендарная фамильная живучесть, так же как и упрямство, доставшееся в наследство от великих предков, спасли жизнь Солы тогда, когда ничто другое не могло помочь. Безвольное, посиневшее от холода и потери крови тело вынесло течением на берег, где девушку и нашла старая лесная ведьма.

Чудо своего спасения Соланж не могла объяснить иначе как волей создателя. Голая луна - первый зимний месяц, довольно теплый, но все же не настолько, чтобы наслаждаться речной водой. Конечно, случись все немного позже, ледяная река убила бы раненную тсаревну сразу, а так… Повода роптать на судьбу особо не было.

Девушка продолжила прерванную стирку, усмехнувшись при мысли о том, что случилось бы с отцом, увидь он ее за этим занятием. Вновь встретиться с тем, кто обрек собственную дочь на долгое заключение в самых страшных подземельях страны, у нее не было ни малейшего желания, но почему-то именно сейчас мысли об Айвине снова возникли в ее сознании.

Тсаревна посмотрела на свое отражение в реке, и ее горькая усмешка тут же пропала. Слишком уж отличался новый образ от того, который все еще оставался в памяти. Из воды на девушку смотрело бледное, изможденное долгой болезнью существо с темными кругами под глазами. Было ощущение, что малейшего ветерка хватит, чтобы сдуть с места бедняжку в болтавшейся на ней одежде с чужого плеча. Наследница трона Алайи устало провела холодными, огрубевшими от черной работы ладонями, и вспомнила слова отца, случайно услышанные еще в те времена, когда все было по-другому. ‘Тсари никогда не были рабами и никогда ими не будут. Мы - другие, так задумал создатель. Те, в ком течет тсарская кровь, всегда предпочтут рабству смерть, другого нам не дано’.

Соланж была отрезана от своей семьи, ее жизнь отныне нельзя было назвать тсарской. Она не стала рабыней, но согласилась служить лесной ведьме за кров и пищу, кто мог бы обвинить ее в том, что девушка всего лишь пыталась выжить?

Когда Сола открыла отчаянно слезившиеся глаза, впервые придя в себя после ранения, ей показалось, что сон и бред так и не оставили ее до конца. После изысканной роскоши тсарских покоев, после бескрайней темноты тюремных залов чистая комната, грубо оструганный деревянный потолок с развешанными там и сям травами показались ей миражом. Поэтому, сделав несколько болезненных вздохов, раненная снова впала в беспамятство.

Ведьма, которую звали Тарной, потом рассказывала своей постоялице о том, как странно было видеть отчаянно цеплявшееся за жизнь существо, как металась в бреду полумертвая от жара, боли и истощения фигурка, терявшаяся среди грубых домотканых простыней. Только в середине Первой луны Сола смогла самостоятельно встать, хотя после этой смелой попытки ей пришлось еще несколько дней приходить в себя. Тысяча двадцать шестой год Торной Дороги начался для тсаревны не самым лучшим образом.

Девушка выжала последнее выполосканное полотенце, сложила его в ведро и, крепко сжав зубы, понесла тяжелую ношу по едва заметной тропинке к низенькому домику ведьмы. Тарна сказала тсаревне, что сможет приютить ее до тех пор, пока та не поправится. В лесу, полном диких зверей и опасностей женщине трудно было полностью обеспечить себя всем необходимым, а уж когда женщин стало двое…Соланж упросила ведьму пожить у нее, пообещав выполнять любую работу, не заботясь о том, что никогда в жизни еще не работала. Труд рабов, их ненавязчивая забота, удобство дворцовой жизни казались простыми и привычными, тюремное заключение сделало эти блага почти драгоценными. Но только изрезав ножом руки во время готовки, исколов кожу иголками при попытке заштопать первую в жизни прореху на одежде, истоптав самодельную обувь, добывая травы и съедобные ягоды в лесу, Сола осознала, что ее жизнь в очередной раз круто изменилась.

Всему, что простые женщины знали с детства, приходилось учиться. Мыть, стирать, гладить и чинить белье, готовить еду, справляясь без помощи рабов. Поначалу тсаревна умудрялась испортить даже такое, что в принципе испортить было нельзя. Плакала ночами, баюкая обожженные или изрезанные пальцы, натирая лечебными мазями очередной синяк. Но прошло несколько недель, и потихоньку все стало получаться, меньше становилось царапин, реже удавалось вызвать недовольство суровой хозяйки, каждый раз без устали повторявшей, что зря она взяла в дом такую обузу.