Похитители грез (ЛП) - Стивотер Мэгги. Страница 17

Затем снова, но ближе к закруглению плеча, блеснув у ключицы. А потом на два дюйма ниже пупка. Слово «желудок» было и глаголом, и существительным. Еще один удар ножом и еще один. Скользко.

И тут Серый Человека стал нападающим. Рукоять ножа была ребристой и постоянной в его руке. Он бы закалывал этот кусок мяса всю жизнь. Он был рожден, когда это началось, и он умрет, когда закончит. Эта рана удерживала в нем жизнь: момент, когда лезвие отделяет новый дюйм кожи. Сопротивление, а затем ничего. Поймать и отпустить.

А потом Серый Человек стал ножом. Он был лезвием в воздухе, вдохнув, а затем он был оружием внутри, задержав дыхание. Он был ненасытен, жаден и никогда не удовлетворен. Голод был особью, и он был лучшим в своем роде.

Серый Человек открыл глаза.

И посмотрел на часы.

Затем перевернулся и продолжил спать.

В эту ночь Адам не видел снов. Ворочаясь на матраце, он закрывал лицо по-летнему горячей рукой. Иногда, если он закрывал рот и нос, с этой стороны удушья сон бы его победил.

Но одновременно и сожаление, и воспоминания о кратком видении держали дремоту в страхе. Неправильность и безжизненность женщины все еще висели в воздухе в комнате. Или, может быть, внутри него. «Что я сделал?»

Он достаточно бодрствовал, чтобы думать о доме — это не дом, он никогда не был домом, те люди не существовали, а если и существовали, они были для тебя ничем — и думать о лице Блу, когда он потерял самообладание. Он достаточно бодрствовал, чтобы точно вспомнить запах леса, когда он приносил себя в жертву. Он достаточно бодрствовал, чтобы задаться вопросом: может, он принимал неверные решения всю свою жизнь. Или он сам был неверным решением, даже до того, как родился.

Он желал, чтобы лето кончилось. По крайней мере, когда он был в Аглионбае, он мог перевернуть свои бумаги и увидеть оценки, конкретное доказательство его успеха в чем-то.

Он достаточно бодрствовал, чтобы размышлять о приглашении Гэнси. Там могла быть интернатура. Адам знал, это была любезность. Это было неправильно? Он говорил «нет» так долго, что не знал, когда сказать «да».

И, возможно, крошечная, осторожная часть его ума сказала, что, наверное, это будет зря. Когда они почуют запах генриеттовской грязи у него под ногтями.

Он ненавидел тот осторожный способ, которым Гэнси спросил его об этом. На цыпочках, прям как Адам научился ходить вокруг своего отца. Ему требовалась кнопка перезагрузки. Просто нажать на нее на Адаме Перрише и начать все заново.

Он не спал, а когда уснул, он не видел снов.

Глава 12

Следующим утром Блу внимательно просматривала задание по летнему чтению, когда её тетя Джими пронесла через её спальню тарелку, полную тлеющей растительности. Джими, мать Орлы, была такой же высокой, как Орла, но в несколько раз шире. К тому же, она обладала той же грацией, что и Орла, а это означало, что её бедра стукнулись о каждый предмет мебели в комнате Блу. Каждый раз, когда это происходило, она вскрикивала что-то вроде: «Мама дорогая!» и «Стоять-не падать». И это звучало хуже, чем настоящие ругательства.

Блу оторвала свой затуманенный взор от страницы, её ноздри страдали от дыма.

— Что ты делаешь?

— Окуриваю, — ответила Джими. Она держала тарелку перед холстом с деревьями, который Блу повесила на стену, и дула на пучок трав, направляя дым на художество.

— Та ужасная женщина оставила столько негативной энергии.

Той ужасной женщиной была Нив, приходившаяся Блу теткой наполовину, которая пропала в начале этого года после использования ритуала черной магии на их мансарде. И окуривание было обычной практикой, при которой использовался дым симпатических трав, чтобы очиститься от отрицательной энергии. Сама же Блу всегда считала, что наверняка есть лучшие способы с толком распорядиться травами, чем придавать их огню.

Теперь Джими махнула лавандой и шалфеем Блу в лицо.

— Священный дым, очисти душу этой юной женщины передо мной и дай ей немного здравого смысла.

