Час Черной звезды - Малинин Евгений Николаевич. Страница 26

Многоликий снял со стены один из двух горевших факелов и начал спускаться вниз. Вотша без приглашения последовал за ним, а последним на лестницу ступил ирбис. Миновав два пролета, они оказались в недлинном узком коридоре, в конце которого виднелась дверь. Многоликий отодвинул наружный засов и, открыв дверь, кивнул Вотше:

– Побудешь до отъезда здесь…

Вотша молча переступил порог и в колеблющемся свете факела увидел совсем небольшую комнату. У противоположной стены, на грубо сколоченных нарах, была устроена постель, в левом углу находился небольшой стол и табурет, в противоположном углу на невысокой скамейке стоял глиняный тазик и кувшин для воды. Окон в комнате, естественно, не было.

– Проходи-проходи, – поторопили его сзади, и, когда он сделал еще один шаг вперед, дверь за ним захлопнулась.

Вотша ощупью добрался до постели и присел на нее.

«Побудешь здесь до отъезда… – всплыла в его голове последняя фраза многоликого, и тут же возник вопрос: – А когда мы отъезжаем?.. – И сразу же еще один: – И где сейчас находится волк, наверняка возглавлявший эту разыскивавшую его группу?! Может быть, отъезд задерживается из-за того, что волк зачем-то уехал из Ласта?!»

На Вотшу навалилась апатия. В конце концов, было совершенно не важно, почему волк отсутствует, где находится и когда вернется. Он попался, а значит, все кончено, его жизнь с этого дня превратится либо в бессрочное заточение в подземельях крайского замка, либо в ад в стае ирбисов!

Он улегся на постель и уставился невидящими глазами в скрытый тьмой потолок. Мысли ушли из его головы, мозг сковало бездумьем. Так он и лежал, не засыпая, не считая времени, не думая ни о чем! Порой ему казалось, что в беззвучной темноте, распахнутой перед его глазами, проплывают странные, бесформенные сгустки, что они внимательно разглядывают его, словно прикидывая, годится ли он на роль жертвы. Порой темнота становилась бархатной, убаюкивающей, в ее глубине чудилась едва слышная, ласковая мелодия странной, неземной музыки. Порой…

И вдруг в комнате вспыхнул факел!

Это было настолько неожиданно, настолько… противоестественно, что Вотша едва сдержал крик. Он мгновенно сел и, сощурив глаза, уставился на дымное, пляшущее пламя, осветившее его убогую темницу. А когда глаза привыкли к свету, до него дошло, что на самом деле пламя совсем и не яркое, что оно едва-едва справляется с царящим в комнате мраком и все-таки позволяет рассмотреть стены и потолок. Этим он и занялся.

Стены комнаты были сложены из плохо отесанных камней разного размера. Эти камни не слишком плотно прилегали друг к другу, и потому швы между ними были разной толщины. Вотша поднялся на ноги и подошел к углу, в котором стоял столик с табуретом. Именно в этом месте камни, составляющие стену, были очень большого размера, а швы необыкновенно широкие, так что пришлось даже заполнять их каменной крошкой. Он медленно провел пальцами по стене – они были холодны и чуть влажны, а известь, заполнявшая швы, размякла и продавливалась под пальцами.

«Если бы у меня был хоть какой-то инструмент, можно было бы попробовать выковырнуть один из этих камней и посмотреть, что там, за этой стеной», – подумал Вотша. И в этот момент за дверью послышалась возня, и она распахнулась.

В комнату заглянул тот самый стражник, который радовался, что Вотшу поймали. Он хмуро посмотрел на пленника, оглядел всю комнату, а затем громко спросил:

– Завтракать будешь?!

– Конечно… господин, – немедленно отозвался молодой изверг.

Стражник, видимо, уловил небольшую заминку перед словом «господин» и посмотрел на Вотшу с подозрением, словно желая понять, не было ли это насмешкой. Но парень глядел открыто и без улыбки.

– Конешно!.. – передразнил он Вотшу. – Совсем и не конешно! Многие, попадая сюда, лишаются аппетита!

Он, не поворачиваясь, протянул руку вбок, а затем подал Вотше плоское блюдо, на котором находились миска с дымящимся варевом, кусок хлеба, ложка и кружка.

– Вот твой завтрак, изверг!

