За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь. Страница 6

Персефоний зашагал вверх по улице и вскоре убедился, что выбрал верное направление: впереди над крышами показались городские башни.

Персефоний шел медленно. Глупо спешить: его остановит первый же полицейский патруль. Есть такие умельцы, которые обходятся даже без классического «а ну-ка, дыхни», по глазам все видят. «На каком таком законном основании пили кровь, господин упырь? Предъявите-ка».

А предъявлять нечего. Может, Тучко и собирался без обмана заключить соглашение о коммерческом донорстве, теперь уже не проверить. Можно, конечно, сказать, что был устный договор — может, Хмурий Несмеянович и подтвердит его слова… это хотя бы отчасти смягчит вину: убийство при исполнении обязанностей могут признать необходимой самообороной. Тем более что Персефоний действовал неумышленно.

«Однако как это нелепо звучит: „смягчить вину“, — подумал вдруг Персефоний с невеселой усмешкой. — Обстоятельства могут смягчить наказание, но не вину как таковую. Лишь бы Королева не отвернулась от меня. Пусть проверит мою память и убедится, что я не собирался убивать, и тогда уж ее заступничество в суде обеспечено…»

Мысли подобного рода были непривычны и отвратительны, от них несло гнильцой. Гадко было думать о Королеве как об инструменте спасения. Да и можно ли назвать спасением бегство от закона? Персефоний провинился и обязан понести наказание — так предписывает закон, и так должно быть. Пусть только наказание будет справедливым — а кто об этом позаботится лучше Королевы?

«Так вперед же, — сказал себе молодой упырь. — Незачем тянуть ожидание».

Верхний конец улицы выходил на площадь с постоялым двором, кабаком и лавками — одна из них была открыта, и вообще было довольно шумно. Мимо Персефония прошла четверка подвыпивших разумных: два человека, взлохмаченный упырь и сухощавый леший, все время нервно подергивавший локтями, отчего походил на курицу. С первого взгляда видно, что не местные. Понятное дело: работягам, которые обеспечивают город свежими овощами и молоком, не до полуночных шатаний.

Персефоний сделал еще несколько шагов, прежде чем осознал то, что увидел краем глаза: один из людей был тем самым, который караулил Хмурия Несмеяновича, стоя подле «Тихого приюта!». Вислоухий. Хомка, как назвал его Тучко. Хомутий, стало быть. Персефоний остановился и посмотрел им вслед, но тут же отвел глаза: упырь в их компании почувствовал взгляд и оглянулся. Упырь был, по общим меркам, молод — лет сто от силы, но Персефония он явно превосходил во всем. Пришлось сделать вид, будто он просто осматривается.

Вот незадача… Как бы ни сердился Персефоний на Тучко, смерти ему он не желал. Однако что теперь можно сделать? Звать на помощь некого, а самому соваться глупо: судя по всему, любой из этих охотников за головой Хмурия Несмеяновича мог справиться с ним. Достаточно вспомнить стычку с тем типом на заднем дворе кабака. Смертный-то он смертный, но, если честно, у Персефония не было против него ни единого шанса.

Молодой упырь замер. Простая истина вдруг открылась ему, и он понял, что свалял дурака. Даже странно было, как он не сообразил с самого начала: каким образом мог он убить того человека, если сам уже умирал? Да ведь это Тучко, воспользовавшись моментом, убил противника! И напоил Персефония его кровью. Это был противозаконный поступок, но, только получив вдоволь пищи, тело упыря смогло справиться со смертельными ранами. Тучко спас ему жизнь. А потом, видя, что молодой упырь так ничего и не понял, не стал попрекать, просто выставил вон — прогнал из всей этой скверной истории, попросив напоследок прислать вместо себя кого-нибудь поумнее.

Персефоний вновь оглянулся на четверых, шедших убивать Хмурия. Пусть у него нет шансов, это не имеет значения. Он должен был умереть прошлой ночью, и теперь уже живет в долг. А долги надо платить.

Он свернул налево, проулком вдоль постоялого двора, и огородами помчался назад, к заброшенному дому, перепрыгивая через грядки и заборы.

