Мастер сновидений - Ниоткудина Алинна. Страница 206

Мне выделили отдельный домик, а семья, что занимала его, ушла на время к соседям, дети у них уже давно выросли, так что я их не особенно стеснила, зато какая честь. Старейшину, разместили в еще одном доме, а Юллит с Аллигом в звериной ипостаси остались спать на улице.

Как мне стало понятно — торговля шелком очень помогает выживанию оборотней. Всего, что они закупают, не перечислить, надо будет еще проверить счета Юммита. В топях жизнь тяжелая, и почти ничего нет.

Как они выживали до этого? Мне кажется просто чудом. Прошло много поколений, и хорошо сработал естественный отбор. Судя по тетрадкам дядюшки, оборотни («изделие N 2») стали крупнее (в холодном климате крупным зверям выживать удобнее), менее агрессивными (воевать не с кем, а самых агрессивных убили свои) и значительно поумнели (глупые гибли быстрее). Грамоту знают не все, но многие.

Большинство моих подданных оптимисты по жизни, что тоже не может не радовать.

Одрику поспать не удалось. С утра началось шатание. Чуть свет приперлись несколько оборотней, и, по–лакейски извиняясь, попросили госпожу отправиться в поездку. Перед домом уже выстроился почетный эскорт. Потом Анна чего–то искала в доме и несколько раз перепрыгивала через него, спотыкалась о его ноги, при этом ругаясь. И в этом он оказывается виноват! А куда их девать, что выросло — то выросло!

Оставшись в одиночестве, Одрик перекрыл вход предметами интерьера, вытащил свой матрас в садик и добрал пару часов сна на свежем воздухе. И в бассейн можно было окунуться спокойно, не прикрываясь от спутниц темнотой.

Вчерашние события не дали ему возможности посетить Торкану. На оплетенный паутиной островок вечером сбегала Мара и сообщила, что никаких изменений, девушка еще спит. Но что собачки могут понимать в девушках?! Хотя Мара не совсем собака, даже скорее совсем не собака, но его беспокойство от этого не унималось.

Одрик оделся и разобрал баррикаду у входа. «Однако, популярность иногда может быть приятной», — подумал он, взглянув на стайку девушек дожидавшихся его пробуждения. Да и Анна уехала, так что все почести, включая островное меню, доставались ему. Но поедать все предложенное ему на завтрак можно было до вечера. Он хлебнул молока из оборотневской кружки, ухватил печенья все пятерней и направился по знакомой дорожке. Все встречные оборотни кланялись ему, а обращались теперь не иначе как «О, великий друг госпожи!». Теперь уж хочешь, не хочешь, приходилось хотя бы кивать головой в ответ. Но вот уже и мост, а за ним занавешенный паутиной островок. Там шее можно будет отдохнуть, а голове получить желанный покой, а то скоро укачает.

«Интересно, а Хозяева будут на поляне?» — переживал Одрик, — «А то, как бы еще одно украшеньице от них не получить. Еще всего обвешают, как девченку.»

В дальнем краю поляны в гамаке спала Торкана, даже птицы в лесу издавали осторожные безмятежные трели, чтобы не беспокоить ее. Но не успел Одрик пересечь поляну, как из–за деревьев показалась мохнатая глыба, и, переставляя многочисленные ходули, направилась к нему.

— Дорогой, ты полюбуйся, он пришел. — Женский голос.

— Дорогая, я давно любуюсь на него. — Мужской голос.

— А двуногими тоже можно любоваться? — Женский голос.

— Можно, дорогая, можно…молодыми и здоровыми почти всеми можно любоваться.

— Да, дорогой, ты как всегда прав.

— Я прав? Я всегда прав?

— Всегда…Всегда…

— А я любуюсь тобой, мой дорогой…

— Ты любуешься мной, дорогая?

— Да, ведь ты самый мудрый паук на свете

— Да, дорогая, в этом ты можешь быть уверена.

— Могу?

— Да, дорогая, можешь.

— А наша девушка в нем уверена?

— Она уверена, совершенно уверена.

— А он?

— А вот он нет, он в себе не уверен.

— Не уверен?

— Совсем не уверен…

— Как жаль, дорогой!

— Очень жаль, дорогая!

— Мы что–то можем сделать?

— Можем, можем.

— И мы делаем?

— Дорогая, я сделаю, все что захочешь.

— Сделаешь? Все?

— Сделаю, дорогая, сделаю.