Вотша быстро подошел, взял из рук стражника блюдо и с поклоном произнес:

– Благодарю вас, господин!

Стражник хмыкнул, шагнул назад и закрыл дверь.

Вотша присел к столу, понюхал пар, поднимающийся над миской, а затем принялся аккуратно есть. Прикончив жидкую кашу и хлеб, он потянулся к кружке, но, едва понюхав, отставил – пиво он не пил.

Этот день для молодого изверга стал самым длинным и тягостным. Безделье и вынужденная неподвижность угнетали его, а когда он представил себе, что всю оставшуюся жизнь ему придется провести в подземелье, стали совершенно невыносимыми. Ужин он не смог съесть, и когда стражник увидел нетронутую миску и хлеб, он довольно ухмыльнулся:

– Безделье и неподвижность – лучшие пытки для извергов!

А затем погас факел, и только тогда Вотша удивился – этот странный факел горел весь день, и его ни разу не меняли!

Снова воцарилась эта страшная беззвучная темнота, и на этот раз она была гораздо более тягостна, чем в первую ночь. Она словно говорила Вотше: «Вот что тебя ждет из ночи в ночь – темнота без сна, без мысли, без… надежды!» Она выматывала силы, иссушала мозг, до предела напрягала нервы. Она рождала странные, страшные видения – ухмыляющиеся, глумящиеся рожи, пляшущие цветные пятна, складывающиеся в дикие, абсурдные картины! Несколько раз Вотша поднимался с постели, пытаясь собственными движениями хотя бы немного отодвинуть наваливающуюся на него глухую темноту, но и эти его движения получались какими-то вялыми, немощными… Он пытался говорить, петь, но голос глох в давившей его беззвучной темноте!

Он устал бороться с этой темнотой и с самим собою, он готов был на все, чтобы наконец с треском зажегся факел, со скрипом открылась дверь, чтобы в комнату вошел стражник…

И в тот момент, когда он дошел, казалось бы, до крайнего напряжения, когда силы его уже совершенно истощились, он вдруг услышал звук!.. Едва слышный шорох. Он шел ниоткуда и почти сразу же стих, но Вотша почему-то был уверен, что это не порождение темноты, не обман слуха, не выверты его собственного мозга, начинающего бороться с темным беззвучием при помощи галлюцинаций!

Он приподнялся на своем жестком ложе и замер. Секунды текли медленно, вяло, и шорох не повторялся. Голова Вотши осторожно опустилась на плоский подголовник, и в этот момент шорох раздался снова, а затем он перешел в короткий стук и скрип. Вотша снова поднял голову и увидел, что в углу комнаты, позади столика, вдруг прорезалась тонкая чуть светящаяся полоска!

Вотша вскочил на ноги, пристально всматриваясь в эту полоску, и услышал тихий шепот:

– Эй… дикарь… ты здесь?..

Дикарем его мог назвать только один человек, но каким образом он оказался здесь, в подземелье?!

Вотша хотел ответить, но это у него получилось далеко не сразу. И все-таки через пару секунд он смог выдавить шепот из своего перехваченного судорогой горла:

– Здесь!.. Я здесь!

– Отлично! – донеслось в ответ из угла. – Давай выбираться отсюда!

Выбираться?!

Он не мог поверить в услышанное. Осторожно спустив ноги на пол, он встал и неверной походкой отправился в угол, к едва заметной, но такой яркой полоске света. Оказавшись рядом, он наклонился и проговорил в эту самую полоску:

– Как… выбираться?..

– А вот так… – ответили ему шепотом из-за стены, и в следующий момент один из самых больших камней со слабым скрежетом повернулся и вывалился из стены наружу, в открывшийся лаз, в освещенную маленьким фонарем нору. И из этой норы на Вотшу смотрела улыбающаяся, конопатая физиономия Выжиги!

– Пролезай! – шепотом приказал вор. – Я поставлю камень на место!

Вотша осторожно пролез в лаз, прополз мимо прижавшегося к стене норы Выжиги и сел на землю. Конопатый воришка встал на колени, приподнял камень за укрепленные на его обратной стороне скобы и осторожно вложил его на прежнее место. Затем он задвинул тяжелый деревянный брус, удерживавший камень в кладке, и обернулся. Увидев, что Вотша наблюдает за ним, он нахмурился и прошипел: