Братья крови - Русанов Владислав Адольфович. Страница 4

Заливистый свисток вернул меня от раздумий на грешную землю.

Как там говаривали при советской власти? Моя милиция меня бережет – вначале посадит, а потом стережет…

Но человеческие охранники правопорядка – все-таки не стража Московского князя. С людьми я как-нибудь разберусь. И даже без кровопролития. Убегать я не решился. Во-первых, ощущалась слабость после ментальной схватки с чудовищем… Так, не ровен час, можно свалиться с крыши, разбиться и угодить в городской морг. Плакал тогда закон Великой Тайны горькими слезами. А во-вторых, rycerskа czesс [6], как я ее понимаю.

Милицейский… Или полицейский? Все время путаюсь в этих новомодных названиях. Да плюс к тому же, в Киеве, где я провожу большую часть своего времени, они по-прежнему называются милицией, как в Советском Союзе, а вот в России поторопились переименовать. Реформы-с… Скажем так, наряд полиции бежал со стороны Кремля. Синие куртки и шапки с двуглавыми орлами, на поясах резиновые дубинки и наручники. Двое тут же навели на меня пистолеты.

– Стоять! Руки вверх!

Я и не думал сопротивляться. Показал им открытые ладони.

Защитники порядка приближались медленно, опасливо косясь на распростертое тело.

– Документы! – требовательно произнес средний – мордатый крепыш. Судя по погонам – сержант.

Я не спеша полез в карман. Вытащил паспорт и протянул полицейскому. Тот с подозрением уставился на золоченый трезубец, украшающий обложку.

– Хохол? – буркнул он, но, по всей видимости, рассмотрев мою недешевую одежду, часы «Кольбер» на запястье, стоившие десять его месячных окладов, счел необходимым козырнуть и представиться:—Сержант Петренко.

«И кто же из нас хохол?»—подумалось мне.

– Грабовский Андрей Михайлович, – прочитал он, внимательно поглядывая на меня. Должно быть, сличал фотографию. – Шестьдесят четвертого года рождения…

Теперь в его голосе проскользнула нотка уважения. Еще бы. Выгляжу-то я не старше тридцати. Наверное, сразу подумал о массажных кабинетах и прочих салонах красоты. Потом взгляд стража порядка остановился на моем плече. Да я и сам только заметил, что рукав пальто висит лохмотьями.

– Что здесь произошло? Кто стрелял?

– Он, – я кивнул на мертвеца.

Слепые они, что ли, пистолета в закоченевшей руке не видят?

– Саньков, погляди!

Стоявший справа от меня полисмен – совсем молоденький, лопоухий и напуганный, как мне показалось, до полусмерти – наклонился над телом. Сунул ладонь за пазуху и вытащил, ко всеобщему удивлению, красное удостоверение с двуглавым орлом.

– Майор госбезопасности… Семецкий Юрий Михайлович… – пролепетал парнишка.

Сержант присвистнул. Его рука непроизвольно потянулась к рации. Но он сдержался. Зло посмотрел на меня превратившимися в щелочки глазами.

– Что здесь произошло?!

Но я уже мягко касался его разума. Очень мягко. Нет ни малейшего желания оставить парня идиотом – вдруг у него жена, дети малые, родители-старики? Человеческий разум слаб, и, как ответит на любое внешнее воздействие, предполагать заранее очень трудно. Может замкнуться сам на себя, может ожесточиться и стать подобным алмазу, а может и рассыпаться, как карточный домик.

Доверие…

– Что произошло? – уже гораздо мягче поинтересовался сержант.

– Зверь, – я вздохнул и развел руками. – То ли волк, то ли медведь. Выскочил во-он оттуда, из-за угла. Ударил меня лапой, сбил с ног. А майор начал стрелять…

– Попал? – округлил глаза Саньков.

– Ты придурок или где?!—заорал на него сержант. – Ты кровь видел?

Рядовой потупился, разве что носком ботинка снег ковырять не начал.

– А потом зверь набросился на майора. Сбил с ног.

Петренко, не доверяя больше подчиненным, подошел к телу. Придирчиво осмотрел. Протянул озадаченно:

– А укусов-то нет…

Я чуть усилил воздействие. Крепкий орешек, этот сержант! Или патрульным мозги не положены?

– Возможно, разрыв сердца.

Моя маленькая подсказка упала на благодатную почву. Петренко кивнул, протянул паспорт.

– Это все москвичи. Мода, понимаешь, пошла всяких тварей дома держать. То жабу ядовитую, то кобру. А кто-то и тигра может. Лишь бы пыль в глаза пустить. А нам разбираться, понимаешь, когда их сожрут или покусают. Недавно по вызову мотались – у нового русского ротвейлер взбесился. Семья в ванной заперлась. Хорошо, что у них там хоть конем скачи, все поместились. А мы двери выламывали. Лейтенант Чуйков его из «калаша» в упор. Так потом на нас же жалобу накатали. За жестокое обращение с животными, понимаешь…

– Я могу идти, сержант?

