Меч и Крест - Лузина Лада (Кучерова Владислава). Страница 18

Катя прислушалась: кажется, на Большой Житомирской уже ворушились первые машины. Даша встала и проворно подскочила к ней.

– Дай посмотреть… – Она бесцеремонно ухватилась за край книги и потянула ее на себя.

Вмиг осатанев от подобной фамильярности, Катя, неприязненно извернувшись, вырвала раритет из наглых пальцев и пошла прочь: размалеванное «малое хамло» с придурошной серьгой в носу раздражало ее каждым своим жестом. Но не успела она сделать и шага, как «хамло» снова вцепилось в переплет и порывисто дернуло на себя и книгу, и саму Катю.

– Ты че! Она – общая! – хриплым спросонья голосом заорало оно.

– Пусти, – злобно процедила Катерина, и висок ее свинцово взвыл от боли.

– Да за кого ты себя мнишь, сука?! – возмущенно вскрикнула Даша, в секунду припомнив той все прошлые обиды.

Их лица яростно выпятились друг на друга, девушки тяжело затанцевали на месте, перетягивая книгу рывками, как канат, каждая в свою сторону. Книга, слишком толстая, чтобы можно было вобрать ее в ладонь, открыла «рот», и, неловко ухватившись за ее страницы, Даша вырвала одну из них с корнем.

– Дура! – побледнев от злости, Катя ловко подхватила падающий том и вдруг нанесла Даше молниеносный и презрительный удар – не слишком удачный и смазанный, но вполне ощутимый.

Даша мягко завалилась на зад.

Катя побежала.

Мячом подскочив с земли, побежденная бросилась вслед за ней, швыряя ей в спину громогласные ругательства.

Маша, оглушенная этой внезапной дракой, боязливо поднялась и, то и дело поглядывая вслед убежавшей блондинке, подошла к своему велосипеду. Он имел жалкий вид: от столкновения со ступеньками музея одно колесо отлетело прочь, другое согнулось неоконченной восьмеркой.

«Мама убьет», – аморфно подумала Маша. Куда больше ее занимал сейчас вопрос: как велосипед попал сюда? Может, кто-то привез ее на гору? Она снова с надеждой посмотрела на юго-запад, молясь про себя, чтобы бойкая блондинка не сумела догнать красивую, вредную брюнетку и поскорее вернулась обратно. В ее присутствии Маша чувствовала себя куда увереннее. Наверно, потому, что раз та уже помогла ей, не бросив ее одну в «Центрѣ Старокiевскаго колдовства» у чужого бездыханного тела.

Машины молитвы были услышаны. Из-за угла дома появилась взъерошенная, разрумянившаяся Даша. Она шла, излучая вокруг электрические заряды гнева, и, остановившись, разъяренно топнула ногой. Затем в отчаянии подскочила к своему мопеду и дробно заколошматила себя кулаками по голове.

– Ну дура я! Дура! – обиженно завопила она. – Че я за ней пешком погналась? Представляешь, эта сука тормознула тачку на перекрестке! Я чуть-чуть, совсем чуть-чуть не успела! Водитель охренел от дамы в белье, и как рванет… Ну я тебя еще достану! – Ее кулаки оставили в покое голову и взметнулись вверх в Катин адрес. – Чувствую себя полной идиоткой, – недовольно резюмировала она. – Впрочем, – неожиданно засмеялась Даша. – Нельзя сказать, что это такое уж дискомфортное чувство. Я часто себя ею чувствую, уже привыкла. А ты вообще кто?

– Маша.

– А круто ты вчера в ступеньки въехала, Маша! Кто же с зажмуренными глазами на велике ездит, а, дурында?

– Я приехала на велосипеде? – не поверила ей полуночная велосипедистка.

– Значит, ты тоже видела эту херню? – проигнорировала ее вопрос блондинка. – И тетку в огне? Вот тут?! – ударила она ботинком по бетонной плите. – Ты помнишь, че она нам сказала?

– Что мы умрем прежде, чем рябая станет любой, а боль сгорит в огне, ибо наше спасение лежит там, куда нам нет возврата, – дотошно отчиталась Ковалева.

– Рябая – любой? В смысле, такой, как все?

– Нет, не любой, а любой. То есть любимой.

– Тогда мы умрем еще не скоро, – оптимистично заключила Даша Чуб. – Кто же рябую полюбит? Разве что за деньги. Но это ведь не считается… – Она озадаченно почесала короткий нос. – И с работы меня поперли. А я ведь там и жила, и питалась, с тех пор как с матерью поругалась, – добавила она, размышляя. – Вот туда мне точно нет возврата. Ладно, куда тебя отвезти?

