За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь. Страница 20

— Так он, Диван Диванович, что же, нотариус? — сумел вставить вопрос Хмурий Несмеянович.

— Нет! Ну что вы! — понеслось ему в ответ со всех сторон. — Это один из домовых его чудного жилища нотариусом подрабатывает…

Наконец, прибегнув уже к командному голосу, Хмурию Несмеяновичу удалось установить, в каком направлении и по каким приметам следует искать дом Дивана Дивановича. Получив необходимую информацию, путники поспешно распрощались с услужливыми домовиками и покинули лавку.

— Ну вот, корнет, — усилием воли возвращая себе бодрость духа, сказал Тучко, у которого в ушах все еще звенел восторженный гимн жемчужине общества. — Что-что, а нотариуса сыскать везде можно. Фу-ты, ну-ты, эким тебя франтом сделали! — не удержался он от замечания, когда Персефоний занял место рядом с ним на передке.

Повозка вновь пошла петлять между плетней. Вот показался впереди искомый дом. Он и впрямь был примечателен — мимо не проедешь. Строго говоря, само жилище совершенно терялось среди бесчисленных приросших к нему сараев, клетей и прочих пристроев, крытых, заодно с центральным строением, камышом. Быть может, когда-то он и поражал воображение живописностью или оригинальностью архитектурного замысла. Быть может, даже навевал какие-нибудь приятные ассоциации. Но ныне и сад был запущен, и крыша давно не чинилась, так что при взгляде со стороны дом изрядно напоминал сложенные кривой пирамидой коровьи лепешки среди жухлой травы.

На поднятый собаками лай вышли сразу трое домовых с хмурыми лицами. Внимательно осмотрев приезжих, расспросив их и убедившись, что в брике никого больше нет, они открыли сбитые из жердин воротца и впустили повозку во двор.

— Милости просим, — без всякой охоты пригласил один из них.

Явное недружелюбие со стороны хозяев смутило Персефония, но Тучко только чуть усмехнулся и решительно шагнул в указанную дверь.

Внутри, впрочем, самоуверенный вид на секунду покинул его. В комнатке, где оказались они с упырем, собралась вся ночная челядь: старый домовой с бородищей до полу, четверо его сыновей, восемь внуков; также братья-овинники средних лет в количестве трех штук; а еще пожилой банник со своей кикиморой, отличавшейся ростом и мужеподобной внешностью, и с сыном, который явно пошел в мать. Выражение лиц заставляло вспомнить недавние кровавые события в лионебергском предместье, к тому же вся компания была неплохо вооружена; под бородой старика даже кольчуга поблескивала.

Все они в упор смотрели на вошедших.

По счастью, один из тех троих, которые впустили Персефония и Тучко, заглянул в дверь и разъяснил:

— Это к Скоруше, клиенты.

— А-а! — Домовые расслабились, а вместе с ними и Персефоний и, как он успел заметить, Хмурий Несмеянович, явно успевший пожалеть, что оставил свой посох в брике.

Один из домовых старшего поколения, отложив топор, просеменил в угол, к большому сундуку, и подозвал гостей:

— Прошу сюда, милостивые государи!

Остальные возобновили прерванный разговор — кажется, это был военный совет.

— На сей раз мы не допустим ошибок! — слышался с их стороны суровый голос. — План обороны таков…

— Чего изволите-с?

Домовой Скоруша профессионально лучился доброжелательностью, будто не он минуту назад с самым зловещим видом поигрывал топором.

Тучко быстро и четко объяснил, чего они изволят.

— Нет ничего проще! Сей момент.

Скоруша нырнул в сундук и выудил оттуда пачку бланков. Работал он куда шустрее, чем Вралье в «Трубочном зелье», впрочем, ему немало помогало то, что все бланки были уже заполненными, оставалось вписать только имена и даты.

— В последнее время это весьма распространенная услуга, — пояснил Скоруша. — Подпишите! Вот здесь… здесь… и вот тут…

Хмурий Несмеянович поставил подписи в нужных местах и пододвинул бумаги Персефонию.

— Давай, корнет! Поторопись, пока опять что-нибудь не стряслось.

— А что такое? — забеспокоился Скоруша.

— Ничего. Ну, корнет, чего ждешь?

