Зеленоглазая гадюка едет в Хогвартс - Лу Психея. Страница 49

Ударить сейчас Потти – значит, перечеркнуть все это.

Папа, помнится, сказал, когда Драко ездил домой на Рождество: «сын, ты можешь проклясть ее, можешь не обращать внимания – но бить? Девочку?!» – и неодобрительно покачал головой.

И не имеет значения, что она не хочет вести себя, как полагается девочке – сидеть тихо и ждать, что ее защитит мужчина, что она лезет в драку и употребляет грубые, ужасные слова… он все равно не может сделать это. Опуститься до ее уровня.

Как же ее наказать?

Если бы Драко был на несколько лет старше, способ сразу пришел бы ему в голову – и его, пожалуй, одобрил бы даже утонченный сэр Люциус. Но ему всего одиннадцать, вопросы пола еще не стали сладкой волнующей тайной, и нет никакого сексуального подтекста в том, как он берется обеими руками за воротник ее мантии и изо всех сил дергает. Галстук трещит по швам, но он не собирается ее душить – не хочет уподобляться ей. Просто снимает его. Мантия сползает двумя разлохмаченными кусками. Драко внимательно смотрит ей в лицо – кажется, напугана… отлично. Он не понимает, почему делает это, его ведет инстинкт – тот же, что позволяет его отцу успешно играть и на магловской бирже, и на магической. Тот, благодаря которому его предки во время войн и дуэлей безошибочно находили бреши в обороне противника, а в дни мира – с той же легкостью определяли болевые точки и слабости.

– Тебе плохо, Потти?.. – Ответ не нужен. Ей плохо. Почти также плохо, как когда она стояла на парапете.

Драко снова улыбается.

Дернуть белый воротничок блузки, положить руку на шею, чуть сжать пальцы – не пытаясь задушить… она пытается отодвинуться, тщетная затея, под заклятием-то.

Через несколько секунд он уже укладывает ее на каменный пол – ледяной, это чувствуется даже сквозь подошвы ботинок. Достаточно полежать на нем несколько минут, чтобы простудиться. Даже если грязнокровка и сквиб придут за ней… веселая ночка и не менее приятное утро в больничном крыле Потти гарантированы.

«Но я успею вернуться раньше».

Драко колеблется – сказать ей, что ее ждет, что меньше чем через полчаса он вернется со всей своей фантазией, своим опытом и другой палочкой? Или пусть думает, что он ушел совсем, чтобы потом заново пережить этот ужас?

Он решает промолчать.

Накидывает на нее ее собственную мантию-невидимку, «жаль, конечно, но еще не хватало, чтобы тебя Филч увидел!». Критически оглядывает результат – ничего не выглядывает, а зайти в этот уголок башни можно только целенаправленно. Впрочем, если грязнокровка будет искать…

«Я успею вернуться раньше».

– Драко! Почему ты не в спальне?

Он резко поворачивается, стараясь принять невинный вид... и ни в коем случае не смотреть декану в глаза.

– Я ходил в ванную, сэр. В ванную старост, – торопливо добавляет он, вспомнив, что у первокурсников все удобства рядом со спальнями.

– У тебя есть ключ? – Снейп не слишком удивлен. – А это что? Мантия-невидимка?

«Мерлин, вот невезение!»

Перед входом в родные подземелья мантию пришлось снять – змея, закрывавшая проход, не собиралась пропускать невидимку. В коридоре Драко решил не надевать ее заново – время заполночь, все спят, до спальни-то он успеет дойти.

Кто же знал, что сегодня у декана будет бессонница?

– Да, вы же знаете, папа подарил мне на девять лет…

– Я слышал, ты сегодня подходил к профессору Макгонагалл, а после этого у грифов убавилось сто баллов, – Снейп не собирается его отпускать. Прислоняется к двери, ведущей в его личные комнаты, и глядит в упор. Драко смотрит в пол. Надо что-то ответить, иначе декан поступит в своем обычном стиле, а этого сейчас нельзя допускать.

– Ну... я узнал, что двое первокурсников будут вне своих спален ночью, и сказал ей. Видимо, она их поймала.

– А ты, под мантией-невидимкой, понаблюдал за этим, – хмыкает декан. – Хвалю. Не попался?

– Нет, сэр… – «Неужели пронесло?»

– Кто эти идиоты? Погоди, сам догадаюсь. Поттер и Уизли? – Голос у Снейпа становится кислым.