— Ты постарайся, дорогой.

— Я постараюсь, дорогая.

— А то, мне будет очень жаль девушку.

— Девушку? Жаль?

— Да, дорогой, она разочаруется, а это так печально!

— Это печально?

— Да, дорогой, это печально. И я расстроюсь.

— Дорогая, ты расстроишься?

— Я расстроюсь, дорогой, о–о–ччень ра–а–асстроюсь….хнык! — Одрик был готов поклясться, что бесчисленные глаза паучищи слезились, и сама она шмыгала несуществующим носом.

— Нет, дорогая, я этого не допущу.

— Не допустишь, дорогой?

— Ни за что, дорогая!

— Вот, молодой человек, до чего ВЫ довели мою Хозяйку!

— Чего? Я тут причем? — оторопел Одрик.

— Причем, причем….

— Да, причем тут я?

— Он еще спрашивает! Почему ты никогда не слушаешь старших?

«Опять началось!» — мысленно простонал Одрик.

— Оно и не заканчивалось. Я же далеко не первый, кто тебя хочет наставить на путь истинный, кто тебе хочет что–то объяснить про тебя же САМОГО!

— Дорогой, так ты не первый, кто ему это говорит?

— Да, дорогая, не первый.

— Были другие?

— Да, были.

— И они хотели его научить?

— Да, они пытались.

— А он?

— А он никому не верит.

— Несчастный мальчик, он не понимает.

— Не понимает.

— Несчастный мальчик, он не понимает, чем это может закончиться. Это так грустно, я не могу этого вынести! — и гигантское тело паучихи затряслось в рыданиях.

— Дорогая, ну не надо, тебе вредно плакать.

— Мне вредно?

— Вредно, очень вредно.

— Но что же делать? Я так надеялась, они такая красивая пара.

— Красивая пара, такая красивая…

— Жаль!

— Да, дорогая, очень жаль.

— Но если он не хочет ради себя, то пусть сделает ради девушки.

— Да, я слышал, что человеческие мужчины на многое способны ради женщин.

— Как ты, дорогой?

— Да, дорогая, почти как я.

— Я сюда и пришел ради нее, а вы мне тут зубы заговариваете, — Одрик резко развернулся и почти побежал к гамаку, где спала Торкана.

— Видишь, дорогая, как он за нее переживает.

— Сильно переживает?

— Сильно, очень сильно.

— Значит, еще не все потеряно?

— Надеюсь, не потеряно. Надеюсь…. — И паучье семейство поволоклось вслед за Одриком.

Торкана спала также безмятежно. Но что–то было не так. Она была завернута в шелковое полотно, а остатки ее собственной одежды валялись на траве под гамаком.

«Это еще зачем?» — удивился Одрик. «Она уже не первый день здесь спит, а спать приятней без одежды», — успокоил он себя, — «Но почему все лоскутами раскидано?» Он хотел собрать то, что было одеждой Торканы в одну кучку, но увидел на некоторых клочках кровяные пятна.

— Что вы тут творите?! — накинулся он на пауков, — Ну–ка стой, тварь!

— Тише, тише…Ты ее напугаешь. — Мужской голос.

— Напугает? — Женский голос.

— Да, она должна сама проснуться, ее нельзя будить. — Мужской голос.

Паучок даже выбрался из шерсти паучихи и замахал на Одрика всеми лапками. Одрик изловчился, и Хозяин оказался зажат у него в руке. Лапки мудрейшего Хозяина Топей беспомощно болтались в воздухе. Паучиха подняла передние лапы, надеясь напугать Одрика, для атаки она была слишком тяжела и медлительна. Кругом засновали их слуги.

— А ну назад! А то раздавлю вашего Хозяина, как гварричиное яйцо! И пусть он даже меня укусит, клянусь Пресветлой, я успею сделать это!

— Нет, мальчик, нет! — верещал женский голос. — Спокойно, они уходят, только спокойно.

Паучьи лапы опустились, многочисленные слуги отползли за деревья.

— Выпусти меня, — проскрипел паучок из пятерни парня.

— И не подумаю! — поцедил Одрик.

— Поставь меня на место, — скрип из пятерни.

— Бедный мальчик! Ну, нельзя же в твоем возрасте быть таким бестолковым! Просто удивительно! — причитал женский голос.

— Ничего удивительного, и них не принято это обсуждать это при мальчиках, — раздавалось из кисти Одрика.