Некромерон - Угрюмова Виктория. Страница 18

Что еще можно сказать о нем?

Он был кроток, скромен и послушен. Имел принципы, но иногда, после того как маменька пребывала в особо плохом расположении духа, допускал кощунственную мысль, что, возможно, некоторые дети-отцеубийцы были обвинены несправедливо. Считался пацифистом, но предпочитал в одежде военный стиль. Превыше всего ставил науку, но признавал, что она не способна дать исчерпывающие ответы на все вопросы. Чтил традиции и память предков, но о своих знал только то, что поведала ему мать, – то есть, по большому счету, не знал ничего.

Он вырос вдали от родины, на севере Аздака, пребывая в твердой уверенности, что мир мертвых хоть и реально существует, но вряд ли согласится подчиняться миру живых или как-то с ним соприкасаться. Разве что случается встретить человеку привидение или дух умершего, но это тоже можно объяснить с точки зрения науки.

А о том, чтобы одним взмахом руки поднимать из могил толпы скелетов и бросать их в бой на вражеские дружины, чтобы заставлять зомби пахать на тучных полях и приглашать всякую нежить на дружеский ужин, – об этом и речи идти не может, разве что в сказках или старинных романах. Так ведь известно, что сочинитель зарабатывает себе на хлеб именно тем, что выдумывает вещи, которых нет в реальной жизни. И платят ему за его фантазию. «За реальность, – утверждала практичная Ласика да Кассар, – платить никто не станет. Ее с лихвой хватает любому смертному».

Пока она была жива, Зелгу даже в голову не приходило отправиться в Тиронгу. Он твердо знал, что его ждет печальная судьба отца и предков – соперников ныне здравствующего короля Юлейна Благодушного (равно как и всех королевских предшественников).

Однако же наступил печальный день: Ласики Ренигар да Кассар покинула сию юдоль слез и скорбей и отправилась в лучший мир, а спустя месяц после пышных похорон, продав аздакское имение и решительно распрощавшись с прошлой жизнью, Зелг Галеас Окиралла герцог да Кассар отправился в Тиронгу, чтобы вступить во владение отцовским наследством.

Что именно подвигло его на этот поступок, точно не знаем. Но полагаем, что и сам Зелг не дал бы исчерпывающих объяснений случившемуся. Просто решительно стряхнул с себя минувшее и устремился в будущее, надеясь на то, что оно хотя бы временами будет светлым, как и то славное прошлое, которого он был волею матери лишен. Иные зовут это странное состояние ностальгией и ужасно гордятся способностью вот так запутать простое определение.

Такова предыстория.

А история начинается в тот момент, когда на дороге, ведущей в деревню Виззл и, соответственно, к замку Кассар, показался высокий молодой человек верхом на чалом скакуне.

Странник сей был замечателен тем, что имел ослепительно белую кожу, безупречно гладкое лицо, жгучие, как угли, черные глаза под крылатыми бровями и тонкий хищный нос. Волосы у него были редчайшего пепельного цвета, как если бы он уже родился седым, а изысканные руки с холеными ногтями могли принадлежать скорее музыканту, нежели воину. Тем не менее плечи его оказались на удивление широки, а торс мускулист, как у закаленного в битвах бойца.

Словом, странник этот был точной копией своей многочисленной родни, и любой подданный Карра Алвина без малейших колебаний признал бы в нем своего нового господина Зелг полагал свое прибытие неожиданностью для окружающих и страшно удивился бы, если бы узнал, что его давно уже ждут в отчем замке, даже отполировали по второму кругу полы и надраили до невозможного блеска все рыцарские доспехи, стоявшие в стенных нишах. Выстирали флаги, добыли из подвалов драгоценные коллекционные вина и как раз занимаются приготовлением праздничного обеда, ибо все газеты, доступные подписчику на территории королевства Тиронга, обсуждали, захлебываясь, одну-единственную новость – прибытие кассарийского некроманта.

И даже равнодушный обычно к людским проблемам обозреватель «Усыпальницы» разразился грандиозной статьей на две полосы, не преминув выразить свою радость по поводу столь значительного и заметного события.

