Черный пес Элчестера - Митюгина Ольга. Страница 34

Все это было таким чистым и новым, словно не имело отношения к его прежней жизни, словно с появлением Мили родился другой Фрэнсис, а тот, прежний, умер вместе с Фредерикой. И между этими двумя жизнями - ничто, черная бездна небытия...

Никто из них не говорил о любви.

Оба - боялись. Слишком много в свое время было сказано ненужных слов, чтобы теперь могли прозвучать - нужные...

И оттого их забота друг о друге, нежность и уступчивость росли с каждым днем.

"Быть может, он догадается?.."

"Быть может, она поймет..."

Одной из самых любимых забав Фрэнсиса и Мили стало совместное купание, когда, раскалив в печи камни и накидав их в огромную кадку, они ныряли в теплую воду вдвоем и, хохоча, плескались и шалили, намыливая друг друга, не забывая о поцелуях и объятиях.

То была игра: не страсть и не нежность. С Мили вполне могло статься, повиснув всем телом на его шее, начать бултыхать ногами в воде, визжа и смеясь. Это входило в купальные развлечения, как теплый пар и брызганье.

В отместку он опрокидывал ее в воду с головой, так, что на волнах, поднятых ими, словно бурые водоросли, качались лишь ее волосы... Секунда - и вот уже Мили, ловя ртом воздух, выныривала...о, ее дальнейшее поведение было непредсказуемым: она могла обрызгать его, попытаться уронить в воду, а могла прильнуть, осыпать поцелуями, обвить ногами - и продолжение уже не было игрой... То могла быть жадная страсть, со вскриками и неистовыми поцелуями, когда для двоих не существует ничего, кроме слияния их тел; могла быть упоительная в своей чистоте близость, когда Фрэнсис нежно и почти целомудренно целовал лицо любимой, а их единение было лишь вдумчивой, самой доверительной лаской...

...Отшелестел листопад, отплакали ливни, и по земле пронеслись белые кони звонких заморозков. Под ударами их копыт каменела слякоть и грязь, в черный лед обращалась вода, одеревенела почва. Сухой бисер снежной крупы сыпался с грив и хвостов этих коней, чьим дыханием были свежие свирепые ветры, а глазами - искры тусклых осенних звезд...

Звезды дрожали в леденеющих небесах, кутаясь в тонкие былинки голубых лучей...

Лес стоял пустой и голый, словно открытый всем ветрам остов старого дома, и было так легко бегать по бурым палым листьям, промерзшим и ломким, играя в догонялки, прячась за громадными стволами... Мили навязала рукавичек. Фрэнсис, после многих трудов, перешил себе теплые сапоги разбойников, а для Мили, наловчившись, стачал новые: из меховой шубы. И теперь любовался на свою работу: сапожки так изящно обрисовывали стройные ноги его возлюбленной! Мили обшила верх подарка темной мягкой тканью, изукрасила жемчугом и золотом из награбленного бандитами добра, и сейчас порхала по стылой земле, в черной блестящей шубке, ничем не уступая грациозностью и убранством настоящей леди...

Смеясь, они носились друг за другом: она - стройная черная тень, он - гибкий и стремительный в коротком, изящном охотничьем полушубке. Набегавшись, стоять рядом... Он снимал с девушки рукавички, отогревал руки своим дыханием, целовал...

Раны его почти зажили, и Милица разрешила ему уходить с луком в лес, и даже в самые плохие дни Фрэнсис приносил в дом хоть двух зайцев, а нередко удавалось подстрелить и оленя - и тогда мяса хватало надолго...

Они часто бродили по окрестным скалам, он - в поисках дичи, она - собирая чагу и коренья для настоев и заварки. Они не могли не заметить, что дорога вглубь горных долин достаточно промерзла, и по ней вполне можно пройти до того, как ляжет снег... Но слишком велик был соблазн провести вместе зиму, никуда не торопясь, ничего не добиваясь, кроме одного: улыбки на любимых губах.

Это был их молчаливый заговор, безмолвное согласье жить вместе, немое признание в любви.

Им доставляло радость кататься верхом, и Фрэнки так приятно было обнимать свою милую, прижимая ее к себе, а ей - положить голову на его плечо, слушая неспешную рысь коня... Ехать так, бросив поводья, куда глаза глядят...и вот однажды Уголек вынес их на торную тропу, уводившую на перевалы - и дальше, через альпийские долины, во Францию.

