Круг - Козаев Азамат. Страница 46

– Не больно-то охота на мече по глупости помереть, – подхватил Ворон. – Ведь меч не просто для красоты таскаешь? Сдуру и прирезать можешь.

– Могу и прирезать. Особенно сдуру.

– Есть у нас интерес послаще сдобных баб. – Черный Коготь нехорошо улыбнулся, и могло бы кострищное пламя замерзнуть под светлыми глазами, непременно замерзло.

– Жуткие вы. Мне бы радоваться, что руки не тянете, а только страшнее делается.

– Вот и встретилась нежить с нежитью, – усмехнулся Пластун.

Отдыхали недолго. Только лошади подобрали у коновязи траву, снарядились в путь, уже вчетвером. Дорогой не разговаривали, каждый пребывал сам в себе, и ни за что Верна не согласилась бы оказаться в средоточии мыслей новых попутчиков. Знать не знала ни Залома, ни братьев-князей, но того, что с лицемерами случается в думах возвращенцев, не пожелала бы и врагу. «Плащи» молчали до того пронзительно и зловеще, что иногда Верне мерещился черный дымный след, какой происходит от злого огня, пожирающего дерево. Чадный, густой и жирный. Даже оглянулась, бросила за спину опасливый взгляд. А вдруг?

На привалах обменивались парой слов, по большинству же молчали. Кой-когда правили оружие – то ножи, то мечи. На цепкий взгляд Верны, клинки не нуждались в правке, так можно и нож уточить в шило. И уж вовсе не осталось у нее сомнений в том, что троица хлебнула на своем веку. Хлебнула столько, что иного наизнанку вывернет, а эти лишь подкоптились под жарким полуденным солнцем, повыгорели и напитались по самое не могу лютой злобой. Лютой настолько, что глаза застит и жить не дает. Точит изнутри, а парни точат и правят клинки. Что будет, когда схлестнутся с князьями? Вот и думай теперь. Где-то солнце наливает силой жизнь – рожь, пшеницу, цветы, – а где-то под жаркими лучами зреют ненависть и отчаяние. Ох и пестрая ты жизнь, ровно парус оттниров – где-то черная полоса, где-то белая…

Верна усмехнулась. Винопей говорил, будто коффы гнали Залома с остатками войска до самого моря, где-то далеко на полудне. Что сталось потом, никто не знает, но только под ярким светилом полудня как раз и получается медный цвет кожи и выгорают волосы. Тут к гадалке не ходи. Выходит, уцелели заломовцы и семь долгих лет крепко точили зубы. На кого, интересно? Знают что-то про князей?

– Болтают, будто князья не больно чисты на руку, – как бы между прочим бросила Верна. Ждала вспышки гнева, зубовного скрежета, но то, что последовало, удивило бы кого угодно.

– Ага, болтают, – равнодушно буркнул Черный Коготь, проглядывая лезвие меча на солнце, нет ли незамеченных выбоин. – Соврут, недорого возьмут.

– Впрочем, ваше дело, – отвернулась. Не хотят говорить – и не надо. В чертоги Ратника утащить чужую тайну, что ли? Всего-то и осталось, что встретить вражий меч и оборвать никчемную бессмысленную жизнь. Для чего ковыряться в чужих историях, когда своя останется незаконченной?

Прикусила губу. Жизнь действительно похожа на полосатый парус оттниров. Еще недавно Верна ненавидела весь белый свет, прикоснуться к себе не давала, мечтала окончить дни на клинке. Потом враз наступила белая полоса, полночь обернулась полднем, зима – летом. В человеке человека разглядела, повернулась лицом… и на тебе! Опять черная полоса, опять жить не хочется, острого меча ищется. Будет ли светлая полоса? Вряд ли. Ждать больше нет сил. Устала…

– Чем ближе горы, тем больше разъездов. – Четверка спряталась в густом лесном укрытии, а по дороге мощно и брячливо выступал княжеский дозор: двадцать мечей, четверо в ряду. – Ровно сети раскинули, авось заломовца поймают.

– Боятся, – шепнул Пластун Ворону. – Пусть боятся.

– Нам бы только до крепости добраться. – Черный Коготь внимательно оглядывал дорогу в просвет ветвей. – Куда? Стой!

За руку придержал Верну, уже было готовую выскочить на открытое место.

– Ведь проехали? Проехали ведь!

– Не спеши. Целее будешь, – нехорошо прищурился Коготь. – Не учудили бы чего. Ох подвох чую!

Как в воду глядел. Едва дозор скрылся за поворотом, едва улеглась вековечная пыль, на дорогу выступил еще один отряд, больше первого. Те же княжеские дозорные, только шумнее. Мечей сорок, не меньше.

– Еще будут или все прошли? – усмехнулся Ворон.

