Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Мерцалов Игорь. Страница 38

— Нет-нет, что вы! — воскликнул Сударый.

Полулюд по прозвищу Варган открыл было рот, но, что он хотел сказать, просто ли поблагодарить за внимание или поведать еще какую-нибудь историю, осталось неизвестным. Качнулся полог, в шатер, запустив на миг ледяной ветер, протиснулся второй ковролетчик, лесин, в запорошенном мелкими снежинками тулупе, туго завязанной ушанке и с вязаной маской на лице.

— Варган, имей совесть, я сколько ждать могу? — вопросил он, развязывая ушанку и стягивая ее со спутавшейся гривы волос. — Мне границу потока надо знать, а то снесет за Лентяйку. Ты Фигуру закончил?

— А, сейчас, минутку, — спохватился полулюд и уткнулся в карту. — Вот-вот, заканчиваю, э-э, две и две сотых, угол пятнадцать, насыщенность равновесная…

— Ну, коли все высчитал, так иди и правь скрепом, — сказал лесин, расстегивая тулуп. — Я уже околел тебя дожидаться.

ГЛАВА 5,

в которой история безумного брадобрея звучит по-новому, причем куда более убедительно, хотя по-прежнему совершенно невероятно

Остаток пути Переплет продремал — все ж таки день на дворе, сморило. Однако сон был тревожный и глупый: привиделось домовому, будто он кот и на дерево залез, а слезть не может; внизу Вереда стоит и кричит, чтобы шел домой, а то воздуховод засорился и Персефоний сам в него полез да застрял, а до земли далеко-о… В общем, без всякого сожаления пробудился Переплет от такого сна.

Оказалось, как раз прилетели в Храпов. Скреп приземлился на очищенной от снега площадке посреди просторного двора ковролетки, такой же, как в Спросонске: сараи, склады, между ними двухэтажное строение, где наверху канцелярия расположилась, а внизу харчевня. Над крышей еще башенка пристроена. В родном городе Переплет на такую же внимания не обратил, не до того было, а теперь присмотрелся и понял, что это башенка погодного мага, а заодно маяк.

«Вообще, если так посмотреть, довольно разумно у ковролетчиков все устроено», — подумалось Переплету.

Ступить на твердую землю было ни с чем не сравнимым блаженством. «Наверное, и кот с высокого дерева не с такой радостью слезает», — забрела мысль; не иначе клочок сна в голове задержался.

Из харчевни несло чем-то жареным, и Сударый, сглотнув, сказал:

— Давай зайдем туда, Переплет. Только сейчас вспомнил, что я не завтракал.

— Отчего же нет, можно и зайти, — согласился домовой.

В другой бы раз, наверное, поморщился: фи, харчевня, куда ей до родной кухни. Впрочем, не случись в доме Ухокусай, никаких таких разов до скончания века бы не было. Сейчас же Переплет решил, что с харчевни и того довольно, что она стоит на земле, а не парит себе как-нибудь там под облаками.

Есть-то он, правда, не стал, но с удовольствием посидел в тепле, прихлебывая горячий чай и глазея на посетителей, пока Сударый расправлялся с яичницей. Расплатившись, оптограф спросил у хозяина:

— Скажите, любезный, не может ли кто-нибудь указать мне дорогу к месту захоронения некоего господина Свинтудоева?

Стоявший за стойкой пухлый краснолицый человечек вздрогнул, и смолкли голоса вокруг, на гостей обратились напряженные взгляды, и не только местных — Варган, устроившийся под окном с кем-то из храповских ковролетчиков, тоже глядел осуждающе.

— Понятия не имею, — сухо сказал хозяин харчевни и ссыпал назад в ящик уже было отсчитанную сдачу. — Еще чего-нибудь желаете? Нет? Ну так счастливого пути.

Сопровождаемые гнетущим молчанием, человек и домовой вышли на улицу.

— Да, этой сложности я не предусмотрел, — сказал Сударый. — Попробуем по-другому.

Дорогу к полицейскому участку охотно указал первый встречный, и они двинулись по занесенным снегом улицам — впереди Сударый с зачехленной камерой на плече, позади Переплет тянул тяжелые санки, оступаясь в сугробах.

