Рожденные в завоеваниях - Фридман Селия С.. Страница 26

— Но ты согласишься?

— Институт меня не отпустит.

— Еще два года и период твоего базового обучения закончится. После этого ты можешь ездить туда и обратно в Академию.

— Они меня не примут.

— Эбре может отменить запрет приемной комиссии.

— А он это сделает?

— Если к нему найти правильный подход, — улыбнулась Торжа.

— Кажется, у вас есть все ответы.

— Я пыталась предусмотреть все вопросы. У меня нет иллюзий — да, будет нелегко, Анжа лиу. Но я вижу в тебе огромный потенциал, что возможно проявить только на Военной Границе. А ты что скажешь?

— Что я могу сказать? — вздохнула девочка. — Это то, о чем я всегда мечтала. И мне совершенно нечего терять. Да, командир звездного флота. Я отвечаю — да.

— Ну тогда отдыхай и набирайся сил. Эбре находится на Дари и мы можем провести церемонию здесь. После этого Совету Правосудия придется общаться с тобой через меня.

И также Совету Наций, подумала Торжа, и императору. И это не упоминая Институт, который заявляет о фактическом владении девочкой… Но это легко уладить.

Но как, именем Хаши, она собирается все это объяснить Эбре?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

149 — И вода спала (ожидание ужаса, которое достигает пика к концу строки 150)

150 — Некая форма осталась на плаву (печаль с намеком на жуткое очарование)

151 — Бледная рука обхватила холодный камень (конец)

152 — Последний фонтан брызг, чтоб покрыть руку смертью.

Я ждала.

Собравшаяся компания молчала. Их лица под маской браксанского образа ничего не выражали.

Наконец кайм’эра Затар кивнул. Я позволила вздохнуть.

— Это было хорошо сделано, — он махнул слуге, чтобы мне заплатил. — Хотя, учитывая твою аудиторию, я удивлен отсутствию привкуса вторичного эротизма в последнем образе.

Я ругала себя за выбор; вслух же стала его защищать.

— Разве для такой аудитории эротическое содержание является неотъемлемой частью образа? Переход в открыто сексуальный речевой режим кажется, по крайней мере мне, ненужным и даже излишним. Таким образом пришлось бы пожертвовать тонкостью образа.

— О, я полностью согласен с твоим выбором — но меня удивляет, что не относящийся к браксанам человек может быть таким чувствительным. — Передо мной выложили порядочно золотых синиасов. Я попыталась не выдать свое удивление. — Бери их, женщина! Выступление того стоило.

— Благодарю, кайм’эра, — низко поклонилась я.

— Хорошего поэта трудно найти — а женщину тем более, — уверенно сказал Затар. — А как ты пришла к Искусству?

Я выбрала речевой режим воспоминаний и воспользовалась тонкими изменениями интонации.

— Я отказалась от всех прибыльных дел и посвятила себя нематериалистическому увлечению.

Он рассмеялся, еще несколько человек из моих зрителей тоже улыбнулись. Остальные несомненно не понимали, как я использовала иронию, не говоря в комплексном режиме иронии. Как ограничены те, кто может одновременно думать только две мысли!

«Мои учителя были правы, — решила я. — Чем более велик поэт, тем труднее ему найти нужную аудиторию».

— Значит, истинная творческая натура, — заметил Затар. — А твои сочинительские таланты не уступают твоему уму?

Я кивнула с должной униженностью.

— В девятый день этого жента я организовываю развлечения для девяти кайм’эра и избранных членов их Домов — в целом около сорока человек. Мне нужно что-то новенькое, ни в коем случае не оскорбительное, совершенно аполитичное. Подойдет что-то яростное. Пусть будет понятно всем: некоторые мои гости не славятся утонченностью, — Затар сделал драматическую паузу. — Для этого будет еще масса времени, если ты справишься с первым заданием.

Я проигнорировала обещание, о котором свидетельствовал выбранный им дополнительный режим.

— Мне нужен список гостей, — робко сказала я. Я не была уверена, разумна ли это просьба, но улыбка Затара показала, что он доволен.

