Тень на обороте - Сергачева Юлия. Страница 34

Затуманенный глаз трубы следил, как девушка сворачивает на неприметную тропу, огибающую поселок по задворкам, как скрывается за дверью темной развалюхи на окраине селения. Затем внутри зажигается свет и окошко домика наливается желтым.

Так вот, значит, где ты теперь обитаешь… Почему?

«…Прежде, когда Оборотней хватало — гибель каждого из них приносила мало пользы обычным людям. Ну, там рана зажила, зуб перестал ныть… Чем больше истребляли Оборотней, тем сильнее возрастало благотворное действие их крови. Если раньше на одного мертвого Оборотня приходился один излеченный человек, так потом на одного Оборотня приходилось десять человек, потом сотни, тысячи… Теперь, когда Оборотень остался один — его смерть, скорее всего, способна исцелить всех людей разом…»

Из трактата «О пользе вреда».

Не рекомендовано к печати Императорской Академией Высших наук.

Глава 5.

Голем в замке барона был потрепанный и явно переживший немало схваток с самим бароном в прежние времена, но с тех пор забытый. Поначалу с него сходила чешуя ржавчины и сыпалась пыль, а суставы (один стянут рыжей от старости проволокой) надрывно скрежетали. А потом глиняная громадина стала перемещаться проворно и ловко.

Поворот, подсечка… Искры из глаз!

Тупой, облегченный меч позорно, плашмя прошелся по моему затылку. Так, лишь слегка погладил… Я несколько раз с силой зажмурился, прогоняя радужные круги. Темный болван отступил, небрежно вращая кистью. То есть, это только кажется, что небрежно… Я затосковал, понимая, что не проскользну. А синяков на мне и так порядочно.

Может, вот так попробо… Ох! Не надо так пробовать! Я и в лучшие времена не самый хороший боец, а уж теперь, когда вышел из формы, вообще ни на что не гожусь.

Керамический панцирь голема чуть ниже условного ребра иссечен царапинами. Видимо, там самое уязвимое место и туда целились более удачливые соперники болвана. Так что попытаемся сделать ложный выпад. Тут быстро, а тут скользящий удар… Скрежет меча и брызги песка! Ага!

Голем одобрительно кивает. Каждую удачу противника он воспринимает, как свою победу. Простодушный бедолага не подозревает о подсказке на собственном теле. Мне становится неловко.

— Эта рухлядь давно требует обновления, — послышался знакомый голос, сегодня на редкость безмятежный.

От ворот ступал пружинисто, как хищник на охоте, Малич. Непроницаемое лицо его ожило, но как-то неприятно — так могла бы изображать дружелюбие маска трагика. Через противоестественное усилие.

— Вы позволите? — блондин взял запасной клинок.

— Окажите любезность, — ответил я, как можно безразличнее.

Что еще за новости?

В руках вышколенного бойца Малича даже тупой тренировочный меч — оружие посильнее моего собственного боевого клинка. А владеет он им всяко лучше меня. А может, предложить ему партию в перевертыши? Душу отведет, и не убьет никого…

Отвесив друг другу церемониальные поклоны, мы разошлись на отмеченные позиции. Голем встал поодаль, приняв на себя роль судьи. Смертоубийства он не допустит. Во всяком случае, попытается не допустить.

Удар… Подсечка… Быстрый поворот… Солнце бьет в лицо, я пропускаю очередной финт… От боли я готов завыть, но на ногах удержался.

Неестественно белое лицо Малича прямо напротив, а глаза у него сияют лютым, неудержимым гневом. Я никогда не верил выражению «глаза горят». Но эти горели.

— Я смотрю, — задыхаясь, выговорил я, — у вас большой опыт по части… причинения вреда ближним своим.

— Ну что вы! — Малич сцедил учтивость в ответ, словно змея — яд. — Куда мне до потомственного Юга!

Лязгнули незримые клинки. Посыпались невидимые искры.

— Не уверен насчет всех Югов, — я вел острием меча, пытаясь найти в его защите слабину. — Не было возможности пообщаться ни с кем из родственников. Все, знаете ли, умерли. Тоже ближние постарались.

Малич даже бровью не повел, небрежно отбив мой клинок еще до того, как я завершил задуманное. Тускло сверкнуло кольцо на его правой руке, будто соринку в глаз подбросило. Я невольно сморгнул.