Храпов — город купеческий, живет пристанью. Основное население тут составляли всякого рода грузчики с перевозчиками, снабжавшие их провизией огородники и, конечно, торговцы с перекупщиками. То, что в Спросонске являлось портовой частью города, здесь было всем городом: конторы, склады и дома за высокими заборами, мало чем отличающиеся от складов. На взгляд Сударого, тут было скучновато, на взгляд Переплета — ничего так, основательно, крепко.

Правда, ему очень скоро стало не до красот. До сих пор много ли он бывал за стенами дома? Кроме того, разумеется, чтобы на заднем дворе присмотреть, ни дворового, ни овинника же нет, все самому приходится. Понятно, к родне сходить — это святое. Когда-никогда в лавку выскочить. И то сказать, в Спросонске снег чистят аккуратно. А здесь — абы как, тропки кой-где да пятачки перед воротами. С короткими ногами да впряженному в санки — ужас. Семь потов с Переплета сошло, но вот добрались они наконец и до полицейского участка.

Сударого встретил сам городовой, звали которого Сватов Знаком Бывалович. Он поздоровался, предложил чаю и вежливо поинтересовался, по какой нужде к нему гости города заглянули. Сударый начал издалека, с того, что он оптограф и новатор, сиречь изобретатель, и потому его очень интересует место захоронения небезызвестного Барберия Флиттовича Свинтудова, «о котором вы конечно же хорошо знаете».

— Знаю. И что-то в толк не возьму, простите, это для какой же надобности он вам-то интересен?

— Поверьте, это трудно объяснить неспециалисту.

— Верю, сударь мой, верю, да уж и вы поверьте, мы тут в Храпове не совсем от мира оторваны, не хлебом единым живем. Случается и нам науками интересоваться.

Сударый вздохнул. Выкладывать правду не хотелось — реакция посетителей ковролетной харчевни ясно указывала на отношение храповчан к печальным событиям прошлого. Он заговорил о духовных отпечатках и оптографической фиксации ауры, и тут выяснилось, что городовой, хотя и в общих чертах, в вопросе разбирается.

— Воля ваша, сударь, не пойму, для чего нужно было за столько верст лететь. В Спросонске, честно скажем, всяких случаев, для вашей цели подходящих, куда как побольше бывало. Город старинный, каких только трагедий не повидал. И никакой нужды опираться на газетные сплетни: дома к вашим услугам, архивы и, если на то пошло, Дом-с-привидениями. Могли бы со всей достоверностию… — Он не закончил и развел руками, как бы приглашая подивиться вместе с ним.

— Мне нужен материал для сравнения, — сказал Сударый.

Сватов призадумался. «Если он и теперь не поверит, придется рассказать все как есть», — понял Непеняй Зазеркальевич.

Тут второй полицейский, находившийся в кабинете — он был в чине надзирателя, — сказал:

— Прошу прощения, а вы не тот ли будете Непеняй Сударый, который написал «Историю одной дуэли»?

— Да, это я.

Надзиратель вынул из ящика стола брошюру:

— Не откажите в любезности, Непеняй Зазеркальевич, поставьте автограф.

Сударый в любезности отказывать не стал. Сватов, который исподлобья наблюдал за ним, спросил:

— С какой-нибудь газетой вы сотрудничаете?

— Нет, — ответил Сударый, обмакнул предложенное перо в чернильницу, изображавшую чешуйчатого дракона, и вывел на второй странице обложки: «Доброму читателю и поклоннику фехтовального искусства…» — Как вас зовут? — «Силентию Сусликову… — дописал он, — от автора…», — и расписался.

Сватов между тем принял решение:

— Что ж, развитию научной магии грех не помочь. Только не обессудьте, судари мои любезные, а захоронение я вам не покажу. Не помню я, где оно. Может, летом и нашел бы, а теперь, под сугробами — нет. И никто, наверное, не укажет со всею точностью. Однако могу отвезти вас в тот дом, в котором оборвалась жизнь Барберия Флиттовича. Сам отвезу, воздухом подышу да присмотрю заодно, чтобы вы не заплутали, приезжим это у нас легко.

— Тот дом? — усомнился Сударый. — Но ведь времени прошло немало, духовный отпечаток, наверное, потускнел…

— На этот счет не беспокойтесь. Ежели вас духовные отпечатки интересуют, так в доме-то искать вернее, чем на могиле, где одно лишь бренное тело покоится. Отыщите и те, что оставлены им в живом виде, и те, что в момент смерти появились. Да и дом с тех пор пустует, слава у него нехорошая образовалась, так что последние отпечатки никто не загасил.