— Эй! — возмутилась Блу, поднимаясь. — Думаю, я очень разумна, восемьдесят семь благодарностей! Там же нет полыни, да? Потому что у меня дела! — Джими утверждала, что полынь совершенствовала её ясновидение. Она, казалось, не возражала против временного, изменяющего сознание эффекта. Мрачно, подобно Орле, она произнесла:

— Нет, твоя мать не позволила бы.

Блу мысленно поблагодарила свою мать. Предполагалось, что должны были подойти Гэнси с Адамом, и последние, чего ей хотелось, это нести ответственность за то, что она окажется под легким кайфом. «Хотя, — подумала она, почувствовав себя чуть более, чем неуютно, — возможно, Адаму пойдет на пользу, если его чуть-чуть отпустит». Она гадала, собирается ли он перед ней извиняться.

— В таком случае, — сказала она, — не окуришь ли ты мой шкаф тоже?

Джими нахмурилась:

— Нив и там побывала?

— С Нив, — сказала Блу, — никогда не знаешь наверняка.

— Я произнесу там дополнительную коротенькую молитву.

Коротенькая молитва растянулась чуть дольше, чем ожидала Блу, и спустя несколько минут она спасалась от дыма бегством. В коридоре она обнаружила, что Джими уже распахнула двери мансарды, приготовив для окуривания прежние покои Нив. Было похоже на приглашение.

Бросив взгляд на коридор, она ступила на лестницу и поднялась. Воздух немедленно потеплел и начал вонять. Пространство все еще пронизывал отвратительный запах асафетида, одного из ингредиентов духов Нив, а летняя духота мансарды ничуть его не улучшала.

Оказавшись на самом верху лестницы, она засомневалась. Большинство вещей Нив были все еще наверху, но они были сложены и убраны в коробки, ожидая последующего выноса на застеленном матраце. Все маски и символы были сняты с наклонных незавершенных стен, а свечи аккуратно упакованы конусом вниз в пластиковый контейнер. Но зеркала Нив остались не потревоженными — два зеркала в человеческий рост, направленные друг на друга. А между ними, на полу, был помещен черный шар. Магический шар Нив для предсказаний.

Основание было отполировано воспоминанием о недавно бывшей там жидкости, даже несмотря на то, что Нив уже как почти месяц не жила в этой комнате. Блу не знала, кто мог еще пользоваться шаром. Она знала, что Мора, Персефона и Кайла в основном не одобряли ритуалы. Воплощение было технически простым: гадающий смотрел в зеркало или темный шар, заполненный жидкостью, вытянув свое сознание в пространство вне себя, и видел будущее или другое место в отражении.

На практике, как рассказывала Мора Блу, он был непредсказуем и опасен.

«Душа, — говорила она, — уязвима вне сознания».

В последний раз, когда Блу видела этот шар, Нив разглядывала в нем некое место, спрятанное на энергетической линии. Возможно, где-нибудь в Энергетическом пузыре.

И вот, в удушающей жаре мансарды Блу вздрогнула. Было легко забыть тот ужас, который сопровождал их поиск Энергетического пузыря. Но сияющий круг у основания магического шара все вернул в одну секунду.

«Кто же тебя использует?» — гадала Блу. И, разумеется, это была только первая половина вопроса.

Второй половиной было: «И что ты сейчас ищешь?»

Ронан Линч верил в небеса и в ад. Однажды он видел дьявола. Это было тихое позднее утро в Барнс, когда солнце сожгло туман, потом холод, а затем подпалило до тех пор, пока все не замерцало от жары. На этих защищенных полях никогда не бывало жарко, но в это утро воздух заставлял потеть. Ронан раньше никогда не видел, чтобы крупный рогатый скот задыхался. Все коровы напрягались и высовывали свои языки, вспененные из-за жары. Его мать послала Ронана отвести их в тень сарая.

Ронан направлялся к раскаленным металлическим воротам и, когда подошел, то мельком заметил своего отца, уже в сарае. В четырех ярдах от него стоял красный человек. Он был не по-настоящему красным, а обгоревше-оранжевым, словно огненный муравей. И он был не совсем человеком из-за рогов и копыт. Ронан помнил чуждое создание, насколько реальным оно было. Никакой костюм в мире не смог бы этого передать, ни один рисунок в комиксе. Они все забыли, что дьявол был животным. Глядя на красного человека, Ронан был поражен изяществом тела, количеством удивительных составных частей, двигающихся плавно, гармонично, в отличие от его собственных.