Внезапно перед ним вырос огромный силуэт — существо раза в полтора выше упыря с поднятой для удара рукой. Персефоний не успел ни разглядеть его, ни увернуться, он просто врезался в противника, опрокинул и обрушил на голову кулак… Удар прошел до самой земли, и только тут упырь сообразил, что под ним никого нет. То есть никого живого. Раскроенная кулаком голова оказалась пустой тыквой, а раскинутые руки — жердями. Персефоний победил пугало.

Неподалеку сонно рыкнул пес. Молодой упырь стиснул зубы и побежал дальше. Пес, проснувшись и загремев цепью, выбранился ему вслед, но не слишком злобно: чувствовал, что нарушитель уже достаточно напуган и убегает без оглядки.

Вычислить нужный дом оказалось нелегко. Миновав три или четыре участка, Персефоний остановился. Предместье погрузилось в сон, повсюду царили тишь и покой. Пришлось напрячь слух, чтобы вычленить из звуков ночи сонное дыхание обывателей, кошачью поступь, вздохи скотины в сараях…

Следующий дом определенно был пустым. Персефоний собрался перемахнуть последний забор, как вдруг уловил впереди осторожное движение. На заднем дворе заброшенного дома кто-то был.

Никто из тех четверых, если только они по-прежнему двигались шагом, не мог успеть сюда раньше него. Персефоний скользнул за малинник и там сиганул через забор, после чего стал подкрадываться к дому. Несмотря на молодость, некоторыми из упырских умений он владел — например, способен был передвигаться совершенно беззвучно.

Наконец он разглядел в тени сарая приземистую фигуру в широкополой шляпе и с бородой. Персефоний с трудом поверил собственным глазам. Гном-то что здесь делает? Впрочем, некогда рассуждать. Он напрягся, собираясь прыгнуть на гнома, как вдруг тот опять шевельнулся и тихо прошептал с заметным закордонским акцентом:

— Ти увьерен? А если он по улица побьежит?

— Малтши, турень! — послышалось в ответ с сильным забугорским акцентом. — Доннерветтер, с тапой только ф сасате и ситеть!

Персефоний вздрогнул, поняв, что чуть было не наступил на еще одного участника засады, которым оказался забугорский эльф. Эльфы не знают себе равных в маскировке, и этот, залегший под кустом крыжовника с метательными ножами наготове, совершенно сливался с землей. Если бы не словоохотливый гном, Персефонию уже пришел бы конец.

Однако пестрая же компания ополчилась против Тучко!

— Сам ти дурьень! — вскипел гном. — Если его схватят врасплюх, убьют сразу, а если нет — он побьежит по улица, и будут наши деньежки плакаль!

— Некута ему пешать по ульица! — возразил эльф. — Кто скривайся — пекай ф окорот. На ульица люпой турак поймать! А ти орьошь, как нетаресанний сфин…

— Пуркуа это я свин? — взвился гном, приподняв секиру, которую держал в руках.

— Та потому, што всье у тепя по-сфински! Кто сорфаль сасада в Тшьерний лес сфоей отришкой? Кто пропиль наши дфенатцать талероф? А ис-са кафо ми састряль в этот шутофской страна…

Тут эльф осекся.

Гном хмуро поинтересовался:

— А ти откуда знаешь, что двенадцать? У менья двадцать било… Так вот кто восемь тальеров украл!

— Я их спасайт от тфой ненаситни клотка!

— Ах ти криса…

— Не патхати!

Эльф отшатнулся прямо к Персефонию — тому пришлось упасть на землю за крыжовником и замереть. Впрочем, гном и эльф, хотя и продолжали машинально общаться шепотом, уже ничего вокруг не замечали. Первый наступал, поигрывая секирой и припоминая все новые случаи исчезновения общего имущества, второй отступал, угрожающе приподняв ножи и перечисляя примеры исключительного разгильдяйства собеседника, из-за которого они застряли в «этот шуттофской крафство».

Персефоний дождался, пока они отдалятся на несколько шагов, после чего скользнул к двери под навесом, протянувшимся между бывшим коровником и овином. Дверь была закрыта, и упырь, оглянувшись на спорщиков, стремительно вскарабкался на крышу, оттуда спрыгнул во внутренний двор и дернул ручку черного хода. Эта дверь оказалась открытой. Персефоний нырнул в пыльный мрак и очутился среди кладовых. Все они пустовали, и дверцы у них были выломаны. Вглубь дома вел узкий замусоренный коридор. Персефоний бросился по нему, крича: