Мастер сновидений - Ниоткудина Алинна. Страница 49

— …Сейчас этот бардак может довести, Гаарх знает до чего. А у тебя раньше, да и сейчас, была одна обязанность — выжить, вырасти и хоть немного поумнеть. Со всеми этими задачами ты справился, ума, правда, не очень набрался, но у тебя еще все впереди, учитель тебе хороший нужен. Библиотека под рукой тоже нужна, попросился бы в ученики к какому магу… А то все стесняешься, как девственница перед брачной ночью. Но сейчас у тебя другие задачи. Теперь тебе нужно научиться постоять за себя, не плыть по течению, а попытаться самому построить свою судьбу. Найти свое место, понять, для чего же ты появился на свет. Нет, если ты, хочешь остаться мелким лавочником, тогда конечно, можешь сидеть на месте и ничего не делать. Нет, на хлеб и ром тебе, конечно, хватит, специальность у тебя непыльная, но ведь кто знает, может, ты годишься для чего–то большего.

— А может мне и так хорошо, может БОЛЬШЕГО мне и не надо.

— Да, сейчас ты плюешь на БОЛЬШЕЕ. Но речь не о том, нужно ли БОЛЬШЕЕ тебе, а о том, что БОЛЬШЕМУ, возможно, нужен именно ТЫ!

Тяжело вздохнув, как будто таща тяжелую ношу, Антонин вытер пот со лба. Вот упертый парень ему попался, что даже его не один десяток лет тренированного терпения уже не хватало, фу–у–у–у… И добавил:

— И брось эту мерзкую привычку пререкаться со старшими. Думаешь, Антонин всегда был таким? Я тоже был молодым и прекрасно понимаю, что с тобой твориться.

— Даже прекрасно, интересно откуда? Я сам не понимаю, что со мной твориться! — загримированный юноша сорвался на крик.

— Опять продолжаешь спорить с пожилым человеком?

— Я не спорю, я интересуюсь…Уже и спросить нельзя, — последнее он пробурчал себе под нос и надул губы.

Антонин увидев его выражение лица, закрылся рукавом и, делая вид, что закашлялся, покатывался со смеху. Они с Лотти выкрасили его почти в черный цвет, лучше бы легкую растительность на лице не трогали вообще. Наведенные морщины вокруг глаз и по–девчоночьи надутые губы с черным мальчишечьим пушком — внешность почти для клоуна из бродячего цирка. Справившись с приступом хохота и промокнув выступившие слезы платком, Антонин смог продолжить:

— Можешь, я здесь как раз для того, чтобы ты меня спрашивал.

— И могу надеяться на ответ?

— Конечно, я же КВЕСТОР. Только не спрашивай, где меня этому учили.

— Голодного гваррича мне на голову! Получил в попутчики гадалку.

— Ошибаетесь, господин хороший, сильно ошибаетесь. Гадалке задают вопрос: Если я выхожу из пункта А, то попаду ли живым в пункт Б? Гадалка отвечает: ДА, НЕТ, Не знаю.

Вопрос к квестору звучит так: Если я из пункта А хочу попасть в пункт Б, и желательно живым, то как мне прокладывать маршрут? Квестор не дает ответа ДА или НЕТ, он отвечает на вопрос КАК? И что надо, чтобы было ДА. Если понравишься, то в порядке бесплатного приложения еще объяснит и ПОЧЕМУ. Квестору не нужны кости, камни или кофейная гуща, его инструмент для гадания ты сам.

— Так в том и беда, что я–то не хочу в Б, я хочу остаться в А. Но оставаться там нет никакой возможности? Я не понимаю, что не так? И все, к кому я был привязан, кого бы я мог любить, на их обрушиваются несчастья, они умирают. Я иногда боюсь за моих друзей, как будто опасность во мне самом. Я боюсь даже…, — он резко замолчал, проглотив слова и слезы.

Старый холостяк Антонин хотя и понял, чего больше боится его подопечный, не смог сразу найти подходящие слова,

— А это ты зря… Это с тобой скверное что–то может сделаться.

Скверное… А оно и делалось, и не ускользало от прыткого на язык друга Рооринга, который для себя проблемы терзавшие Одрика уже давно решил, и позволял себе шуточки в адрес своего друга, примерно такие:

«А вот пошли мы как то с ребятами к веселым вдовушкам. И Одрика с собой взяли. Пришли выбрали, я тогда себе тогда двух таких цыпочек из новеньких взял… А к Одрику пристала какая–то толстуха, а он парень скромный, как от нее отделаться не знает. А девица наглая и потащила она его наверх в комнату. Я Одрику с собой бутылку вина дал. Проходит оплаченный час, уже уходить скоро пора, я заглядываю в комнату к толстушке, так чтобы они меня не заметили, и что я вижу… На кровати сидят почти голая толстушка, и полностью одетый Одрик, даже сапоги не снял и допивают очередную бутылку вина, а возле кровати их еще три пустых стоит. Тут толстушка обнимает Одрика и говорит:

— Мне больше вина не наливай, а то у меня с ногами что–то странное…

А он ей:

— Что подкашиваются? — а толстушка ему

— Нет, раздвигаются.

