Тень кондотьера - Стерхов Андрей. Страница 53

В общем, решил я так: пусть люди сами с ним разбираются, а мне грех на душу брать не с руки. Не с руки и точка.

Глава 12

Вынырнув из подъезда в глухие сумерки позднего вечера, я решил тотчас ехать на Российскую. Именно на пересечении этой улицы с улицей Марата стоит здание дореволюционной постройки, в подвале которого более двадцати уже лет располагается антикварная лавка Михея Процентщика. В мире профанов, то есть в мире людей, неотягощенных магическими знаниями, Михей Процентщик и известен как средней руки антиквар по имени Михаил Петровичем Лымарь. В колдовском же сообществе считается он номинально самым сильным в городе магом и уже не номинально, а по факту – самым, пожалуй, презираемым. И было бы странно, будь иначе. Ведь Силу он получает не за счёт исполнения ритуалов и обетов, не за счёт магических подвигов или кромешных злодеяний, но исключительно тем тривиальным и мало почитаемым в общине способом, что издревле называется ростовщичеством. Уже много-много лет даёт Михей другим магом Силу под огромные проценты и копит её, копит, копит. Зачем, для чего – сам не знает. Больной в этом смысле человек, человек, тип которого превосходно вывел Александр Пушкин в образе старого барона, чахнущего над златом.

И вот также как у пушкинского рыцаря-скупердяя, есть у Михея, помимо торгового зала с выставленным на показ и распродажу милым старьём, коморка, где прячет он от посторонних взоров сочащиеся Силой артефакты. Заходишь туда, и глаза разбегаются от богатства тамошнего и великолепия. Мой набитый артефактами сундучок, тот, что храню в своей келье Подземелья, против тайного склада Процентщика – всё равно что ювелирный магазин "Алмаз" против Государственного алмазного фонда. Даже сравнивать смешно. Столько добра можно сотворить, используя всю эту накопленную за долгие годы магическую мощь, столько пользы можно людям принести, что голова кругом идёт, когда об этом задумываешься. Лучше не задумываться. Ведь, как это ни обидно, но не творит ничего для людей Михей. Не испытывает такой душевной потребности. Да и не умеет. Остаётся только радоваться, что и зла учудить не способен. Бездарь полнейший в этом плане. Как сказал про него однажды Жонглёр, слеп Михей Процентщик отсутствием тропы и глух отсутствием напева. И огромная Сила его столь же бесполезна, сколь и бессмысленна.

Долгое время отношения у нас с Процентщиком были ровными, из разряда "привет, как дела, нормально", но однажды разыскал я похищенную у него Чашу Долголетия, и мы с ним не то чтобы сблизились, но как-то почаще стали друг друга в толпе замечать. Чуть позже я полюбил приходить к нему в назначенный час, а он полюбил поить меня чаем с тувинским бальзамом. Я терпеливо выслушивал его велеречивые откровения в духе мистагогов Серебряного века, а он за это делал мне скидки на всякие приглянувшиеся мне полезные, а чаще всего бесполезные безделушки. Так бы и дальше, да разве ж люди способны долго отношения с другими поддерживать без косяков. Вот и Процентщик напортачил. Подставил меня как-то раз из-за неуёмной своей жадности. Да так жестоко подставил, что обиделся я зело и наказал его образцово. Говоря проще, поколотил. А говоря откровенно, избил до полусмерти. Не люблю чрезмерного насилия, пытаюсь не допускать, но тут так надо было, тут без этого невозможно было обойтись. Вот, видимо, с тех пор и он затаил на меня обиду страшную, да нашёл способ люто отомстить. Дурачок неумный.

Тем временем по улицам города уже расползалась майская, ещё непуганая ночь. Кругом горели фонари и радостные блики носились по стёклам домов. А небо исчезло. Впрочем, как и всегда. Ночью над большими городами в принципе не бывает неба. Нет, на самом деле оно, конечно, не исчезает никуда, но настолько из фонарного марева никакое, что не способно порождать у пытливого наблюдателя ни смыслы, ни желание пуститься на их поиски. Ну а что это за небо, которое не способно порождать смыслы? Это не небо никакое. Это натяжной потолок.