– Нет, Лонгботтом и Грейнджер, – перед своими можно не притворяться, что не помнишь фамилий грязнокровки и сквиба. О врагах надо знать все. – Уизли в больничном крыле.

Снейп резко выпрямляется:

– А Поттер?

– Не знаю, сэр, – говорит Драко равнодушным тоном. – Можно я пойду спать?

– Нет, погоди… – в два шага декан подходит ближе, берет его за плечо, заставляя поднять голову, и…

«Ненавижу эти мерзкие аврорские методы!» – мысленно кричит Драко, пока холодные пальцы лезут в его голову. Именно так ощущается легилименция в исполнении дорогого крестного. Любой слизеринец узнает это к третьему курсу… кроме Малфоя-младшего, которому эта радость жизни достается уже на первом.

Как он ни пытается закрыться, ничего не выходит. Папа говорил, тренироваться в окклюменции младше тринадцати-четырнадцати лет нет смысла, все равно не получится… сейчас он чувствует это.

– Ты оставил ее там?!

«Мерлин! Ну что ж не везет так?!»

– Можно не отвечать? – угрюмо бурчит Драко. – И я же не попался.

– Ты… ты… – Снейпу не хватает слов. – В спальню. Быстро.

Драко толкает дверь сразу же, едва удалились шаги – без толку. Декан наложил запирающие чары, да посложнее, чем Коллопортус… и побежал спасать эту дрянь.

Как не повезло!

«Погоди, Потти. Это не последний раз».

СЕВЕРУС СНЕЙП

Северус вернулся из гостиной – он вызвал туда домовика, отдал ему мантию и галстук Поттер и велел привести в порядок до утра. С порванным воротником блузки пусть сама разбирается, не раздевать же ребенка. Он зашел в свой кабинет, где оставил девочку, и остановился в дверях.

Она спала.

Пожалуй, концентрация Умиротворяющего бальзама в чае была слишком большой – девочка не просто успокоилась, а уснула, свернувшись калачиком в его кресле. Дорожки слез на щеках, сжатые даже во сне губы, руки стискивают края пледа, в который она завернута… дети не должны так выглядеть. Северус хотел дать себе слово, что будет защищать ее, никогда не допустит, чтобы она пострадала – но разве он не говорил себе это раньше, не давал уже таких обещаний?

Когда он пришел на Астрономическую башню (не прибежал, а пришел, хотя удержаться было трудно), когда нашел ее, укрытую мантией-невидимкой («знакомая мантия, сколько гадостей мне самому сделали в школьные годы с ее помощью»), когда снял с нее заклятия – она не могла идти. Ее так сильно трясло, что хотелось еще раз наложить Петрификус, чтобы прекратить эту крупную, неостановимую дрожь. Она держалась за него, цеплялась за его руки своими, маленькими, обжигающе-горячими. Оторвалась она от этого занятия – сам он стоял, как дурак, прижимая ребенка к себе, не зная, что делать дальше – только чтобы начать шарить по полу.

Ну да, очки. Эти ее проклятые очки, вечная память о Джеймсе Поттере. В семидесятые этакие круглые очочки были на пике магловской моды, а теперь казались просто смешными. Но это же девчонка Поттер, с ее преклонением перед умершими родителями. Вспомнить хотя бы Еиналеж.

Она открыла рот только для Репаро – разумеется, безрезультатно. Крестник постарался; глядя на стеклянную крошку, режущую пальцы девчонки, Северус содрогнулся – какая ненависть… какое счастье, что у мальчика не хватило духа сбросить ее с башни! Он произнес Репаро Максима – вышло слабо, починилась только оправа. Пообещал, что мадам Помфри вставит подходящие стекла – Поттер кивнула. Это был первый знак, что она воспринимает, кто находится рядом. Не просто источник тепла, а живой человек.

Северус принес девочку на руках – девять лестничных пролетов вниз с башни, пять до подземелий. Она не сопротивлялась, затихла, держась за его мантию, и казалась в этот момент беззащитной, как никогда прежде. И по-прежнему молчала. Он еще раз перебрал все, что выудил из головы Драко – вроде ничего по-настоящему неприятного крестник не успел сделать, почему же у него такое чувство, что ее трясет не только от холода? В своем кабинете усадил в кресло, заставил выпить Умиротворяющий, Перечное, завернул в плед, придвинул кресло к камину… И теперь стоит и смотрит на нее, и снова чувствует, как проворачивается острие в груди.