Мендель Маранц - Фридман Дэвид. Страница 24
XIV. Соломон выбирает себе мать
– Зельда, что такое довод? Карандаш. Он не имеет никакой силы, если не заострен. Я больше не стану кататься верхом, если даже вся гостиница будет ходить на голове. Что я им – резиновый мяч? Я прыгал в седле до тех пор, пока мои кости не превратились в какое-то пюре! Я приехал сюда отдохнуть, а не мучиться. Ой! Мой бок, моя голова, моя спина – не знаю, за что и схватиться.
– Ты должен привыкнуть к этому! Скоро уже будет закончена переделка нашего дома на две квартиры, и ты тогда будешь жить круглый год в деревне. Кроме того, тебе не мешает хорошенько отдохнуть. Ты ведь немало потрудился за эти годы.
– Осторожней! Ты обожжешь меня! – закричал Мендель, уклоняясь от горячего компресса. Но постепенно он освоился.
– А! А-ах! Поставь еще с этой стороны! Ой! Вот так дела! Что такое работа? Преступление. Что такое отдых? Наказание. Я всегда говорил себе: «Не надо работать, Мендель, и тебе не нужен будет отдых». И на чем это я сижу – на подушках, или на битом стекле? Принеси сюда перину! Что такое курорт? Поле сражения. Когда ты попадешь на него, ты чувствуешь себя слабым, а когда ты его покидаешь, ты уже ничего не чувствуешь!
– Я хорошо понимаю, в чем тут дело! Ты уже собираешься уезжать. Ты хочешь жить в городе, пока твоя жена живет в деревне. Разве я не знаю тебя, Мендель? Но только тебе это не удастся, пока я еще жива!
– Что? – вскричал Мендель. – Ты думаешь, что я буду жить здесь до тех пор, пока не останусь без головы? Что такое работа? Америка. Ты должен или бросить ее, или привыкнуть к ней. Я хочу сейчас же вернуться к своей работе. В городе, когда я работаю, я могу спать до десяти. А здесь, на отдыхе, я должен вставать в шесть! Чуть свет, уже начинают звонить, и тебе снится, что сейчас на твою кровать налетит паровоз, и ты вскакиваешь, как сумасшедший, летишь вниз и едва поспеваешь к сбору. Там тебя сразу бросают на лошадь, и ты скачешь галопом, но не вперед, и не туда, куда ты хочешь, а только кружишься на одном месте, потому, что лошадь не хочет идти и все норовит повернуть обратно в конюшню! Наконец, когда твое тело уже похоже на рубленное мясо, тебя снимают с седла и бросают в бассейн с холодной водой, а потом зовут в столовую завтракать. После завтрака беги скорей менять костюм. Нужно идти играть в гольф. Что такое гольф? Вступление в брак. Вначале трудно, а потом еще труднее! А что такое шар для гольфа? Запонка для воротничка. Сперва ты его забрасываешь, а потом ищешь.
После ленча ты должен идти играть в теннис. И все время нужно менять костюм; для тенниса – белый; для гольфа – коричневый; для катанья верхом – желтый; для обеда – черный. Но когда ты, обливаясь потом, кончаешь игру, все они одного цвета!
И это ты называешь отдыхом! Подвяжи мне, пожалуйста, повязку вокруг колена потуже… – Зельда печально покачала головой.
– Твоя природа прет из тебя наружу, как веснушки на солнце. Ты родился лентяем и умрешь лентяем! Когда мы были бедные, ты не хотел работать, а теперь, когда мы стали богатыми, ты не хочешь заниматься упражнениями!
– Что такое упражнение? Подкрепляющее средство. Оно не нужно, когда человек здоров. Что такое работа? Привычка. Старайся освободиться от нее. А что такое отдых? Пища. Им необходимо пользоваться три раза в день.
– А что из тебя получилось, благодаря тому, что ты все время отдыхаешь? Ты даже с трудом двигаешься, и тебя приходится катать, как бочку.
– Если меня завтра покатят на станцию, то я буду только рад. – Мендель сделал попытку встать, но сразу упал обратно в кресло. – Вот так покатался, нечего сказать! Доктора могут лечить от всех болезней, но только не от тех, которые ты получаешь при катаньи верхом. Ах, я и забыл! Наш зять Мильтон – лошадиный доктор!
– Но ты ведь не лошадь! Послушай, Мендель, мы приехали на этот курорт не ради одного удовольствия. Наша Сарра стала матерью и я должна помогать ей ухаживать за ребенком. Если бы ты не сидел на одном месте, как мертвый, то ты тоже мог бы помогать нам.