Задирает вверх подол и как раздвинет свои ляжки. Одрик как увидел, что у нее там между ног, так из ее объятий вырвался, вскочил и бегом из комнаты. Мне дверью по лбу заехал… Я все его пытал, чего же он у нее такого страшного между ног углядел, молчит, не сознается, но в этот веселый дом больше не ногой. Мы с тех пор перебрались в заведение напротив, и надо сказать не прогадали… там цены пониже, и девицы поинтереснее, и комнаты почище. "

Конечно, с таким другом как Рор, с изрядной информацией в некоторых заказах на сны, Одрик был просвещен во многих вопросах, и долго «в девках не засиделся». Но это было что–то не то, и не так… Это когда идешь в безводной пустыне и тебя мучает жажда, ты будешь пить и из придорожной лужи, но мечтаешь–то все равно о прохладе истока Несайи.

— Я не могу понять, кому я помешал, кому дорогу перешел, ведь я всегда старался никого не задевать… А на меня такая охота открыта….

— Да, тебя гонят и двумя сворами. Какие–то несоразмерные, неравновесные затраты…, — и Антонин прикусил язык. Явное неравно… НЕРАВНОВЕСИЕ! Так, а это значит, судьба парня не зря попала в его, Антонина, непосредственный круг обязанностей. Нет, не зря его забросило в горы к каравачским гномам. Жизни вообще ничего просто так не бывает, в очередной раз убеждался служитель монашеского ордена Равновесия.

За разговорами они и не заметили, что солнце на половину за лесной горизонт, ну парню еще простительно, а опытному путнику не должно расслабляться. Надо было спешно найти ночлег, распрячь варгов, развести костер и желательно до темноты, ночами в горах уже хорошо подмораживало. Озябшая заря быстро угасла, но костер уже разгорался. Одрик мастерски сокрушил три молоденьких деревца на хворост, а потом, вооружившись тесаком, приволок три приличных ствола для надьи(65). Наломать дров в кромешной тьме парень уже умеет, остальное приложится.

Горячий ужин в их ситуации недоступная роскошь, они перекусили хлебом и копченым мясом, сухим и жестким как дерево. И молодой господин засыпает не дожевав своего куска. Слуга укрывает его длинные, как у болотной красавки, ноги своей спальной шкурой, своя у господина оказалась коротка.

— Эх, молодость, молодость… Сам Антонин спать не собирался, ему представилась замечательная возможность подумать в одиночестве.

«Теперь я его телохранитель и душе хранитель, в нем неравновесие, и быстрорастущее неравновесие. Я должен либо восстановить точку опоры, даже силами всего Ордена, либо…, но об этом даже думать не хочется.

Когда–то по молодости, я тоже наломал дров. Вернее, чуть не наломал, меня удержал один из монахов ордена Рановесия. В благодарность я принес ему в дар единственное, что у меня было, свою жизнь. Но тот не принял дара, а передал мою жизнь всему Ордену. Я так надеялся стать послушником Рагнара(66), своего спасителя. И несколько лет провел на самой нижней ступени. Когда год занимаешься самой грязной работой, вытаскиваешь помои из столовой и чистишь нужники отделения боевой подготовки. И самое уважительное обращение в твою сторону «Эй, ты! ", а питаешься тем, что осталось от верховых варгов. И тебе никто ничего не будет рассказывать, объяснять, ты вообще никто, тебя нет, ты служишь Ордену, а Орден Великому равновесию.

Если не сбежишь за это время, то тебя переведут в библиотеку отделения аналитиков, будешь протирать пыль с книг, заваривать умникам травяной чай. Едят они мало, а чая пьют много, поэтому ты носишься по окрестным лугам, собирая затейливые травки. Если умникам нравится, то можешь доесть остатки их обеда. Тебя также ничему не учат, но ты можешь слышать их научные споры, а ночью, вылизав полы читального зала до зеркального блеска, можешь взять с полки книгу. Аналитики считают себя интеллигенцией, поэтому на тебя не рявкают, в свой адрес ты слышишь «Как–тебя–там, поди–ка сюда». Пару лет твое имя Как–тебя–там.