Время Тьмы - Хэмбли Барбара. Страница 19

Вторым чувством был испуг. Когда она вышла на верхнюю ступеньку, то ударилась, как о стену, о шум и зловоние. Люди ссорились, спорили, кричали во весь голос, спрашивая, где взять еду, бранясь и борясь за обладание бесящимися и испуганными животными, теснясь и размахивая руками у дверей домов, уже переполненных беженцами, требуя приюта; другие дрались у полупустого городского фонтана, переругиваясь из-за воды резкими испуганно-злобными голосами. Набирающий силу свет показал Джил бледные и напряженные лица, осторожные глаза, бегающие, как у крыс. Они искали точку опоры в этом хаосе. Ледяной ветер с гор приносил своим холодным дыханием вонь неубранных отбросов.

«Господи, – подумала Джил, ужаснувшись, – они доведут себя до холеры, чумы... и тому подобного. Что эти люди знают о санитарии и болезнях?»

И третьим ее чувством, когда она, дрожа, стояла на верхней ступени в обжигающем холоде, был жгучий голод. Она обдумала положение дел. Начальник стражи, казалось, был на стороне Ингольда, и с ним, наверное, можно договориться насчет еды, используя ее связи с колдуном. Она пошла вниз по ступенькам, миновав по пути мужчину средних лет в грязной просторной одежде, который сидел на нижней ступеньке с явным намерением остаться там, к полудюжине мужчин и женщин в черной форме городской стражи, готовивших повозки для вояжа в Гей. Они были, очевидно, под командой высокого молодого человека с белыми, цвета слоновой кости косами, свешивающимися до талии, который увлекся жарким спором с кучкой гражданских в домотканой одежде. Старший из них многозначительно качал головой, стражник указывал на толпу на площади. Когда Джил подошла поближе, он в отчаянии отослал этих людей и повернулся к ней.

– Ты можешь управлять? – требовательно спросил он.

– Лошадью? – спросила Джил, вздрогнув, она-то подумала об автомобилях.

– Я же не спрашиваю про гусей. Если ты не умеешь управлять, пойдем пешком? Или верхом на чем угодно. Меня не интересует.

– Верхом могу, – сказала Джил, внезапно поняв, зачем ее спрашивают. – И я не боюсь Тьмы.

– Тогда ты дура, – капитан пристально посмотрел на нее, его белые брови чуть сдвинулись, когда он разглядел ее одежду. Но он ничего не сказал на это, только повернулся позвать седовласую женщину в черной форме.

– Сейя! Дай этой повозку с поводьями.

Он повернулся к Джил.

– Она позаботится о тебе.

Потом, когда Джил пошла с Сейей, он спросил:

– Ты можешь сражаться?

Джил остановилась.

– Мне никогда не приходилось держать в руках меч.

– Тогда, если на нас нападут, ради Бога, не путайся под ногами у тех, кому приходилось.

Он отвернулся, выкрикивая приказы кому-то еще, предельно лаконичный и бесстрастный, как и подобает быть опытному военачальнику. Сейя подошла к Джил с кривой усмешкой на суровом лице, ее меч хлопал по ногам, обутым в мягкие ботинки.

– Не позволяй помыкать тобой, – сказала она, провожая взглядом его удаляющуюся стройную фигуру. – Он бы самого Высокого Короля усадил управлять повозкой, окажись мы рядом, без всяких «с вашего позволения». Теперь смотри.

Джил повторила движение руки женщины и увидела Януса и Ингольда, стоявших в середине толпы у подножия ступеней, окруженных ссорящимися возницами, жестикулирующими стражниками и шаткими телегами. Высокий капитан разговаривал с ними, глядя сверху вниз. Янус казался потрясенным, Ингольд – заинтересованным. Колдун забрался в ближайшую повозку, занял место погонщика.

Когда они оставили позади последние дома Карста, солнце очертило острые пики на востоке, высветив сцену, но не разогнав туман, густо покрывающий деревья. Джил посадили на неудобное узкое упряжное седло толстой чалой лошади ближе к голове конвоя. Джил заметила, что большинство повозок в городе было реквизировано, намного больше, чем можно было найти гражданских погонщиков, согласившихся вернуться в зловещий Гей. Многими управляли стражники, и тонкая разбросанная цепочка их ехала по обеим сторонам обоза – и мужчины, и женщины, как она видела, большей частью молодые, хотя в цепи тут и там были заметны седые и лысые головы. Они двигались без отдыха, и Джил видела следы напряжения и усталости на их лицах. Это были бойцы, принявшие на себя главный удар при обороне Гея.