– Что? А, идти… Заявление не хотите написать?

– Не сейчас. Возможно, днем приду.

– Отделение найдете? Вы же приезжий.

– В гостинице спрошу.

– Вот и хорошо. – Полицейский козырнул и повернулся к подчиненным.

Еще одно осторожное касание напоследок. Сержант никогда больше обо мне не вспомнит. И никто из рядовых тоже. Они будут знать, что нашли у подножия коринфских колонн тело майора госбезопасности, умершего от ужаса, а в окоченевших пальцах – пистолет. Уж не знаю, обнаружат ли они следы неведомого зверя? Кстати, что это за чудище, мне предстоит узнать. Не люблю оставлять загадки позади себя.

Оставив патруль разбираться с нелепой смертью, я быстрым шагом выбрался на Никольскую и, миновав длинное здание, битком набитое конторами и лавками, которые сейчас почему-то принято называть офисами и бутиками, повернул налево, в Третьяковский проезд. Напротив салона «Джорджио Армани», куда я ни разу не заходил, предпочитая покупать костюмы на родине дизайнера, я услыхал отголоски тревоги Збышека. Само собой, слуга крови почуял неладное, ощутил мою растерянность, мою боль, знал, что я использую Силу, чтобы повлиять на чье-то сознание, и теперь терялся в догадках.

Вначале во мне всколыхнулась злорадная мысль: пусть помучается, а то носится со мной, будто имеет дело с ребенком, а с не одним из старейших вампиров Европы, но потом мне стало попросту стыдно. Сколько лет мы вместе! И в фаворе, и в опале, и в добровольном изгнании, и в борьбе с врагами…

Я еще прибавил шагу, почти полетел, едва касаясь башмаками тротуарной плитки. Многие из кровных братьев в сходной ситуации не постеснялись бы левитировать. Но тогда, чтобы не нарушить закон Великой Тайны, пришлось бы набрасывать на город паутину невидимости, отводя глаза случайным прохожим. Сейчас, боюсь, мне не по силам наводить чары. Еще поворот, и перед моими глазами взметнулось ярко освещенное пятиэтажное здание – творение Вильяма Валькота. По давней привычке кивнув «Принцессе Грёзе» [7], я нырнул в услужливо распахнутую швейцаром дверь, стремительно прошагал сквозь сияние отполированного камня, золотых скульптур и фризов, поднялся на лифте – электрическом, подумать только! – в свой двухместный люкс.

Збышек расхаживал по гостиной, не находя себе места. Увидев меня, он в отчаянии швырнул на ковер мобильный телефон, который сжимал в руке. Бесполезный телефон, поскольку я этими новомодными штучками обзаводиться не желал.

Честно признаться, я не доверяю новинкам науки и техники, предпочитая полагаться на вещи, придуманные человечеством давным-давно. Исключение, пожалуй, составляют только летательные аппараты, придуманные братьями Райт и впоследствии доведенные многочисленными последователями до пределов мыслимого совершенства. Они существенно облегчили наши путешествия. Скажем, как кровные братья перемещались по свету во времена Фронды… да зачем копать так глубоко… при кайзере Вильгельме? Наемные или собственные рыдваны, запряженные самое малое четверкой коней. Повозки закрывались наглухо. Так чтобы ни единого лучика света не просочилось. А для дополнительной защиты мы укрывались внутри кареты в узкие ящики, издали похожие на гробы. Должно быть, Брему Стокеру удалось подглядеть, как путешествует один из вампиров. Так появился его знаменитый граф Дракула, спящий в гробу. Хорошо хоть не в белых тапочках… Повозки тащились очень медленно, часто застревая на бездорожье. Если достигали постоялого двора или гостиницы днем, то путешественника приходилось вносить в комнату в ящике. Для этого маловато одного кровного слуги – кто-то обзаводился несколькими, что не очень-то удобно нам самим, кто-то вынужденно прибегал к услугам наемных работников и охраны. Даже когда Европу и Североамериканские Соединенные Штаты опутала сеть железных дорог, мы продолжали пользоваться наглухо зашторенными каретами – в пассажирский вагон с ящиком-гробом не пускали, несмотря на наше немалое умение убеждать служащих и чиновников, а в багажном никому не хотелось ездить. Ну разве что в случае самой крайней необходимости. А после пары случаев, когда обычные воры в поисках мало-мальски ценного груза вскрывали убежища кровных братьев днем, обрекая их на мучительную смерть, ездили в поездах только самые отважные или самые безрассудные. То ли дело сейчас! Берешь билеты на ночной рейс и летишь куда вздумается.