Волчьи тропы - Фролов Андрей. Страница 12

Тот кивнул.

— Сам с ним поговоришь завтра, там все равно ещё один вопрос был… — И ярл невольно спрятал взгляд.

Торбранд молчал. Он знал: Орм сам все рассказал, как только «Скидбладнир» прибыл в Ульвборг [Ульвборг — Волчья Нора]. Конунг вздохнул, кивая головой, и укутал лицо клубами дыма.

— Сильно пробило?

— Навылет. — Рёрик ещё раз щёлкнул зажигалкой, раскуривая потухшую трубку. — Он вроде как на Змеёныша навалился, отталкивая, но тут-то их и накрыло. Навылет…

— Последствия?

— Не знаем пока, Торбранд. Сам посуди, сутки прошли, рана у дверга запеклась, но болит сильно. Как и должна, в общем… А ещё Хлёдвиг утверждает, что тот сознание терял пару раз и бредил…

— Говорил в бреду? — Он кивнул поднявшему на другом конце зала кубок Сигурду, в приветствии поднял свой и отпил.

— Говорил… — И Рёрик снова невольно смутился.

— Значит, все-таки не убереглись? — Голос конунга был тих, но ярл знал, что сейчас в правителе закипает буря, способная сломать не один хребет.

— Не сердись, Торбранд, — Рёрик тяжело вздохнул, — впервые в Раумсдале подобное происходит. Не могли знать, что так выйдет, да и сам бы ты по-другому не сделал. А у дверга этого, видать, Норнами так выткано…

Торбранд не ответил. Ярл, конечно, по большому счёту был прав, такого ещё не бывало и винить хирдманов в случившемся было бы просто выплеском злобы на бессилие. Но как теперь быть с подземником?… О, воля Норн!

— А где у нас главный трофей, конунг? — под одобрительные возгласы неожиданно встал со своего места Хальвдан, и тяжёлые мысли Торбранда мигом унеслись прочь.

Конунг поднял глаза и улыбнулся, прекрасно понимая, что тот имеет в виду далеко не ноутбук, отнятый у контрабандистов. Небрежно сделав знак стоящему у дверей зала трэлю, он выпрямился на своём кресле.

— Ну, так порожните рога, хирдманы! — звонко крикнул Торбранд и ещё шире улыбнулся, когда посланный за двери прислужник шустро внёс в избу трофейную бутыль, а под крышу рванулся единый радостный вопль. Под прозрачную струю самогона тут же потянулись кружки и рога. Сидящий рядом Рёрик расхохотался, и конунг окончательно выбросил из головы неприятную тему, протягивая свой кубок рабу. Все завтра…

Наполнив поистине великанский рог, слева от Атли из-за стола поднялся широкоплечий детина.

— Сказать хочу, — рявкнул он, и за столами мгновенно притихли, пряча улыбки в бородах. Гигант повернул к конунгу раскрасневшееся от выпитого пива лицо. Голос его, совершенно не вязавшийся с чудовищными мышцами воина, когда тот не кричал, был высок и даже немного гнусав: — Поднимаю этот рог за нашего славного конунга Торбранда, сына Хаскульда, что на землях раумов достойнейший из правителей, победителя турсов и хримтурсов, альвов и свартальвов! Славься, конунг! Кто славит — пьёт до дна! Скъёль!

— Скъёль! — многоголосо грянуло в ответ. Великан опрокинул рог, а по избе пронеслась волна, когда из-за столов начали подниматься дружинники, вскидывая руки в приветствии. Конунг тоже встал, поднимая кубок над головой, и цепким взглядом пробежался по лицам, не упустив ни одного.

— Славьтесь, ближники! — И жадно опустошил кубок.

Крепкий напиток ударил по лежавшему на дне пиву, и понеслась гульба… В Раумсдале по-другому не умели.

После этого Михаил неожиданно, словно сам залпом выпил стакан самогона, осел на кровать и погрузился в ледяное небытие.

7

Сколько прошло времени, Михаил мог определить весьма приблизительно, да и то казалось, что оно замедлилось, словно кто-то руками держал на часах стрелки. После того как прошли видения и кончился неожиданный морок, он просто сидел на кровати, ожидая, пока навалится сон. Но время текло карамелью, рана продолжала пульсировать, а дремота все не приходила.

