Шайтан-звезда - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 88

Если бы Абризе захотелось увидеть то, что увидел он, ей пришлось бы сесть иначе. Но горе лишило ее сил – точнее, лишило всякого желания шевелиться.

– О Джеван, нас посетило еще одно бедствие! – плачущим голосом произнесла Абриза. – Посмотри, что там такое! И если это наши враги, то лучше убей меня сразу! Потому что нет больше Ади, который взялся защищать меня!

– Если аль-Асвад поклялся, то поклялись и все его люди! – ответив такими суровыми словами, Джеван-курд выглянул – и в изумлении призвал имя Аллаха.

– Это друзья или враги? – жалобно осведомилась Абриза.

– Это аль-Яхмум!

– Аль-Яхмум? – в недоумении повторила она. – Конь Ади аль-Асвада?

– Ну да, о госпожа, это его вороной жеребец! Достаточно взглянуть на его прекрасную голову, чтобы понять – этот конь может принадлежать лишь царям и сыновьям царей! Он из потомков кобылиц пророка, и в нем смешались две крови, кохейлан и сиглави, и от кохейлан в нем прочность костяка и масть, а от сиглави – легкость и красота!

Но все эти восхваления Джеван-курд произнес рыдающим голосом, как будто вместе с аль-Асвадом и его былым величием оплакивал заодно и коня.

Абриза выглянула.

Вороной красавец аль-Яхмум неторопливо шел по каменистой равнине, сверкая нарядным седлом, и время от времени опускал точеную голову, как бы принюхиваясь.

– Он ищет хозяина, о госпожа… – и Джеван-курд громко вздохнул. – Но не вздумай подходить к нему, он признавал лишь Ади, да простит ему Аллах все его грехи. Думаешь, зря его прозвали «Убивающий всадников»? Это конь, воспитанный для битвы, но даже он не уберег своего господина… Горе мне, о женщина, мы все его не уберегли, а ведь это был витязь своего времени, и он считался за пятьсот всадников среди арабов…

– А если я попытаюсь? Ведь не съест же он меня? – Абризе в тот миг безумно захотелось сохранить для себя хоть что-то, принадлежавшее аль-Асваду.

– Он кусается, как дикий барс, о госпожа, и посмотри на его ноги с белыми бабками – лошадь с такими ногами в ярости бьет задом. Конечно, надо было бы освободить его от седла – мы, арабы, бережем спины своих лошадей не так, как вы, франки.

Абриза вскочила на ноги, обидевшись чрезмерно и от обиды забыв, что на самом деле, как оказалось, она не дочь, а лишь воспитанница франков.

– А мы, франки, не боимся брыкливых лошадей, как вы, арабы! Сейчас я пойду и расседлаю его!

Она выбежала и встала так, чтобы жеребец заметил ее.

Джеван-курд не успел удержать ее. Но это было и ни к чему – бесноватое войско тронулось в путь, и никто из предводителей даже не обернулся назад, а черномазые обезьяны – тем более.

Увидев Абризу, Аль-Яхмум остановился, попятился, как если бы его осадил невидимый всадник, и чуть приподнял правую переднюю ногу. Это было почти человеческое движение – конь как бы предупреждал, чтобы его не трогали. Он даже не вздернул верхнюю губу, изготовившись к укусу.

Абриза остановилась.

– Иди ко мне, иди ко мне, аль-Яхмум, иди ко мне… – заговорила она, протягивая раскрытые ладони.

Аль-Яхмум помотал головой, расплескав при этом свою великолепную гриву. И упрямо ударил копытом оземь – не со злостью, а как бы показывая, что с ним не совладать.

– Ты хороший, ты красивый, ты умный… – продолжала Абриза. – Ты красив, как сам Абджар, принадлежавший Антару. И звездочка у тебя во лбу лучше настоящей звезды! И про тебя сложены стихи!

Конь выслушал эти стихи, опустив голову, слегка ею покачивая, как бы одобряя и сочинителя, и ту, что привела строчки к месту. Но, стоило Абризе шагнуть к нему, он отскочил и, обогнув ее красивым легким галопом, направился догонять бесноватое войско.

По дороге что-то встревожило его, он замер, как вкопанный, и лишь пышный его хвост неторопливо бил по бокам. Абриза посмотрела на него в щель между пальцами, и вороной конь показался ей сотканным из света.

Нужно было бороться за него до последней возможности!

И она пустилась бежать так, как ночью, по приказу яростной Шакунты.

Абриза неслась наперерез коню, но с таким расчетом, чтобы, если он поскачет, оказаться чуть впереди. И ей это почти удалось. Не ожидавший такой дерзости конь действительно сделал несколько прыжков вперед и в последний миг успел, мотнув головой, плеснуть поводьями мимо рук Абризы.

Она забежала вперед – но он сделал диковинный прыжок вбок.

Тогда она пошла к коню медленно, протягивая руки, и он ждал ее, опустив голову, но, когда она была совсем близко, аль-Яхмум приподнял губу.

– Я не обижу тебя, я буду очень тебя любить, ведь ты – конь аль-Асвада, – сказала Абриза. – Ты будешь есть просеянный ячмень и пить самую чистую воду, сладкую речную воду, а не соленую, из пустынных колодцев!

Она думала, что звуки ласкового и спокойного голоса отвлекут аль-Яхмума.

Но он так помотал красивой сухой головой, что длинная грива встала над лебединой шеей черным облаком. И припустился во весь дух мимо Абризы, так что она еле успела отскочить, и понесся почему-то следом за бесноватым войском.

– Уж не лишился ли и он разума от поразивших его бедствий? – расстроился за коня Джеван-курд.

– Что же ты не помог мне поймать его, о несчастный?

– Я еще не выжил из ума, чтобы ловить аль-Яхмума. Это отродье шайтана, а не конь! Вот сейчас он, скорее всего, учуял какую-нибудь старую и шелудивую кобылу в поре, и помчится за ней, и зубами сдернет ее всадника с седла… Не удивляйся, о госпожа, он еще и не такому обучен! И этот мерзавец смешает свою благородную кровь с вонючей кровью той кобылы, порази его Аллах! Если бы конюхи допустили такое непотребство, аль-Асвад прогнал бы их с позором!

– Может быть, после этого он успокоится и позволит себя поймать, о Джеван? – глядя вслед вороному красавцу, спросила Абриза.

– Если такое чудо и случится, то поймают его те обезьяны, не смыслящие в конях и их достоинствах! – сердито отвечал курд. – С тех пор, как я подружился с арабами и езжу справа от Ади аль-Асвада… мир праху его…

Курд помрачнел и замолчал.

– С тех пор, как ты подружился с арабами, о Джеван?

– Я не видел лучшего коня, клянусь Аллахом! Как ты полагаешь, о госпожа, за сколько дней можно добраться на лошади от Баа-аль-Бека до Дамаска?

– Я не знаю, где Баа-аль-Бек, – призналась Абриза, – Это дальше, чем от Дамаска до Эдессы?

– Я полагаю, не дальше, – туманно отвечал Джеван-курд, явно не желая признаваться в своей неосведомленности. – Если ехать из Баа-аль-Бека в Дамаск на плохих лошадях, дорога займет три дня, на хороших – два дня, а такой конь, как аль-Яхмум, одолеет ее за одну ночь.

– О Джеван, если те безумцы исхитрятся и поймают аль-Яхмума, мы можем выкупить их у него! – радостно воскликнула Абриза. – На мне еще осталось браслеты и жемчуг, к тому же, ночью… той ночью…

Абриза прикоснулась к черному ожерелью. То, как оно угодило к ней на шею, все же было настолько невероятно, что объяснить курду явление матери, о существовании которой было известно лишь из истории уличного рассказчика, она не взялась бы…

– Напрасные все это речи – Аль-Яхмум не подпустит их к себе, о госпожа, – возразил упрямый курд.

– А если они подманят его лепешкой? К тому же здесь, на этих песках, ему нечего есть, а у них при себе – корм для лошадей и верблюдов. И они могут на привале набрать для него воды из колодца. Голод и жажда заставят его…

– Ты не знаешь гордости коней арабов, о госпожа!

– Однако я попытаюсь! Вставай, пойдем, о Джеван, – заторопилась Абриза. – Иначе те безумцы уйдут слишком далеко, и аль-Яхмум – с ними вместе.

– Если ты хочешь вернуться в ту долину, то мы должны идти совсем в другую сторону, – заметил курд, но Абриза тряхнула длинными косами, вскинула на плечо свернутый в длинный жгут аба и пошла следом за аль-Яхмумом. И сперва это был всего лишь быстрый шаг, но вскоре Абриза поймала себя на том, что уже бежит.