— Могу лишь сожалеть, что они не довели свое намерение до конца, — блондин воспользовался мгновенной заминкой.

Я скрипнул зубами, то ли от боли, вызванной ударом тупого клинка, то ли от пробудившейся привычной злости.

— По-вашему, — мой меч заскользил по новой траектории, выцеливая нужную точку, — в мире без… э-э… Югов, никто бы не погибал из-за несчастного случая? — На этот раз выпад оказался удачным, Малич вздрогнул, принимая удар. Вскинулся, взгляд остекленел от ярости:

— В том мире несчастье не звалось бы Оборотнем!

— Я не виноват, что она погибла.

— Она погибла, потому что рядом был ты!

Прорвалось! На месте Малича словно взвился песчаный вихрь, бешено вращающий клинком. От ужаса перед этим неудержимым поступательным движением я сам ускоряюсь так, как и не ждал от себя. Несколько мгновений слышно только прерывистое дыхание, звон металла и скрип гальки под подошвами.

Быстрый удар слева… Обманный уход… Просверк солнца на кромке лезвия… Снова удар… Поворот корпуса с уклоном… Встречный удар перехватывает клинок, боль откатывает в кисть, немеет рука…

Миг — и наши лица оказались друг напротив друга. В створе скрещенных мечей. Я мог различить даже то, что в голубых глазах Малича есть серые и желтые точки, а на его правом указательном пальце колышутся волоски вокруг серебряного черненого кольца с грубой насечкой.

А в следующий миг, я оказываюсь на земле. И чужой клинок царапает шею.

— Уже лучше, — как ни в чем ни бывало, прокомментировал Малич. Его меч, описав медленную дугу, скрывается из поля моего зрения. Под подбородком прохладный след прикоснувшейся стали тупо ноет, словно там и впрямь открылась рана. — Есть несколько ошибок, которые вы регулярно совершаете, но их можно исправить… Видимо, только угроза жизни способна заставить вас действовать более-менее эффективно.

— А мой жизни что-то угрожало? — сипло осведомился я, поднимаясь на ноги.

— Вам ничего не угрожает, пока я рядом, — Малич внезапно перешел на основной язык.

Вот неожиданность! Я замешкался, машинально выуживая второй слой: «не отвлекайтесь на посторонние угрозы, потому что я и есть настоящая угроза для вас…»

Пот и пыль щипали глаза, заставляя щуриться. Зато Малич смотрел прямо, кажется он даже не запыхался особенно. Только в распахнувшемся вороте рубахи блестела потная кожа.

Я усмехнулся криво:

— Да вы оказывается знаток древних наречий.

— Язык противника полезно знать.

Противника — в смысле «врага» или в значении «стоящего напротив»? Впрочем, выражение физиономии Малича вполне ясно толкует двусмысленность. Странно, а ведь мне казалось, что до крушения самолета он умеренно безразлично относился ко мне. И, тем не менее, занимался мертвым языком…

— Мне поручились стеречь вас. Я постараюсь сделать это как можно лучше.

Стеречь — означает охранять от покушения извне или от попытки сбежать. А еще это значит «смотреть неотрывно, наблюдать». Может, это и еще что-то значит. Я мельком пожалел, что так поверхностно знаком с основным языком. Перед противником неловко. Не удается по достоинству оценить всю многозначительность беседы. Но уж угрозу легко распознать!..

Я снова усмехнулся и с удовольствием пожелал:

— Удачи!

Все-таки это занятный язык. На нем даже простое пожелание можно истолковать, как вызов: «попробуй!»

— Достаточно. — Лицо Малича снова взялось льдом. Обманчивым, готовым проломиться в любой момент, выплеснуть черную ненависть, как парящую воду в крепкий мороз.

И, возвратив меч голему, Малич пружинисто зашагал к выходу, не оборачиваясь.

— Очень хорошо, — внезапно слышится сипящий голос обычно несокрушимо молчаливого голема. Болван смотрит не на уходящего Малича, а на меня. — Гораздо лучше, чем раньше!

Я мигнул, соображая. Совершил целую серию ненужных движений, отряхиваясь, потирая синяки, подбирая оброненный меч, лишь бы не смотреть вокруг. Не знаю, чего добивался Малич, но то, что сражаясь с ним, я явно превзошел собственный уровень — это заметил не только голем, но и я сам.