В вихре желания - Фристоун Шарон. Страница 18

– Мы, кажется, опять спорим, – . улыбнулась Жёрмена, сияя глазами. Плавным и даже несколько торжественным движением она подняла руки вверх и возложила их на его грудь. Кто бы мог подумать, что укрощенный тигр может быть таким ласковым?

Его рука накрыла ее ладони.

– Нет, этого никогда больше не будет. То, что мы сейчас испытали – это… это слишком великолепно… – Он с силой прижал маленькие ладони к груди, растерянно глядя в ее раскрасневшееся лицо. – Я не могу выразить по-французски то, что сейчас испытал.

– Я знаю, – просто ответила она.

Как будто какая-то тень – или это ей показалось? – промелькнула на его лице. Жёрмена не встревожилась, она просто спросила себя: догадывается ли этот человек, что она любит его? И вдруг…

Устремленные на нее глаза Винсенте проницательно сузились:

– Нам необходимо поговорить, – уже совсем другим тоном предложил он.

– Прямо сейчас? – с лукавой улыбкой осведомилась Жёрмена. – Здесь?

Его тон напугал ее. Но так не хотелось нарушать безмятежный покой этого момента! Нет, только не сейчас! И она, моля о пощаде, с наигранной игривостью провела розовой пяткой по его мускулистой икре.

– Перестань! Сегодня в бассейне ты кричала по-испански. Кроме того, я не забыл, как ты выдавала себя за любовницу Мануэля и мать Франсуа.

– Не надо, Винсенте… Мне так хорошо… И Франсуа сейчас проснется… – Она лихорадочно искала предлог для того, чтобы отсрочить неизбежное объяснение.

Но он жестко, едва ли не грубо, пресек эти попытки:

– Не знаю, что ты собираешься сказать, Жермена, но очень тебе советую: говори правду и только правду.

Вряд ли он умышленно повторил формулировку, употребляемую во время судебных заседаний, но эта оговорка холодком пробежала по обнаженной коже Жермены.

Глядя в его напряженное лицо, бархатно черные, сделавшиеся вдруг колючими глаза, она вдруг поняла, что не в состоянии и слова из себя выдавить.

А что, если все произошедшее было для него просто сексом – пусть прекрасным, но чисто физиологическим наслаждением? Боль и стыд пронзили ее при мысли о том, что она отдала ему свое сердце, а он… Он не дал ей ничего!

Закрыв глаза, Жёрмена попыталась обрести утраченное самообладание. Она не хотела, чтобы он догадался, как ей сейчас больно. Поэтому, торопливо натянув маску холодной сдержанности, она сказала куда-то вбок, в пустоту.

– Отпусти меня, и я все объясню.

– Хорошо, – сдержанно согласился Винсенте, и его руки – все еще такие теплые разжались.

Она вдруг остро почувствовала свою наготу и быстро натянула покрывало до самого подбородка.

Винсенте надел шорты, присел на край кровати и коротко приказал:

– Начинай.

Она робко заглянула в это строгое, почти суровое лицо в поисках хотя бы следов той страсти и нежности, которые всего несколько минут назад бушевали в нем. Напрасно! Он уже был далеко, хотя сидел совсем рядом, выжидательно глядя на нее. Солнце светило ему в спину, и рассмотреть выражение его скрытых в тени глаз она не могла.

– Даже не знаю, с чего начать, – задумчиво сказала она. – Все так запуталось.

– А ты не спеши, – криво ухмыльнулся Винсенте. – Начни со своей матушки.

– Благодарю, – автоматически кивнула Жермена и вдруг почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

Да как он смеет разговаривать с ней таким тоном? Боже, какую дуру она сваляла? Этот человек задался целью ее соблазнить, преуспел в этом и теперь собирается пожинать плоды своей победы. Внутри у нее что-то оборвалось. Итак, он хочет услышать правду? Что ж, она доставит ему такое удовольствие!

– Моя мать и дон Мануэль очень любили друг друга – вам этого не понять. – Она снова перешла на «вы», это вышло само собой. – И я даже рада, что вся ваша ненависть к ней, все оскорбления в ее адрес достались мне. Да, я довольно сносно объясняюсь на языке дона Ромеро. Заметьте, на его, не вашем языке! Зато из ваших разговоров я почерпнула такие выражения, как «голодранцы», «деревенщина» и «ублюдок». Но поверьте, ваш план соблазнить меня, чтобы лишить наследства, был настолько очевиден, что распознать его мне удалось бы и без специальной языковой подготовки. – Жермена распалялась все больше, глаза ее метали молнии, голос дрожал от ненависти. – Странно, что вы не последовали совету Соледад: вам следовало бы сбросить нас с Франсуа с утеса еще по дороге в замок! Красиво, не так ли? И у вас еще хватает наглости обвинять меня в чем-то? Да вы просто смешны… Дон Кихот наоборот!

