Тень кондотьера - Стерхов Андрей. Страница 34

– Вкусно пахнешь. – После чего, прикрыв глаза, попытался разложить по полочкам зазывную ароматическую композицию: – Чую цитрусовые ноты во фруктовой вуали, а помимо того лотос в обрамлении страстоцвета и чего-то древесного. А ещё чуть-чуть мускуса с золотой амброй. Всё на своих местах и ничего лишнего. "Живанши"?

– Круче, – не поднимая головы, ответила Ирма. – Водичка от тётушки Ставиской.

– В самом деле круче, – не мог ни согласиться я. – Альбину пока ещё ни один модный дом не сумел обставить.

– И не обставит никогда, – убеждённо заявила Ирма. В следующую секунду отстранилась, разгладила лацканы моего пиджака и спросила: – Как поживаешь, дракон?

– Хорошо, – ответил я. – А с учётом того, что до сих пор не могу поверить в серьёзность всего от рождения со мной происходящего, даже очень хорошо. – После этих многозначительных, но мало чего на самом деле значащих слов повёл подбородком в сторону ворот и сказал: – Слушай, а я и не знал, что у вас с Беловым…

И осёкся, не зная, какими словами закончить фразу.

– Что у нас Беловым? – вскинулась Ирма. А когда я молча пожал плечами, потребовала: – Давай-давай, дракон, договаривай. Что у нас с ним?

– Ну, как что… – Сконфузившись, я поправил очки – Шуры-муры и прочие амуры.

– Да ну тебя, – легонько ткнула меня в грудь Ирма. – Придумал тоже. Да разве ж мы с ним можем быть вместе? Ну уж нет! Да же в страшном сне подобного представить не могу.

– А чего тут такого? Дядька видный. А что Светлый, так это только в детских сказках Тёмные со Светлыми… А в жизни – сколько угодно.

– Да не в этом, дракон, дело, что Светлый он. А в том, что бука. Он бука, а я… Блин, чуть рифма не сорвалась. Короче, сам знаешь, кто я.

– Знаю. Козочка.

– Правильно, козочка. Я б от скуки с ним сдохла, с правильным таким.

– Тогда не понимаю, на кой ляд ты к нему среди ночи прикатила? На халяву в телескоп позырить? Или музыкой здешних сверчков насладиться?

– Просто дело одно нужно было обсудить с глазу на глаз безотлагательное, вот и прикатила, – будто оправдываясь быстро пояснила она. И то ли опасаясь, что начну о подробностях расспрашивать, то ли на самом деле куда-то спеша, сразу стала прощаться: – Извини, дракон, но пора мне. Рада, что свиделись. Правда, рада. – Отошла к своей машине, взялась за ручку и оглянулась: – Может, перехлестнёмся как-нибудь где-нибудь? Уйдём в отрыв? В такой отрыв, чтоб никто не догнал? Как тебе такое предложение, дракон?

– Предложение заманчивое, – ответил я. – Но – извини.

– А почему так?

– Потому что у тебя, девочка моя милая, впереди суббота, а у меня впереди зима. Вот и прикинь.

– Ха! Не наговаривай на себя зазря. Ты ещё чили перец. Вечно молодой, вечно пьяный.

– Твоими бы устами…

– Ты даже не представляешь, дракон, что я умею этими устами. Так что подумай. Обязательно подумай и если что, звони.

Через секунду дверца хлопнула, затем машина взревела, сорвалась с места и помчалась к перекрёстку. Того, как она скрылась за поворотом, я не видел – уже шагал к калитке. Шагал и мучительно пытался понять: неужели на самом деле интересен этой молоденькой ведьме как возможный партнёр по романтическим улётам? Да нет, конечно. Не может этого быть. Просто-напросто не может. Дурачится она. Играет. Кокетство оттачивает. И ко мне её влечёт простое любопытство юного натуралиста. Я же не такой как все, я же чудовище. Так, наверное.

С мыслью, что сколь бы не тщился корчить из себя знатока женщин, ничего на самом деле в их повадках не понимаю, открыл калитку, вошёл внутрь, дёрнул несколько раз висящую на мачте у ворот рынду (это чтоб предупредить хозяина о своём приходе) и потопал вглубь просторного двора. Сначала лабиринтом из постриженного под линейку курильского чая дошёл до "Ромео и Джульетты" – кедра и сосны, поймавших в сеть перевитых ветвей изрядный шмат луны, а там по горбатому мостку через ручей и мимо берёзовой рощицы до лужайки возле дома. Посреди этого заросшего одуванчиками пятачка и стояло глубокое псевдо-викторианское кресло, в котором, только что проводив одного гостя и ожидая следующего, восседал в глубоком раздумье полковник Серей Архипович Белов, высокий кряжистый дядька с суровыми чертами на обветренном и бородатом лице.

Вырядившись по какой-то неведомой причине в шикарный монгольский халат и гутулы – сапоги с загнутыми носами, он здорово смахивал на степного хана. На средневекового Даян-хана какого-нибудь или на кого-то, типа главного монгольского друга Советского Союза маршала Чойбалсана, вышедшего на пенсию. Правда, со столь колоритным образом как-то не очень вязался мощный, современного вида телескоп, что, задрав морду к небу, раскорячился на трёх лапах-стойках прямо перед ним. Справа же от молотобойца, не в плотную, а на расстоянии вытянутой руки, стоял раскладной туристский столик с трёхлитровым термосом, чашками, плошками с печевом, а также раскрытым примерно посередине репринтом атласа звёздного неба. К столику хозяин предусмотрительно приставил кресло-шезлонг, собранный из деревянных реек, в него после рукопожатия и предложил мне присесть.

Расспрашивать с какой такой радости или по какому такому поводу он нацепил на себя столь экзотичный костюмчик, я не стал, хотя, признаться, и подмывало. Еле-еле удержался. Устроился поудобнее, взял со стола атлас и, убедившись, что это "Общий каталог" Льюиса Босса, заметил:

– Смотрю, тропа к тебе, Серёга, не зарастает. – Затем пролистнул атлас, аккуратно положил его на место и, по-свойски пододвигая к себе кружку со следами вишнёвой помады, добавил: – Думал, только я тебя от созерцания звёзд отрываю. Ан нет.

– Это ты об Ирме? – спросил Архипыч и посмотрел на меня таким долгим изучающим взглядом, будто услышал в моих словах некий подвох.

– А о ком же ещё, – ответил я, ничуть не смутившись. – О ней красавице. И давно вы с ней по ночам дружите?

– Не дружим, а контачим. По работе. На паритетных началах информацию друг другу время от времени сливаем.

– Тоже неплохо.

На это проходное замечание Архипыч ничего не сказал, лишь посверлил мудрым взором пространство над моим плечом. Но даже в этом его молчании чувствовалось некоторое напряжение. Полчаса назад, когда мы разговаривали с ним по телефону, ничего подобного и в помине не было. Не было этой погруженности в себя. Тогда он пребывал в добродушно-расслабленном состоянии человека, хотя и обремененного некоторыми жизненными заботами, не без этого, но всё-таки со вкусом и аппетитом отгуливающего законный отпуск. Теперь всё изменилось. Видимо, решил я, разговор у них с Ирмой шёл о чём-то действительно важном и непростом. О чём-то таком, что обрушилось, словно снег на голову, и никак не могло потерпеть до утра.

Впрочем, Архипыч тут же продемонстрировал, что обладает способностями истинного стратега и способен воевать одновременно на нескольких фронтах. Выйдя из оцепенения, пододвинул как ни в чём не бывало плошку с печеньем поближе ко мне – дескать, давай не стесняйся. Сам же приложился правым глазом к телескопу, подкрутил какое-то мудрёное колесико и, не отрываясь от окуляра, спросил:

– Так что там с твоим парнем, Егор? Выкладывай.

Собираясь с мыслями, я сперва отхлебнул остывшего чайку, оценил на вкус, сделал ещё один глоток, поставил кружку на стол и только тогда начал рассказывать. Поскольку старался излагать лишь самую суть, уложился – вот воистину быстро сказка сказывается – в каких-то три минуты. Когда закончил, Архипыч, никак не выражая своего отношения к только что услышанному, ещё какое-то время глядел с каменным выражением лица на усыпанное сверкающими точками небо, потом оторвался от трубы, повернулся ко мне и совершенно спокойным голосом уточнил:

– Подставить меня решил, дракон?

– С чего ты взял? – удивился я. – Ни в коем разе,

– Тогда зачем такое предлагаешь? Ты в курсе, что этого твоего Пастуха не только кинутый им заказчик ищет? Что ориентировки с приметами уже по всем Постам разосланы? В курсе?

– Представь себе. Был сегодня у вас в конторе по делам, услышал случайно. Вот потому и хочу спрятать у тебя. Суда никто не сунется.