Где— то в канализации шуршали крысы, за стеной стонали или негромко переговаривались такие же, как и он, пленники.

Миха лёг, ворочаясь на жёстком тюфяке, и принялся считать овец. Не помогло. Не помогли также выключенная лампа, погружение в медитативное состояние и ритмичное успокаивающее дыхание. Кузнец ворочался, мерил шагами камеру, досконально изучил механизм дверных петель, устройство кровати, схему сборки стула и стола, систему электропроводки, но усталость не приходила.

Тогда он начал усиленно думать, пытаясь до упора загрузить и утомить работой мозг. Думал о странных людях, в дом к которым так неожиданно попал рабом. Вроде русские, но ведут себя как чужаки. Говорят чисто, на Миссионеров даже черты похожей нет, но словно из другого мира. Были, конечно, в лесах сибирских язычники и староверцы, которых после войны как развернуло в мистико-военное русло, так там по сей день и держало, но чтоб подобное… Взявшие его в плен люди были просты, предельно открыты и до безобразия честны со всеми в этом мире силы и жестокости, в который Россия превратилась в двадцать втором веке. Сильные и серьёзные, умеющие легко пустить кровь любому, они, в отличие от тех же рейнджеров или сталкеров, одновременно были похожи на хулиганящих детей, случайно наделённых властью. Подобное соседство некой наивности восприятия окружающего с бесчеловечностью ко всему, что лежало за стенами их борга, приводило подземника в замешательство.

Викинги были совершенно не похожи ни на одно из многочисленных формирований сибирских или даже российских земель, будь то хоть анклавы Светящихся, берлоги отродьев, передвижные лагеря бродяжников, вольницу или систему Убежищ. И это не говоря уже про колхозы или уцелевшие Города, вроде Новосибирска. Может, только на военизированные братства Миссионеров, но только там все более по-армейски, что ли…

Было очевидно одно — сформировалось северное поселение много лет назад и, пожалуй, возможно, ещё даже до Четвёртой войны. Здесь издавна всему было определено своё место и отлажено в гармоничный механизм. Одного взгляда на хирд конунга хватало, чтобы понять, что существует определённая и жёсткая система, подчиняться которой обязан каждый из них. Иерархия, почтение и скрытая основа. Если в зале с правителем пировало двадцать убийц, то сколько ещё должно быть оставлено на стенах и дозорах? Свод собственных законов, направление единой мысли всех этих северян, словно стремление к некой объединяющей цели. Шутки, остроты и насмешки, которыми они, опять же, подобно детям, тешились друг над другом, — даже все это имело свои незримые и неизвестные постороннему взгляду границы, переступать которые не собирался никто. В то же время животная жестокость и способность без раздумий поступить согласно своим, подчас пугающим правилам и законам, попадая в чужой мир за стенами, напоминала… зверей.

Лязгнул замок смотрового окошечка, и Миха вздрогнул, вскидывая голову на дверь. Задремал все-таки? В узком окне появилось лицо Хлёдвига, отёкшее и помятое.

— Спишь? — хрипло поинтересовался он.

Михаил вытянул ноги, разминая затёкшие мышцы, и пожал плечами.

— Да нет ещё. — А внутри заворочалась подозрительная мысль: «Чего это надо викингу от подземника в самый разгар пира?»

Хлёдвиг нахмурился:

— Пошли, дверг, тебя хочет видеть конунг.

Громыхнул засов, и дверь со скрипом открылась. Северянин стоял на пороге, рукой лохматя и без того помятую тёмную шевелюру. В одной неопоясанной рубахе. «Смело, — подумал Миха, учитывая, что такого подземник руками бы скрутил. — А дальше что?»

Дверг спрыгнул с топчана, допил воду из стакана и вышел из камеры.

Прошли в основной коридор, повернули направо к лифтам, в просторной светлой кабине неторопливо поднялись на несколько этажей. Хлёдвиг отчаянно зевал, постанывал, прикасаясь руками к голове, но недовольным не выглядел. От викинга крепко несло перегаром. Новый коридор, недлинный, ярко освещённый, мимо пультов на стенах и точек внутренней связи, пожарных щитов и ничем не украшенных стен, дальше по мостку, под которым подземник разглядел просторный зал машинного цеха, к тусклым металлическим дверям в металлической же стене. Насколько кузнец мог ориентироваться, сейчас они находились в центральной башне борга.