– О боже! – выдохнул Винсенте. Он побледнел, и на мгновение Жермене показалось, что в его глазах промелькнуло страдание. Или… снова раздражение, с трудом сдерживаемый, вот-вот готовый выплеснуться гнев? Но, тут же взяв себя в руки, он продолжал: – Разве тебе не известна старая поговорка: «Подслушивая, ничего хорошего о себе не услышишь»? Вот ты и услышала.

– Ясно. Значит, это я во всем виновата?

– Нет. Моя вина намного больше. Нельзя было допускать, чтобы при мне непочтительно отзывались о вас, людях, которых я сам привез в этот дом. Ты права, это отвратительно. Но ведь я совершенно искренне считал, что ты соблазнила почтенного отца семейства. Я сам однажды видел вас вместе. Это было в Париже, в ресторане «Максим»… Мне и в голову не пришло подойти к вам.

– У Максима? Значит, это был тот самый день… Мы вернулись из морга, где идентифицировали останки моей матери. Она погибла в автокатастрофе. Налетевший грузовик смял ее в лепешку. Дон Мануэль сказал, что нам надо поговорить. Я и подумать не могла, что речь пойдет о его завещании…

Винсенте со свистом втянул в себя воздух и несколько секунд, ничего не говоря, сидел с закрытыми глазами. Затем изменившимся голосом сказал:

– Я ничего не знал о том, что случилось с твоей матерью! Сочувствую тебе от всего сердца. – И он посмотрел на Жермену с таким состраданием, что та ему почти поверила. – И все-таки сделай над собой усилие, представь себя на месте Соледад. Разве она не дочь дона Мануэля? Знаешь, когда она была ребенком, он так ее любил.

– Нисколько не сомневаюсь, – холодно перебила его Жермена. – Но это не основание для того, чтобы грабить ни в чем не повинного сироту. Причем действуя через опытного адвоката. Правда, твой отец считает тебя никудышным юристом. Извини, это я тоже подслушала.

Губы Винсенте исказила мрачная улыбка. Наклонившись вперед, он обеими руками сильно сжал плечи Жермены. Лица их теперь почти соприкасались.

– Я никогда не был адвокатом. Мои интересы довольно далеки от этой профессии. Я сделал отцу одолжение, согласившись сопровождать Соледад в Париж и разыгрывать сценарий, который он для меня сочинил.

– Но ведь ты говорил… – начала Жермена, но тут же смущенно запнулась. Действительно ли он представился ей в качестве адвоката? Или же просто сказал, что представляет интересы фирмы отца?

Он еще крепче сжал ее плечи.

– Послушай, Жермена. Теперь, видимо, настала моя очередь кое-что объяснить. Юриспруденция – не моя специальность. Я служу в компании, занимающейся транспортировкой нефти. Поэтому большую часть времени провожу на море или за границей: в США, Иране, Саудовской Аравии. Море – это мой бизнес и моя страсть… Я вырос на этом острове, в доме моей матери. А с отцом мы давно уже видимся только изредка… Ты уже, вероятно, заметила, что наши отношения оставляют желать лучшего.

– Но почему? – непроизвольно вырвалось у Жермены, и она тут же устыдилась своей импульсивности. Уж не решит ли Винсенте, что она намеревается влезть в его жизнь? Но он, кажется, все понял правильно.

Он ослабил свою железную хватку и ласково погладил ее плечи.

– Тебе я, пожалуй, скажу… Мне было десять, когда я впервые увидел мать в слезах. Вскоре я узнал, что у отца есть любовница. Матери следовало тогда же бросить его… Она была наследницей большого состояния. Пожалуй, это больше всего и привлекало в ней моего отца, – с оттенком презрения заметил Винсенте. – Знаешь, я и в юности не проявлял по отношению к нему особо теплых чувств. А когда объявил, что не собираюсь становиться эгоистом, отношения наши и вовсе испортились. После смерти матери я уехал в Грецию к своему компаньону, и моя карьера приобрела достаточно четкие очертания – на пять, а то и на десять лет вперед… Вернувшись в Испанию к скорбной годовщине матери, я сделал последнюю попытку найти с отцом общий язык. Тогда-то он и попросил меня съездить во Францию и помочь семье Ромеро вернуть деньги, на которые претендует содержанка дона Мануэля. Сознавая, что берусь не за свое дело, я, тем не менее, согласился.