– На Соломенку. Если можно, – тревожно сообщила ей Маша. – Я бы и сама, только я – вот… – Она сконфуженно ухватилась за край пижамы и смяла его в руках.

– А че, прикольная пижама, тебе идет! Не комплексуй! Кто знает, может, сейчас так модно? Ладно, дите, держи… – Чуб, не раздумывая, сняла с себя блестящий пиджак, казавшийся катастрофически нелепым в свете раннего, едва отпраздновавшего шесть часов от роду дня, и добродушно протянула его Маше.

И хотя последняя сочла, что этот цирковой наряд еще страшнее ее гороха и в комплекте они как раз представляли идеальную клоунскую пару, отказаться Маша постеснялась, боясь оскорбить дружелюбную блондинку в лучших чувствах.

– А велосипед? – сиротливо спросила она, понимая, что уже искушает ее терпение.

– Ну, велик, прости, я на веревочке не поташу. Давай в кусты его спрячем, там, в яме. Потом заберешь… – Даша нагнулась, чтобы помочь Маше перетащить обломки, и вскользь похвалила: – А ты вчера завивку сделала? Тебе классно!

Ковалева недоуменно дотронулась до своих волос. И обнаружила, вздрогнув, что ее и без того одуревшая голова разбухла от взбитых и непокорных кудрей, строптиво вырывающихся на волю из растрепанной косички, которая еще вчера была маленькой и куцей, а теперь радостно вилась до середины спины.

«Грач», которого Катя так удачно поймала на перекрестке Владимирской и Большой Житомирской, поднялся с ней в квартиру и, к своему глубокому удивлению, получил от «проститутки в драных чулках» обещанную и более чем щедрую награду.

– Может… – запнулся он, муторно глядя на нее.

«Проститутка» была невероятно красивой! Красивой до рези в глазах! – именно это и заставило его потрясенно затормозить машину, разом позабыв про все дела и правила безопасности и гигиены.

– Даже не думай об этом! – жестоко обломала его Катя и захлопнула дверь.

Ее бил озноб. А под коробкой лба было удушливо-жарко, как в кухне, переполненной тяжелым газом. Арка, отделяющая прихожую от гостиной, обрамляла печальную картину – следы вчерашней романтической прелюдии. И сейчас Кате нужно было заново приступать к решению вопроса, который она собственными руками сделала практически неразрешимым: лысый боров, еще недавно готовый есть из ее рук, наверняка воспользуется первой представившейся ему возможностью, чтобы отплатить ей за постыдное унижение.

Однако с утра на горизонте обнаружилась новая проблема – не менее, а, возможно, и более опасная…

Вздохнув, Катя устало прислонила несчастную больную голову к косяку двери. Часы с золотой галантной пастушкой показывали двадцать три минуты седьмого. Пора собираться. В восемь Катя всегда была на работе. Дома ей не сиделось и не ленилось, хоть она и любила свою квартиру – такую льстивую, дорогую и идеально просчитанную по стилю, гордясь своими неженскими креслами и диваном; и паркетом красного дерева, контрабандой вывезенным из ветхого особняка на Липках; и механизмом часов на маленькой ладошке пастушки-маркизы, которые шли уже три столетия, не оступившись ни на минуту. Но любила она ее именно как идеал – совсем не той уютной, теплой и безотчетной любовью, которую вызывают у обывателей их удобные кресла-норы, растоптанные тапочки и заботливые, ласковые пледы.

«Почему я ударила Василия Федоровича и помчалась туда? Что там было? Я видела это или?..» – не позволила себе разнюниться она.

Катя неприязненно посмотрела на отвоеванную книгу и письмо, мимоходом брошенные ею на столик под зеркалом в коридоре. Разгадка или хотя бы наводка на разгадку должна отыскаться именно в них!

Изо рта книжки высовывался треугольным языком листок, вырванный во время драки с хамской блондинкой, и, машинально потянув страницу 104 за помеченный цифрами уголок, Катя поднесла ее к глазам.

«Властью моей руки…» – бегло прочитала она.

И обмерла, задохнувшись от бреда.

Ее пальцы, сжимавшие листок, оканчивались неприлично длинными, выгнутыми дугой ногтями! Этого не могло быть! Не могло! И отпихнув взглядом эту чужую, непонятную руку, Катя стремительно вцепилась в зеркало и закричала.