По многу раз упоминались в газетах и якобы нанятые Зелгом на службу орды троглодитов и минотавров. Особенно часто описывали одного из них – выигравшего Кровавую паялпу и надолго отправившего своего соперника на больничную койку.

Но всего этого странник пока не знал, как не знал и того, что над его головой уже сгущаются тучи, к столице Булли-Толли в спешном порядке стягиваются войска и ведется запись добровольцев в освободительную армию Тиронги.

Он просто ехал по удобной проселочной дороге, удивляясь тому, как хорошо она выглядит по сравнению с сотнями других дорог, которыми ему приходилось пользоваться в своей жизни; оглядывал богатые поля и виноградники и восхищался тем, кто так споро и умело ведет это хлопотное хозяйство.

Это были последние спокойные минуты его жизни, а потому оставим милорда Зелга в совершеннейшем одиночестве – ему не скоро еще придется ощутить нечто подобное – и заглянем в замок. Там тоже потихоньку-помаленьку творится история мира.

Думгар просмотрел список дел, с облегчением отметив, что большинство пунктов уже вычеркнуто и осталась самая малость. Иные бы сказали – мелочь, но славный управляющий да Кассаров такого понятия не признавал. Когда-то давно он служил прапрапрадеду Зелга – алхимику и философу, – вот тот вообще утверждал, что боги живут в мелочах.

Он направил свои стопы к диковинному колодцу, что был вырыт на заднем дворе замка и почти никогда не использовался по назначению. Правда, колодец был украшен несколькими бронзовыми фигурами, прятался в зарослях плюща и повилики, а потому глаз от-весть от него было нельзя. Однако немногочисленная людская прислуга упорно предпочитала любоваться им издали.

Думгар наклонился над колодцем и вопросил в ухающую глубину:

– Эй, утоплик, ты там?

– Нет, – язвительно ответил снизу некто. – Отправился выступать в королевском национальном ансамбле песни и пляски… Конечно тут. Где мне еще быть?

– Ты не привередничай! – пригрозил Думгар. – Я к тебе по делу. Милорд герцог, сколько я понимаю, не совсем привычен к нормальной жизни. Воспитывался исключительно среди людей, так что взгляд на многие вещи у него скорее всего странный и временно ограниченный. Это печально, но факт. И потому в первые дни нужно всячески облегчать ему процесс адаптации.

– Чего-чего? – уточнил голос.

– Привыкания, неуч. Так вот ты изволь не угукать из-под воды. И не ругаться непристойно, ежели милорд решит водицы испить.

– То есть он меня ведром по башке, а я сиди и молчи, как лягуха в глотке аиста?! И где после этого справедливость?

– Милорд – человек добрый. Когда войдет в курс дела, то отблагодарит тебя за терпение. А уж если ты его огорчишь своими жалобами да рассказами, я тебя самолично добуду на сушу и учиню с тобой воспитательный процесс.

– Нет, постой, Думгар. Ты чего? – заволновался некто так, что вода в колодце шумно заплескалась. – Я что? Я ничего. И помолчу, если уж так надо. Оно, конечно, ведром по голове – стеснительно и малоприятно. Но ради милорда герцога и твоего душевного спокойствия…

– Это хорошо, что ты такой понятливый и сострадаешь моей неспокойной душе, – сказал Думгар. – Я даже думаю, что мессир Зелг вполне может тебя в речку выпустить.

– Не знаю, – протянул утоплик. – Я уж тут как-то привык, обжился. А ведро, ну что ведро? Беспокойство, конечно, и всякое такое, зато и пообщаться есть с кем. А в реке с кем поговоришь? Со щуками и сомами?

– Ундинки тоже не в рукомойниках живут, – усмехнулся Думгар. – И водяных на твой век хватит.

– Не, это я раньше, лет двести тому, ундинами грезил. А сейчас уж дно обставил по своему вкусу, мох по камням вырастил знатный – пушистый такой, мягонький, жаб опять же подманил. Да и стар я стал на холодном течении плескаться, поди, радикулит сразу взыграет. От добра добра не ищут. Ты не переживай, домоправитель, я свое слово всегда держу. Только ты мне кинь чего-нибудь мягонького, дабы на макушку пристроить. Ежели спросонья конфуз случится, так чтоб не отреагировать в полную силу.