Пылающий Север - Коваль Ярослав. Страница 40

Она смотрела мне в глаза, бледная, но непреклонная. Я видел, что страх в её взгляде есть, однако нет слабости. Она явно боялась не за себя, и это, пожалуй, самое значимое свидетельство.

— Я ведь похожа на тебя. Я твоя дочь, отец.

— Да, конечно, сердце моё.

Задумчиво посмотрел мимо неё в стенку. Её лицо осенено смесью беспокойства, ожидания, упорства и упрямства, уверенности в своей правоте… Она меня не слышит, а если и услышит, то лишь жалкую часть того, что я пытаюсь до неё донести. Это ведь закон жизни, я тоже родителей не был склонен слушать, тем более в пятнадцать лет. Всё-таки моя дочь — самостоятельный человек, и она тоже имеет право на свои ошибки. Как все.

— Позови его. И — мгновенно!

Бледность охватила не только её черты, но и всю её. Даже мизинцы рук, кажется, побелели.

— Папа… Отец, я прошу тебя… Пожалуйста, я тебя уверяю — это всё было моей инициативой.

— Позови его, Аня.

— Папа, клянусь — он ни в чём не виноват. Всё произошедшее — моя вина. Клянусь!

— Ань, честное слово… Я взрослый человек и сам способен сделать вывод, кто в чём виноват или не виноват. Давай, зови его.

Дочь помедлила, прежде чем повиноваться. Но повиновалась. В дверном проёме она обменялась взглядом с молодым человеком. Можно было побиться об заклад, что больше всего на свете сейчас она хотела бы остаться здесь, в комнате, и защищать от страшного меня своего бесправного избранника. Но не осмелится настаивать, разумеется.

— Отпусти бойца, Амхин. И подожди в гостиной.

Я повернулся к столику, к угощению, которого мы с дочерью даже не коснулись. Поискал среди тоненьких, стройных, как юная девушка, кувшинов свой любимый напиток, поднял и полюбовался, как свет свечей играет на гранях хрусталя, на преломляющейся в них багряной красноте лёгкого молодого вина. И только потом посмотрел на юношу.

Мне хотелось немного сгустить краски эмоций и увидеть молодого человека таким, каким он будет в по-настоящему критической ситуации.

Взглянув на него, я понял, что дальше сгущать некуда. В глазах подростка читались подлинные ужас и отчаяние, он явно уже приготовился к смерти. Но держался. Кстати, уже давно не подросток. Он, должно быть, примерно одного возраста с моим старшим сыном. И явно не из тех, кто хитро рассчитывает каждый свой шаг. Даже если что-нибудь и рассчитывал, все расчёты должны были выветриться из его головы.

Реальность была такова, что я, как правитель Серта, держал в своих руках судьбы и жизни всех семейств, живших на моих землях, а уж тем более служивших мне. Моя власть над ними была практически абсолютной. Молодой человек не мог не понимать, что, вызови он моё неудовольствие или гнев, защитить его от моего произвола будет некому и нечему. Он должен понимать, чем рискует. В смятении и страхе он должен будет открыться.

Так что сейчас я узнаю его истинное отношение к моей дочери.

— Проходи. Что будешь пить? — Я налил себе полный бокал и взял второй, пустой. — Пожалуй, лучше безалкогольное. Сейчас тебе нужна свежая голова.

И протянул ему бокал.

Юноша взял, потому что явно не знал, что ему делать и что говорить. Да и, если говорить откровенно, это вполне в рамках протокола — ждать, когда лорд захочет задать вопрос сыну своего подчинённого.

— Итак… Что ты можешь мне сказать в связи со сложившейся ситуацией? — осведомился я самым любезным тоном. Нагнетать, пожалуй, достаточно.

— Милорд, я… Я понимаю, что не имею права, но… Но всё же прошу у милорда руки его дочери.

— Вот как? И как же ты себе представляешь вашу с ней совместную жизнь? Что ты планировал делать, как содержать её?

— Признаться, я… Я ничего не решался планировать, но… У меня есть дом, который достался мне от дяди. Домик бедный и недостойный дочери его светлости, но пребывает в полном порядке, в жилом состоянии. Я надеялся поступить на службу в императорскую армию либо в армию его светлости, если его светлость позволит. Конечно, доход солдата невелик, но мои родители могли бы помочь мне на первых порах.