Когда совсем рассвело, Джил заметила маленькие лагеря беженцев в лесах, разбросанные вдоль дороги и вдалеке за деревьями. Встречались беженцы и на дороге, мужчины и женщины, в грязной и мятой одежде, неуклюже тащившие узлы одеял и кухонные горшки на спинах, толкавшие наскоро сколоченные тачки или грубые повозки. Тут и там можно было увидеть мужчину, тянувшего за собой на веревке осла, или женщину, тащившую за рога упирающуюся корову. В большинстве своем они не останавливались и обращали лишь слабое внимание на извилистый ряд телег и редкую линию охраны. Они слишком устали от бегства и страха, чтобы думать о чем-нибудь еще, кроме движения вперед.

Неожиданно дорога свернула вниз. Из-за прозрачного ряда деревьев с пожухлой листвой Джил почувствовала свежее дуновение ветра. Она посмотрела на воронку сбоку от дороги, открывшую ей город Гей, и у нее защемило сердце. Он лежал вдалеке, окруженный своими многочисленными стенами, расположенный в излучине реки, видимый через равнину, ставшую осенью рыже-золотой, и пересеченный белой решеткой городских улиц. У нее было чувство, будто она чуть ли не жила здесь, ходила по этим прямоугольным улицам и с детства знала эти силуэты башенок и деревьев. На фоне утреннего неба вздымались шесть каменных пиков – летящие опоры, лишенные стен, которые они поддерживали, вытянутые, как костлявые пальцы руки скелета в белизне воздуха.

– Деревья совсем голые, – раздался рядом с ней ровный мужской голос. – А ведь летом это был сад.

Она посмотрела вниз. У ее колена, шагая рядом с еле ползущей телегой, шел светловолосый капитан, в его глазах отражался ясный белый свет неба. Она ответила:

– Я знаю.

Взгляд светлых глаз скользнул по ее лицу.

– Ты пришла с Ингольдом издалека?

Она кивнула.

– Но я была в Гее раньше.

Опять вопросов не было, капитан только принял это к сведению. Это был худощавый, широкий в кости человек. В смешивающихся тенях деревьев она видела, что капитан моложе ее. Его старили жесткость взгляда, этакая маска самодостаточности и, конечно, большие круги под глазами – след тяжелых потрясений. Через какое-то время он сказал:

– Меня зовут Ледяной Сокол, я из стражи.

– А меня Джил, – просто отозвалась девушка, пригибаясь, когда они проезжали под раскидистыми ветвями огромного дуба. Гей снова скрылся от них за рыже-серебристыми деревьям, тонувшими в опаловой дымке. Скрип колес смешался с шелестом опавших листьев под ногами.

– На древнем языке Вос «джил» означает лед, – рассеянно пробормотал он. – «Джил-Шалос» – ледяное острие, сосулька. Когда-то у меня был охотничий орел с таким именем.

Джил взглянула на него с любопытством.

– Тогда твое собственное имя будет – ледяной и еще что-то.

Он покачал головой.

– На языке моего народа мое имя – «Нуагчилиос», Небесный Странник. Почему ты пошла с нами?

– Потому что ты мне велел, – ответила Джил.

Ледяной Сокол вскинул бесцветные брови. Но он больше ничего не спрашивал, а если бы и спросил, она не смогла бы ответить. Она знала лишь, что ее тянуло к этим спокойным и уверенным воинам; когда ее попросили присоединиться к ним, она не могла остаться в стороне.

Они выехали из леса и теперь медленно спускались по холмам, пробираясь через желтые травы степи, будто плыли по озеру из мягкого расплавленного золота; маленькое далекое солнце висело в бесцветном утреннем небе. Они миновали новых беженцев, разрозненные группы мужчин и женщин, несущих на спине последнее свое имущество, испуганные стайки детей, старшие из которых вели младших за руки. Обочины дороги были усеяны следами бегства – книги, белье, а в одном месте – серебряная птичья клетка, изящная, как тонкое, ручной работы кружево, на ее открытой дверце сидел розовый зяблик, испуганно чирикая на ветру. Ледяной Сокол указал на Холм Треда, круглый мыс в центре золотой равнины, поросший лишайниками, но взгляд Джил устремился дальше – на стены Гея. Она видела пики башен, возвышающиеся над разрушенными шпилями, арками, выступами и зубцами, прекрасными, как гобелен ручной работы с вытканными шпалерами на голых ветвях, а над всем этим – поломанные изгибающиеся ребра опор, все, что осталось от Дворца.