– Вот ведь придумали, собаки! – скривился Пластун. – Подумаешь, будто проехал дозор, шасть на дорогу – и попадаешь ровно кур в ощип. Тепленьким возьмут, с пылу с жару.

– Пройдохами были, пройдохами остались. – Черный Коготь презрительно сплюнул и бросил на голову клобук. – Как бы сами себя не перехитрили.

До гор оставалось немного, рукой подать, Верна поклялась бы, что приметила островерхие снежные пики в лазоревом мареве, когда бы не боялась обмана. Иной раз далекие облака примешь за горную страну, особенно если те стелются по самому дальнокраю и висят себе неподвижно при полном безветрии.

Теперь остерегались вставать на постоялых дворах днем, только на ночь. Когда темно, дозорный изголовье давит в дружинной избе, а тех немногих, что по службистскому рвению пылюют по дорогам, заломовцы не боялись. И тем не менее на постоялом дворе «Вертел» Черный Коготь купил у хозяина кусок плотной тканины и бросил Верне:

– Надевай.

– Что?

– Голову спрячь, – и показал на свой клобук. – И сама прикройся.

– Вот еще…

– Прикройся, – подступили Ворон с Пластуном, и все меньше их затея с клобуком походила на шутку.

Верна, Вернушка, прикрой личико, сама обернись в саван. Погребись заживо. Безмолвная, сокрытая от солнца, жди своего меча.

Руки поднять не смогла. Встала как истукан и лишь глазами хлопала, пока возвращенцы споро прятали под клобук – закрыли голову, два раза обернули вокруг шеи, остальное легло на грудь и спину, аккурат под пояс.

Сама не поняла, но чем-то неуловимым эта ночь от прочих отличалась. Как всегда, взяли одну каморку на четверых, трое дремлют, один сторожит. Не врали парни и не рисовались, в ее сторону ни разу не взглянули, лишь мечи ласково оглаживали на ночь глядя и бросали угрюмые взоры на восток-полдень.

Спали не раздеваясь, не снимая сапог и не отнимая ладоней с рукоятей мечей. Шли который день кряду, и всякий раз Верна с нетерпением ждала дневных привалов под пологом леса, когда можно будет скинуть сапоги и походить по траве босиком. Совсем не снимать сапог нельзя, никак нельзя. Ноги сопреют. Бывало, набьют возвращенцы сапоги сухой травой, и не успеет костер прогореть, как она вытянет сырость изнутри.

Перед самым рассветом Черный Коготь разбудил Верну и тут же рухнул на ее место. Как ни пыталась хоть раз встать на стражу посреди ночи, ничего не получалось. Заломовцы не позволили. Жалели, верно. Была во всем этом своя, особенная радость – спокойно, без спешки и суеты, перед отъездом управиться с бабьими делами – мало приятного, когда тебя ждут несколько человек и буквально копытом бьют, дескать, нечего рассиживаться.

Ночь еще дышала полногрудо, все сущее наслаждалось прохладой и сумеречной синевой, и только на востоке непроглядная синь истончилась и в подлунный мир капля за каплей сочился новый день. «Вертел» расположился чуть в стороне от дороги, на небольшой поляне, вместившей сам постоялый двор, баньку и подворье со скотиной. Огораживаться хозяин не стал, хватило рядка стройных елей, высаженных вокруг заветной поляны. Нужник располагался чуть в стороне, в леске, за первыми дубами. Хозяин-затейник устроил место телесного отдохновения так, что самая обычная потребность превратилась если не в удовольствие, то, по крайней мере, в удобство. Домишко, три шага на три, с двускатной крышей и большой воронкой наверху, которая носиком открывалась внутрь, и дождевая вода наполняла дубовую кадь, подвешенную к балке на веревке. Носик-поплавок не жадничал, давал столько воды, сколько нужно, одного не позволял – запустить внутрь руку, по запястье измазанную в… впрочем, иной остолоп умудряется и локоть перепачкать. Верна обо всем на свете позабыла от блаженной чистоты и наказала себе завести точно такую же премудрость, когда встанет на каком-нибудь пригорке уютный дом с садом, мужем, детьми и ворчливым свекром, который очень бы напоминал Тычка. Ладно, ладно, пусть мужнина сестра тоже будет, куда уж без Гарьки. Потом как нутро охолонуло – не будет ничего этого, не-бу-дет. Острый меч врубится в полную грудь, и белый свет закончится черной полосой. Верна уже было толкнула дверь, собираясь выйти, как услышала треск ветвей и звук, до боли знакомый, – так длинный клинок покидает ножны. Кто-то тихо потянул меч наружу, и зловещий шелест показался нескончаемым. Несколько раз кряду облилась испариной и просохла, будто в горячке. Откуда мечи в лесу в предрассветную пору?