— Я слышал, ты учился в военной школе Кайтали.

— Да, милорд, это так.

— И можешь представить рекомендации?

— Могу, милорд.

— Что ж… Выпускник этой школы, к тому же с хорошими рекомендациями, может рассчитывать на что-то большее, чем положение простого солдата.

— Если лорду будет угодно.

— Хм… Значит, ты предполагаешь служить в армии и обеспечить моей дочери отдельный дом и своё приличное жалованье. Уже неплохо. И что же дальше?

— Я надеюсь в будущем подняться выше, сделать карьеру, если на это хватит моих способностей.

— Так. И чем бы ты хотел заниматься в будущем?

— Я хочу служить своей стране в любом качестве, в каком буду полезен. Но мечтал бы когда-нибудь в будущем работать при штабе. Разумеется, прежде того мне следует накопить побольше опыта на полевой службе.

Он мне определённо нравился, и чем дальше, тем больше. Мне пришлось по нраву то, как хорошо он сумел взять себя в руки и рассуждать об обыденных вещах в то время, как продолжал ожидать самых страшных наказаний за свою дерзость. Дерзость в местном понимании была чем-то намного большим, чем в моём родном мире. Там это мелкое баловство. Здесь может быть и преступлением, причём таким, которое достойно ужасающей смертной казни.

Он, пожалуй, напомнил мне меня же. Я был таким же, когда пытался устроиться в Империи. Чего мне было терять? Я требовал от жизни невозможного, потому что только невозможное могло дать мне шанс на выживание. Также и этот парень. По всему видно, что он не какой-нибудь мелкий мерзавец, корыстолюбец и честолюбец. Он действительно видит счастье в отношениях с моей дочерью и даже готов бороться за них. Готов ответить за свои стремления собственной жизнью. То, как он держится сейчас, определённо требует от него огромного мужества.

Это уже что-то.

— Согласен. Действительно. И ты считаешь, что сможешь сделать мою дочь счастливой?

— В каком смысле, милорд? — Юноша вдруг покраснел.

— В любом. Что скажешь?

— Я готов сделать всё, что смогу, чтоб она была счастлива. Всё, что от меня зависит. Уверен. Что мне это удастся.

— Ладно. А как ты смотришь, скажем, на перспективу повторного брака?

— Я даже не думал об этом. — Он позволил себе смущённую улыбку. — Странно было бы думать об этом, только-только начав мечтать о первой жене.

— Хорошо сказано. Но всё-таки — каково твоё отношение к повторным бракам?

— Ну полагаю, мужчина может взять вторую жену по согласованию с первой. Но зачем ещё одна супруга, если в семье уже есть взаимная любовь? Другое дело, конечно, если жена начинает болеть и ей трудно справиться с детьми, с хозяйством…

— Да, пожалуй. Так. Позови сюда Амхин.

— Слушаюсь, милорд.

Он уже вполне овладел собой — когда ставил бокал и когда открывал дверь, руки у него не вздрагивали. Зато дочка, вступившая в мою комнату, была белой, как хороший пергамент. Пожалуй, она даже способна была хлопнуться в обморок. Впрочем, мне не хотелось проверять. На меня она смотрела умоляюще.

— Так. Последний раз тебя спрашиваю, дочка: ты не передумала? Ты хочешь замуж за этого парня? Точно хочешь?

— Да, папа, да! Больше всего на свете!

— Ты должна понимать, что я не дам за тобой никакого приданого, кроме достойного поста для твоего будущего мужа — и дальнейшее будет зависеть только от его усилий. Разумеется, ты заберёшь с собой все свои вещи и личные средства. И в дальнейшем, если ваша семья покажет себя крепкой, когда появятся дети, когда мы привыкнем к тебе и отдадим тебе должное, — я смотрел на молодого человека, лицо которого вдруг озарилось такой надеждой, что теперь мне приходилось опасаться за его сознание, — возможно, дам вам что-то ещё. Деньги или имение, или дом в городе. Не знаю. На моё усмотрение. Но пока вам обоим не следует на это рассчитывать.

— О, папа! — со стоном выдохнула Амхин. И кинулась мне на шею. — Папа, папа… Я тебя обожаю! Ты самый лучший папа на свете!