Оба, замерев, затаив дыхание, смотрели на этот гладкий путь, представший их глазам, и каждый боялся услышать из уст другого - непоправимое.

А потом Милица посмотрела на своего любимого и попросила:

- Поедем домой, мой милый, пожалуйста, я устала...

И Фрэнсис посмотрел на нее в ответ, и в глазах его вспыхнула радость.

- Домой? Разумеется, родная. У меня далеко идущие планы на этот вечер! Едем, наш дом скучает без нас.

И рыцарь развернул коня под смех Милицы. Они оставляли позади дорогу во Францию, к парижским ведьмам, к морю, к Элчестеру, а вместе с ней - все свои прежние планы, стремления и цели. Зачем вся эта мишура, если у них есть дом?..

И в сердце обоих родилась надежда на взаимность...

Тем же вечером, сидя перед огнем очага рядом с любимой, Фрэнсис снял со своей руки перстень с рубином и безмолвно надел на ее руку. Решение в его глазах было таким окончательным, что Милица, тоже не проронив ни слова в ответ, протянула ему свое тонкое темное колечко, вырезанное из рябины. Оно не налезало юноше даже на мизинец, и лорд, поцеловав кольцо, повесил на тонкой золотой цепочке на шею и заправил за ворот.

А потом вытянулся на шкуре, закинув руки за голову, и молча смотрел на свою суженую, и по его лицу скользили теплые блики пламени.

- Ты сделал мне очень дорогой подарок, - наконец неуверенно произнесла Мили, нарушив молчание.

- Бесспорно.

- Я... Мой подарок...эта самоделка...она ничего не стоит...я ничего не могу тебе подарить равноценного...

- Одно кольцо стоит другого, - отрезал граф.

- Ах, вот как?

- А тебе никто никогда этого не говорил? - рассмеялся Фрэнсис, притягивая ее к себе. - Ну-ка, ну-ка, признавайся! Никто и никогда? Ах ты, моя лгунишка! Знаешь, что я сделаю с тобой, врунья?.. Ах ты, наивность святая, перестань на меня глядеть такими невинными глазами! Лиса, ведьма несчастная!

Мили взвизгнула, когда он принялся щекотать ее, и отчаянно пыталась защищаться. От воплей "Фрэнки, прекрати!" звенело в ушах, но Фрэнки прекратил только тогда, когда девушка запросила пощады, клятвенно обещая больше никогда не выпрашивать объяснений тому, что объяснений не требует...

Переведя дыхание, они снова долго сидели, обнявшись, молча глядя на огонь.

- Фрэнсис, научи меня грамоте, - вдруг попросила Милица.

С тех пор у них появилось еще одно любимое занятие.

Юноша, насыпав крупы на черную столешницу, пальцем выписывал на ней буквы и цифры: поскольку ни чернил, ни бумаги здесь не нашлось, разумеется - и Мили старательно выводила под его диктовку слова и примеры.

А еще он читал ей на память стихи известных менестрелей и пел песни, жалея только об одном: что у него нет лютни. Рассказывал самые прекрасные легенды, какие только мог вспомнить, и самые известные: о Тристане и Изольде, о Ланселоте и Гвиневере, о святом Граале, драконах и злых феях, об эльфах и гномах... И Милисента слушала, затаив дыхание, порой вздыхая.

- Ты - настоящий рыцарь, - сказала она однажды, - а из меня никогда не получится леди... Если только лет через пятьсот!

- Вряд ли мы проживем так долго, - весело хмыкнул граф. - Да и не нужна мне никакая леди, мне нужна моя прекрасная ведьма!

- А ты бы хотел прожить пятьсот лет? - вдруг спросила Милица.

- Ну, что это за разговор? Хотел бы или нет? Я же не проживу.

- Не будь занудой! - фыркнула девушка. - Скажи...

- Я не понимаю, зачем мне эти пятьсот лет. Если мне хорошо сейчас. А там...ведь еще неизвестно, как там все будет... Как изменится мир.

- А я бы хотела посмотреть, - мечтательно протянула Милица, глядя в потолок. - На мир, на людей... Если не стареть, было бы так интересно! А потом еще пятьсот...и еще...

- Мили, - рассмеялся Фрэнсис, - прости, ты мне напомнила одну смешную притчу. Приходит скупой ростовщик к алхимику и говорит: "А не дадите ли вы мне средство от жадности? Да побольше, побольше!"