Упырь взял в руки перо и уже поднес его к чернильнице, как вдруг раздался треск и крик:

— Ага!

Персефоний вздрогнул, Тучко шумно выдохнул сквозь зубы и медленно обернулся. На пороге двери, ведущей в хозяйские покои, стоял высокий тощий человек в потертой сорочке, из-под которой торчали две кривые волосатые макаронины, служившие ему ногами. Сужающееся книзу лицо было изможденным и бледным, глаза горели безумным огнем. В трясущихся руках плясало длинноствольное ружье с прихотливыми золотыми узорами на цевье и прикладе.

— Ага! — повторил этот человек, целясь приблизительно в клиентов Скоруши. — Шпионы? Лазутчики? Диверсанты? Кто такие, кем подосланы, что вызнать желаете? Красного петуха подпустить? Бурую свинью подложить?

Тучко, заткнув большие пальцы за пояс, безмятежно смотрел на безумца, а домовые, поначалу малость опешившие, кинулись к нему с криками:

— Никаких шпионов, Диван Диванович! Что же вы делаете? Мы о вас заботимся, а вы из постели, да в таком виде! Немедленно ложитесь, вам вредно волноваться! Вот сейчас чайку, с малинкой…

— Это все он… Все враг мой вечный… Диван Некислович… — бормотал уводимый под руки Диван Диванович; «шпионами» он уже не интересовался, однако ружье отдать не пожелал, вцепился в него, как собака в кость.

— Прихворнул наш Диван Диванович, — сообщил посетителям Скоруша.

Тучко молча кивнул, хотя по лицу видно было, что у него есть что сказать по поводу хвори «жемчужины общества» — «жемчужины» как таковой и общества вообще.

— Подписывать будете?

— Да, конечно, — сказал Персефоний и склонился над бумагой.

Он успел поставить только одну подпись из требуемых трех, как послышался новый треск. Видно, не такое это простое дело — прекрасного человека в постель укладывать. Стараясь не отвлекаться на крики и стук, упырь поставил вторую подпись, как вдруг входная дверь распахнулась, и в нее ворвалась вооруженная шайка. Состояла она преимущественно из людей, но были в ней и лешие, и шальные домовые — то ли бездомные, то ли так, гуляки.

Первого из них Хмурий Несмеянович с ходу повалил на пол, встретив страшным ударом слева, но его тут же скрутили остальные. Заломили руки и Персефонию. Скоруша попытался спрятаться в сундуке — выудили, связали и бросили в угол рядом с человеком и упырем.

— Что происходит? — тихо спросил Тучко.

— Диван Некислович! — всхлипнул Скоруша, будто это что-нибудь объясняло.

Глава 11

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК ДИВАН НЕКИСЛОВИЧ

Минуту или две в доме гремела битва. Домовые, так и не составившие план обороны, сопротивлялись отчаянно, но были бессильны против стремительного натиска.

Вскоре в ту самую комнату, откуда начался штурм, ввели растрепанного Дивана Дивановича, а с улицы, хлопнув дверью, ворвался сущий ураган в человеческом облике, казалось, весь состоявший из алых шаровар, воздетых рук и черных глаз, и сразу же бросился к Дивану Дивановичу, потрясая кулаками:

— А, черт ты тощий, попался! Теперь-то все, теперь-то я с тобой разделаюсь, черт дери, я с тебя шкуру твою чертову спущу и сапоги пошью и буду в них на твоей могиле плясать, чертово ты отродье!

Насколько можно было судить, это и был уже помянутый Диван Некислович: страшенные шаровары, объем, компенсирующий недостаток роста, лицо, сужающееся кверху, безумный огонь в глазах и черт за каждым словом.

— Это… возмутительно! — трясясь и от страха, и от лихорадки, бормотал Диван Диванович. — Вы, сударь, мерзавец!

— Возмутительно, ага! — орал на него Диван Некислович. — Возмутительно столько терпеть тебя на этом свете! Теперь-то я уж положу конец твоим проискам, чертова харя!

Тут один из подручных его поднес завоевателю чудного дома давешнее ружье. Диван Некислович на миг утратил дар речи, в глазах его блеснули слезы. Он прижал к себе оружие и бросил в Дивана Дивановича такое страшное ругательство, что привести его на бумаге никак невозможно; приблизительно оно соответствовало понятию «мерзкий ворюга».