– А как я могу помогать? Когда ночью плачет ребенок, ты, может быть, хочешь, чтобы и я плакал вместе с ним? Я и так часто чуть не плачу. Потому что каждую ночь он перебивает мне сон. А что такое сон? Яйцо. Стоит его разбить – до свиданья!
– Ты думаешь только о себе! А ты лучше подумал бы о бедном ребенке. Если он плачет, значит у него болит животик или еще что-нибудь.
– Ну а зачем он живет у вас как поросенок? Когда ни спрошу – где Соломон? – Спит! Где Соломон? Кушает! Этот мальчуган ничего больше не делает целый день, как только спит и ест! Вот что я называю – отдых.
– Ест и спит! – передразнила Зельда. – Жалко, что ты не родился на свет коровой, тогда бы ты, наверное, чувствовал себя счастливым!
– Что такое женский язык? Вьюн. Его не удержишь. Лучше подай мне расписание поездов вон там на комоде. Ой, ой, ой! Я не могу даже пошевельнуться.
– У-а! – раздался вдруг резкий, повелительный крик в соседней комнате.
– Ага! Еще один ребенок! – сказала Зельда, вздрагивая. – У нас тут в доме целая детская! – Зельда поспешно вышла из комнаты, оставив Менделя лежащим на софе в своей жалкой позе.
– Ой, мой бедный птенчик! – жалобно начала она, протягивая руки к младенцу. Но ее нежные слова замерли у нее на губах. – А! Ты здесь! – пробормотала она, удивленно глядя на свою дочь. – Почему же ты не покачаешь его?
– Я и тебе не позволю качать, – холодно сказала Сарра.
– Но ведь он так кричит! – возразила Зельда.
– Пусть себе кричит. Это полезно для него. – добавила Сарра, невольно бросая взгляд в раскрытую книгу, лежавшую перед ней.
– Сумасшедшая! Ты только послушай, как он орет! Он еще надорвется, сохрани Бог!
Сарра спокойно и решительно положила на раскрытую книгу свое вязанье и повернулась к матери. Рано или поздно это должно было случиться. Она любила свою мать, но та часто вмешивалась не в свое дело. Соломон ведь был ее ребенком, а не ее матери. Мать и дочь пристально смотрели друг другу в глаза.
«Ну что ты понимаешь в детях? – казалось, говорил недоверчивый взгляд Зельды. – Ты сама недавно еще была ребенком!».
«А ты только бабушка ему и больше ничего» – отвечал дерзкий взгляд Сарры.
А Соломон продолжал орать благим матом, как будто и в самом деле хотел надорваться.
– Покачай его хоть немного! – умоляла Зельда.
– А я говорю – пусть кричит!
Зельда чувствовала себя оскорбленной и униженной. Она, действительно, была теперь только бабушкой! Она, которая тридцать два года была матерью, и могла любить, ласкать и качать детей, как ей хотелось, теперь была совсем лишена этого права. Теперь Сарра вводила свои правила. Ребенка нельзя трогать. Нельзя качать. Нельзя целовать! А ей остается только – смотреть и молчать. Она теперь только бабушка.
Был поздний час. Зельда, раздевшись, потихоньку легла в постель. Мендель лежал, повернувшись к ней спиной и спал. Она слегка коснулась его руки.
– Мендель!
– Га?
– Когда отходит поезд завтра утром?
– Г-м-м-м-м!
– Мендель!
– Га?
– Ты слышал, что я сказала?
– В девять.
Зельда сидела на кровати и печально глядела в темноту. Ее старые жилистые руки крепко сжимали одеяло. Ей трудно было говорить. Она скорее согласна была плакать.
– Я поеду с тобой, Мендель. Может быть ты и прав.
В городе лучше!
– Г-м-м-м!
– Мендель!
– Га?
– Ты слышишь, что я говорю?
– Что такое женщина? Ломота в пояснице. Она может пристать к тебе среди ночи! Да, я слышал. Что тебе нужно? Я должен встать и извиниться перед тобой за то, что я был прав? Г-м-м-м…
– У-а, у-а, у-а!
– Что за черт! Неужели уже звонок в завтраку?
– Нет, это Соломон.
– А! Ну он с каждым днем прогрессирует. Прошлую ночь он орал, как лев, а сегодня, как целые – джунгли! Почему ты не пойдешь и не покачаешь его немножко?
Зельда печально поникла головой и крепко стиснула руки. Слезы покатились у нее по щекам.