— Тебе его пришлют. Ты остановилась…

Я посмотрела на золото на столе и решила, что мне пора.

— Курат-Серет, у Декорвы.

— Я знаю этот дом, — ответил Затар. — Тебе пришлют туда список. Еще что-то?

— Нет, — сказала я, но использованный мною речевой режим показывал: да.

— Хорошо, — ответил Затар и пообещал: позднее.

Я чуть ли не вприпрыжку поскакала домой.

Пять ночей — и девять кайм’эра — клянусь покинувшими нас богами, это невозможно!

«Все возможно, — шептала мне моя поэтическая душа (в речевом режиме сомнения). — Позволь мне рассказать тебе историю поэта, который увесил себя обещаниями».

Список Затара принесли очень быстро. Он снабжался настолько подробными комментариями, что лучшего и желать было нельзя. Девять кайм’эра, у всех разные вкусы, да еще и члены их Домов, у них вкусы еще менее совпадают. Что следует говорить браксану, который ждет наглости, но тем не менее ее не потерпит, или тому, кто ожидает, что его будут хвалить, тем не менее насмехается над подхалимством и угодничеством? И как только я согласилась?

Я долго выбирала и отказалась от столького количества тем, что с лихвой хватит на целую библиотеку. Многие получались слишком утонченными, другие — недостаточно утонченными, некоторые показались мне просто отвратительными с самого начала. Пол снятой мною комнаты устилал ковер из отбракованных идей. Если бы я просто нашла тему и не могла бы найти должных слов для ее выражения, все было бы в порядке. Такова доля поэтов. Но когда не найти тему? Такой судьбы я не пожелала бы и азеанцу!

От истории я отказалась в самом начале. Такие образы подходят для любителей, но история — наука субъективная в лучшем случае и каждое зафиксированное событие видится по-разному разными людьми. Нет худшей пытки для поэта, чем слушать, например, такое: «Да, выступили вы прекрасно, но разве во время сражения при Кос-Торре взяли в плен четыреста тридцать шесть азеанцев, а не четыреста тридцать д в а?»

Таким же образом я отказалась и от описания сексуальных утех. Различия во вкусах среди моей предстоященй аудитории были достаточными, чтобы у поэта просто начались кошмары, и они в самом деле начались. Я не могла даже воспользоваться последней надеждой любителя — смешать в кучу всего понемногу, потому что Хозяйка кайм’эра Ретева находит секуальные эксперименты отвратительными.

Тазхейн! Я не могла бы придумать худшей ситуации, если бы кто-то поручил мне ее изобрести!

Я задумалась и вспомнила свое ругательство, произнесенное в разражении и отчаянии. Тазхейн — бесстрастный предатель и бог-отец браксаны. Хватит ли у меня смелости представить религиозную тему людям, которые более всего презирают действующую религию?

А почему бы и нет?

До поздней ночи я писала и надиктовывала. Один раз мне пришлось выбегать в магазин за новой батарейкой для магнитофона, а оказавшись на улице. я чуть не врезалась в мужчину, прогуливавшегося в поисках удовлетворения. Все мое время считается рабочим и моя занятость представляет Обоснованную Причину, чтобы ему отказать? Мне не хотелось это проверять. Да, можно писать стихи, одновременно удовлетворяя похоти какого-то незнакомца, но это очень трудно.

Когда у меня образовался первый вариант, на улице светало. К полудню второго дня я начала видеть в этом некий намек на шедевр. Что началось, как рассказ о славе, превратилось после добавления утонченности и беспощадной правки в нечто с большим размахом. Я видела, как текст улучшается по мере работы. Значения добавлялись уровень за уровнем: с рачетом на каждого. Для простых (на поверхности): кровавая история о божественном происхождении племени браксана. Для Затара и ему подобных, что как раз и являются людьми, ради которых живет и творит поэт, — тысяча уровней значений, которые можно раскрывать и раскрывать, плюс немного черного юмора. Он поможет мастеру Искусства одновременно рассказать вторую, третью и четвертую истории.