Время истинной ночи - Фридман Селия С.. Страница 92

И словно в ответ на эти мысли, исполинская птица повела себя еще бесстрашней: она вновь впилась когтями в статую Калесты, кроша и круша ее. По черной поверхности принялось метаться холодное пламя, ледяные искры шипели на обсидиановых плечах горючими слезами. Дети попятились, и только тут Дэмьен смог разглядеть на земле их жертву. Она превратилась в бесформенный комок мяса, из которого торчали древками вверх с полдюжины копий. Холодное пламя добралось до трупа и, зашипев, слизало его с земли. Дети попятились еще дальше. Один из них бросился наутек. Да и сам Дэмьен отступил на шаг и краем глаза увидел, что Хессет сделала то же самое. Какую бы энергию ни использовал сейчас Таррант, не следовало оказываться у нее на пути.

И тут серебряно-синий сгусток энергии, выщелкнув подобно языку пламени, лизнул лицо одной из Терата. Наверное, девочке захотелось закричать, но крик замер у нее в горле, и она, повалившись наземь, умерла в призрачной тишине. То же неземное пламя лизнуло еще одного из Терата, потом другого, третьего — и по всей поляне начали падать мертвые тела. Некоторые из оставшихся в живых закричали. Другие обратились в бегство. Дэмьену захотелось отвернуться, чтобы не видеть происходящего, но совесть не позволила ему. «Это ты привел сюда этого человека, — резко напомнил он себе. И сосредоточился на наблюдении. — И никогда не забывай о том, кто он такой. Никогда не забывай, что он может и хочет делать». Вокруг него с Хессет дети кричали, падали, спотыкались о трупы, пытались удержаться на ногах, хотели спастись бегством, а серебряно-синее пламя пожирало их, убивая на месте и сразу первым же прикосновением. Вся лужайка уже была усеяна мертвыми детьми, их губы были синими и холодными, глаза — остановившимися и пустыми.

Но вот, когда последним из оставшихся в живых удалось спастись бегством, все в кругу замерло окончательно. Широко взмахнув крыльями, исполинская птица опустилась наземь. И стояло ей опуститься, как все холодное пламя прихлынуло к ней и охватило ее, но эту энергию никак нельзя было назвать чистой; пристально вглядевшись, Дэмьен разглядел золотые искры — истинного огня — на серебряно-синем фоне. «Черт побери. Ему должно быть больно». Когда Охотник вновь принял человеческий образ, он тут же закрыл голову и лицо полой плаща, — но не раньше, чем Дэмьен успел увидеть, как обошелся с ним все же просочившийся и в эту долину солнечный свет.

— Вам известно, где лошади? — спросил их на ходу Таррант. Приближаясь к Дэмьену и Хессет, он одновременно осматривал лужайку. И приглядывался к мертвецам.

Ответила Хессет:

— Нет, мы этого не знаем.

На мгновение он задумался, затем указал куда-то вбок. Палец, высунувшийся из-под плаща, был огненно-красным, кожа на нем шелушилась; Дэмьену даже показалось, что он стал выглядеть еще более жалко за те доли секунды, на протяжении которых оставался на виду.

— В той стороне. Заберите их и отведите на самый край острова. Там и встретимся.

И вдруг, судя по тому, как он резко развернулся, стало ясно, что его взгляд упал на что-то прятавшееся за спиной у Дэмьена и Хессет. Дэмьен, крутнувшись на месте, обнаружил, что девочка из темницы по-прежнему оставалась у дерева. Слишком сильным страхом охваченная, чтобы хотя бы пошевелиться, она неловко пряталась за стволом, ее темные глаза были широко раскрыты. И не прибегая к Творению, Дэмьен понял, что ее сознание проваливается в бездну, чересчур глубокую для такого ребенка, каким она в сущности оставалась.

Хессет рванулась с места первой, оказавшись в аккурат между девочкой и еще не успевшим что бы то ни было предпринять Таррантом.

— Нет! — закричала она. Притянув девочку к себе, она прикрыла ее собственным телом. — Она не такая! Она не из этих!

На мгновение Дэмьену почудилось, будто Таррант все равно нанесет удар — и если ему придется убить Хессет, то он убьет ее. Но в конце концов Охотник удержался от этого. Повернувшись к Дэмьену, он хрипло прошептал:

— У меня нет силы спорить. Забирайте лошадей. И встретимся, где сказано. Я буду там, едва управлюсь с удравшими.

