Если замерзнет ад - Аллард Евгений Алексеевич "e-allard". Страница 48

Но почувствовав, как ему щекочет ноздри ароматный запах кофе и свежеприготовленной еды, попробовал.

— Неплохо. Вкусно.

— Специально для тебя. Раз ты такой любитель поэзии, — пояснила она с грустной улыбкой. — Поешь, голова меньше будет болеть.

Фрэнк принялся за еду, ощутив, что зверски голоден.

— Спасибо, — сказал он. — Мне лучше уже. Откуда стихи? — спросил он. — Из какой книги надрала?

Девушка, грустно усмехнувшись, отошла куда-то в угол комнатушки и положила перед ним тоненькую книжечку. И села на кровать, снисходительно наблюдая за его действиями. Фрэнк пролистал, останавливаясь на особенно понравившихся моментах, перевернул, чтобы почитать об авторе.

«Симона Бонье», — прочёл он имя автора, и удивлённо поднял глаза.

Девушка показалась ему совсем юной, хрупкая, с выпирающими ключицами, тонкой шейкой, светлые волосы обрамляли круглое личико с полупрозрачными, голубыми глазами, острым подбородком и аккуратным, маленьким носиком. Несмотря на потасканный вид, лицо выглядело удивительно одухотворённым, проникнутым внутренним светом. Падающий из окошка рассеянный свет окружал её будто дымкой, делая похожей на ангела. Фрэнк ещё раз взглянул на фотографию на задней обложке и проговорил растерянно:

— Это что, ты написала?

Она лишь грустно улыбнулась в ответ. И он поразился, какими печальными, мудрыми глазами она посмотрела на него. Будто успела побывать в аду, и вернуться.

— Ну и что ты тут тогда делаешь? — с досадой спросил он. — Сочиняешь такие прекрасные стихи.

— Я же не восхваляю успешных бизнесменов и их величайшие свершения на деловом поприще, — объяснила она насмешливо. — Пишу о простых людях с их маленькими радостями, и горестями, о подснежниках, любви, пении соловьёв. Глупо, правда? И никому не интересно, — добавила она, и голос чуть заметно дрогнул.

Фрэнк взглянул в её глаза, мерцающие, как льдинки, пронизанные лунным светом, и с раздражением понял, что видит перед собой очередного «паразита», не вписавшегося в систему.

— Я переиздам твои стихи, — твердо произнёс он. — Есть у тебя что-нибудь ещё?

Она принесла пачку тетрадок, исписанных аккуратным, ровным почерком. Положив перед ним, опять села, скрестив тонкие, изящные руки на железной спинке кровати.

— Зачем? — проговорила она обречённо. — Все равно никто не купит.

— Это мы ещё посмотрим, — в азарте весело воскликнул он.

Она усмехнулась и тихо проронила:

— Мне твоё лицо кажется знакомым

— Меня зовут Эдвард Кармайкл, — сказал он.

— Ясно. Грехи замаливаешь. Слышала о тебе. Правда, иначе представляла. Более смазливым.

— Почему замаливаю? И какие это интересно у меня грехи? Убил я кого-то? Или ограбил?

— Провалы в памяти? — насмешливо проронила она. — А ребёнок, которого ты сбил? Забыл уже? Дядя твой тебя отмазал. Теперь совесть заговорила? Говорят, людям начал помогать, приюты строить.

Фрэнк, чуть заметно нахмурился, решив, что Роджер многого не рассказал о своём племяннике.

— ОК. Я вот такой, как есть. А вот ты зачем сюда переехала? Думала, королевой поэзии станешь? А где оказалась?

Она совсем не обиделась, лишь горько усмехнулась, и мягко спросила:

— Хочешь ещё кофе?

— Нет, спасибо. Я тебе выпишу чек. Аванс за издание, — предложил он.

— Не надо. Проявляешь милосердие? Вытащить со дна шлюху? Мне и здесь хорошо, — произнесла она спокойно. — Ещё неизвестно кому лучше. Тебе наверху, или мне — внизу.

Глава 15

Время остановилось. Фрэнк бросил взгляд на часы. Стрелки будто застыли. Сколько бы он не мерил шагами комнату, сколько бы ни выкуривал сигарет, стрелки оставались на том же самом месте. Не выдержав, схватив стоящую в углу дорожную сумку, и выбежав на улицу, впрыгнул в свой ярко-красный «Мустанг» кабриолет, врубив третью скорость. Визжали шины, когда он еле вписывался в крутой поворот. В висках стучала кровь, где-то у самого горла бешено колотилось сердце.