Перебравшись на другой берег реки по Старому мосту, я поднажал хорошенько, надеясь перехватить Михея до того, как он закроет лавку. Окончательно вопрос хотелось решить уже сегодня, сейчас, а если бы он всё закрыл и уехал, пришлось бы этого бонвивана до утра по всему городу искать. Торопился я, гнал, проклиная разными нехорошими словами издевательскую педантичность светофоров, а когда стоял на том, который с равнодушным хладнокровием тормознул меня у нового мексиканского ресторана (до лавки Михей оставалось каких-то пятьдесят метров), вспомнил, что в заботах совсем забыл про Леру с Вуангом. Охнул, вытащил телефон и набрал номер офиса.

– Да, шеф, – взяла трубку Лера.

– Не потеряли меня? – спросил я, врубив скорость и продолжив движение на вспыхнувший зелёный. – Чего не звоните? Как там у вас?

– У нас всё нормально. Посетителей не было. Петя… в смысле Пётр Владимирович учит меня искусству сумиэ.

– Какому-какому искусству?

– Сумиэ. Искусству древней японской живописи. Очень, шеф, увлекательно. И у меня даже уже кое-что получается.

– Что ж, рад за тебя. Как закончите, вызови себе такси за счёт фирмы. А Петр Владимирович пусть меня дождётся, буду где-то через час. Ладушки?

– Ой, шеф, а можно я тоже вас дождусь.

– Как хочешь, – разрешил я.

– Так хочу, так, – промурлыкала Лера и воткнула трубку в гнездо.

Что-то в её мурлыканье меня насторожило, здорово насторожило, но разобраться, что именно, решил попозже, поскольку как раз в эту минуту подъехал на место и увидел, что Процентщик, одетый в кофейного цвета френч и расшитую золотыми нитями чёрную шапочку, уже вышел и закрывает вход. Если бы я минуты на две опоздал, точно пришлось бы целовать замок. Вернее автоматические жалюзи.

Прижавшись к бордюру возле бывшего Дома партработника, а ныне Американского центра, чуть дальше и напротив антикварной лавки, я дождался того момента, как Процентщик направится к своей старенькой, выпущенной ещё, наверное, при императоре Хирохито, "Тайоте" модели "Камри", и выскочил из машины. Перебежав дорогу, одолел сварную решетку, отделяющую проезжую часть от газончика при тротуаре, и пошёл следом. Будучи человеком чрезвычайно полным, даже толстым, двигался Процентщик медленно и нёс свой огромный живот-аквариум, откинув плечи далеко назад. К тому же через каждые три шага – вот что значит предпочитать живую еду живой воде – останавливался из-за страшной одышки. Одним словом, мне даже пришлось слегка себя попридержать, чтоб случайно его не обогнать. Но когда он разблокировал центральный замок, в машину мы сели одновременно. Антиквар, естественно, на сиденье водителя, а я – за ним, на заднее.

Он одного только моего появления испугался, а после того, как я ткнул ему в затылок указательным пальцем, совсем струхнул. Аж побледнел. А тут я ещё и прошипел зловеще:

– Отвечай чётко, быстро и не виляя. Иначе – пуф.

– Чего тебе, чего тебе, Егор, – моментально вспотев от страха, залепетал Михей, после чего задышал часто-часто, а потом закашлялся.

Когда приступ закончился, я начал задавать вопросы в напористой манере "плохого" полицейского:

– Ты ко мне оборотня отправил? Ты? Отвечай. Живо отвечай, а не то…

– Я, Егор, я, – поторопился признаться Процентщик. – Прости меня, Егор. Прости, чёрт попутал. Чувствовал, чувствовал, что лажа выйдет. Последние ночи даже не спал из-за этого. Позвонить хотел, предупредить… Но… Не сложилось.

– Ох, какая же ты подлая скотина, Михей. Ох, какая же подлая. Это ж надо было сообразить – оборотня на девчонку натравить. И как ты только до такого додумался, дурья башка?

Процентщик отчаянно замотал головой:

– Не я… Не я это. Я… Это не я…

– Когда хвост прижали, ты сразу стал не ты? – хмыкнул я. – Вот же ты гад. А ведь ещё и приёму хитрому его обучил. Стрекоз волшебных из Запредельного… – И тут меня пронзила мощная догадка. – Подожди, а сам-то ты откуда про стрекоз узнал? Ты же ноль в практической магии полнейший. Говори, откуда узнал? Говори давай.