Он собрался было уйти. Дэмьен сквозь плащ схватил его за руку.

— Все кончено. Пусть уходят. Они ведь еще дети, Охотник. И они не будут…

— Дети? — рявкнул Таррант. — Так вот оно, по-вашему, как? Идиот злосчастный. — Его рука выскользнула из-под защитной ткани плаща и сомкнулась на затылке у Дэмьена. Рука Охотника показалась священнику выкованной из раскаленного железа. — А теперь посмотрите на ваших драгоценных деток. Я передал вам часть своего Видения. Глядите же!

Огненная энергия пронзила все тело Дэмьена с головы до пят, на мгновение у него перехватило дух. Он не видел сейчас ничего, кроме раскаленного солнца, кроме ослепительного солнца, убийственный свет которого, проникая сквозь туман, отражался на каждой гладкой поверхности. И лишь потом, постепенно, он начал воспринимать детали свершившегося побоища. Детские тела, пораженные холодным пламенем. Только…

Только это были не дети.

Священник неуверенным шагом подошел к ближайшей груде тел, не сомневаясь в том, что Таррант следует за ним. Стоило ему выйти на освещенный солнцем участок земли, как тело его сразу же почувствовало невыносимый жар, а голова словно запылала. Он опустился на колени возле одного из тел и уставился на него с ужасом и недоумением. То, что до сих пор казалось ему телом ребенка, теперь, благодаря Видению Тарранта, превратилось в нечто жалкое, в нечто гротескное, превратилось в существо, измученное долгими годами пыток, хотя оно само, должно быть, считало себя по-настоящему юным и полным сил. Руки и ноги тощие, как у скелета, туловище — такое худое, что можно было пересчитать все ребра. Суставы были покрыты известняковыми наростами, которые наверняка превращали каждое движение в сущую пытку, одна из рук уже была в золотушных пятнах старости.

Он отшатнулся от этого трупа к другому, потом — к третьему. Не все были столь же дряхлы, как первый, но от всех смердело старостью и старческой мерзостью. Незакрытые и незажившие раны пестрели на телах — и одно из них все целиком казалось одной сплошной раной.

Растерянный священник бродил от тела к телу. Что за Творение создало подобную иллюзию?

Видение ушло, и на земле вновь появились детские тела. Он склонил голову, пораженный ужасной силой иллюзии.

— Не больно-то хочется, чтобы кто-то из них пустился за нами в погоню, а? — прошептал Охотник. В его голосе эхом отдалась боль; как же он еще держится? — Заберите лошадей и все припасы, что найдете. А я позабочусь, чтобы никто не пустился за нами в погоню.

— Вы собираетесь убить их, — выдохнул Дэмьен.

Охотник промолчал.

— Но часть из них это же и впрямь дети. И никто из них не понимает того, что здесь происходит.

— Они все принадлежат ему, — резко сказал Охотник. И махнул в сторону статуи. — Вы же не хотите, чтобы они погнались за нами? Вы же не хотите, чтобы они снова схватили вас, стоит мне отвернуться? — И он шагнул в сторону стены нерасчищенного тумана. Тот, казалось, раздался в обе стороны при его приближении. — На этот раз, священник, нет места для спора. Бывает и так, что следует проявлять милосердие. Но здесь не тот случай.

Дэмьен ответил тихо, но твердо:

— Только не настоящих детей, Джеральд.

На мгновение Охотник молча уставился на него. Затем, чертыхнувшись, шагнул в туман. Серая стена тут же сомкнулась за ним, скрыв его из виду.

С трудом Дэмьен поднялся на ноги. Все тело болело так, словно ночь напролет он рубился на мечах. Он посмотрел на Хессет, на маленькую девочку, прильнувшую к ее груди, и подумал: «Что ж, хотя бы ее мы спасли». Как же ее зовут? Ах да, Йенсени. И конечно же она — настоящий ребенок, иначе Таррант непременно убил бы ее.

Столько смертей. Столько разрушения. Что за сила несет ответственность за все это? Подумав о статуе Калесты, он невольно задрожал. Что движет этим чудовищем?

— Пошли, — пробормотал он. Пытаясь ни о чем не думать. Пытаясь ничего не чувствовать. — Пошли разыщем этих чертовых лошадей.