«Если что-то случится, взорву этот город к чёртовой матери. Ненавижу! Ненавижу всех!»

Краем глаза заметил, что стрелка спидометра уже дошла до отметки в сто пятьдесят миль. Его никто не задержал. Полиция не имела подобных скоростных машин, они смотрели сквозь пальцы на сумасшедшую езду племянника сэра Роджера. Мимо проносились закрытые витрины магазинов, неоновые вывески развлекательных заведений: «Золотой телец», «Золотая долина», «Золотой граммофон», «Золотая лихорадка». Раньше приверженность к золоту смешила, сейчас раздражала до глубины души. Казалось, он видит горы золотых монет, сквозь которые проступает кровь невинно убиенных. Таких, как Ирэн.

«Боже, малышка моя, как я мог тебя бросить! Почему я тебя не уберёг?!» — пронзала мысль, заставляя сжиматься от боли сердце. Редкие прохожие испуганно останавливались, когда мимо них проносилась стрела, в полутьме казавшаяся чёрной. Тихоходные машины, услышав визг тормозов, робко прибивались к тротуару, чтобы пропустить обезумевшего гонщика. Он вспомнил, что хотел подарить на свадьбу Ирэн белый Форд «Шелби», его специально изготовили на заводе с её именем вместо номера.

Пару дней назад Фрэнк осматривал красавец-автомобиль, изысканные, плавные линии кузова, мягкие сиденья из дорогой, белой кожи, позолоченная решётка радиатора. Эта чудо-машина, в которую он вложил столько своих чувств, не дождётся хозяйки. Резко затормозил, и лбом прижался к рулю, ощущая, что сейчас разрыдается от отчаянья и тоски. Наконец, услышал пиканье своего хронометра, притормозив около таблички с названием улицы, и помчался к цели своего путешествия.

Выпрыгнув из машины, бросился со всех ног наверх по лестнице, ощущая, что сердце сейчас выскочит из груди. На третьем этаже, постучал в дверь, которая распахнулась от удара. Фрэнк проскользнул внутрь, никого не встретив. Обошёл комнаты и с ужасом увидел Ирэн. Она лежала на кровати, а в груди торчал нож по самую рукоятку. Бросившись к ней, прижал ухо к груди, и где-то в самой глубине вдруг услышал тихий, слабый стук. Трясущимися руками вытащил нож, заметив в отчаянье, что кровь уже перестала вытекать из раны. Но собрал всю силу воли в комок и сделал укол сыворотки. Надежда оставила его, и без сил он опустился на колени рядом.

Эти минуты показались ему вечностью. Он слышал только, как в висках стучала кровь. А в голове вертелась фраза, сказанная грубым, незнакомым голосом: «Мистер Кармайкл, Ирэн у нас. Если вы не хотите, чтобы она пострадала, завтра в шесть утра вы должны приехать по адресу и привезти пятьсот тысяч. Положите их в саквояж. Вы поняли? И никаких копов. Никто не должен знать».

Им не нужны были деньги.

— Так, это что такое? — услышал он голос, заставивший вздрогнуть.

На пороге стоял копы, держа его на мушке.

— Черт возьми. Быстро встать!

Один из копов, резким движением защёлкнул наручники. Обыскав, вытащил документы и повёл к двери. Фрэнк, сделав шаг, споткнулся. Удар раздавил, оглушил и поверг в пучину тупой, ноющей боли. На секунду он задержался в дверях, бросил последний, тоскливый взгляд на Ирэн, ему показалось, что её щеки чуть заметно порозовели. Коп грубо толкнул его в спину, но Фрэнк, не обращая внимания, бросился к кровати, с надеждой вглядываясь в лицо. Не веря своему счастью, увидел, что она вздохнула, открыла глаза, и села. Расплывшись в глупой улыбке, он сел рядом и спросил:

— Как ты, милая?

— Замечательно, — пролепетала она слабо. — Что случилось? — воскликнула обеспокоенно, увидев наручники.

— Арестовали. За убийство. Тебя, видимо, — весело ответил он, и, взглянув на оцепеневшего копа, добавил: — Лейтенант, может, снимите с меня браслеты? Я никуда не убегу. Обещаю.

— Мистер Кармайкл, — произнёс коп уже более дружелюбно. — Вам все-таки придётся проехать в участок с нами. Рассказать, что здесь произошло.

Они возвращались домой, и Фрэнк не мог на секунду отвести взгляд от Ирэн, крепко прижимая её к себе, и ощущая невероятное облегчение. Старуху-смерть удалось обхитрить.