Совы на тарелках - Гарнер Алан. Страница 16
Эли сон пошла по тропе вдоль реки. День обещал быть жарким, но под деревьями было прохладно. Тропа сворачивала на болото, туда, где стояла та самая «куриная» избушка. Недалеко от нее, за поворотом, на большом пне сидел Гвин.
— Салют, — сказала Элисон.
— Салют.
Элисон присела рядом на камень.
Гвин показал в сторону деревьев на склоне.
— Видишь, между ними темная полоска, которая идет вверх? Это старая торфяная дорога. Каждое лето люди из долины поднимались по ней, чтобы нарезать торф. Четыре дня подряд резали.
— А как доставляли вниз? — спросила Элисон без особого интереса.
— Лошадьми.
— Тут такая крутизна.
— Они возили на санях, представляешь?.. А видишь вон там, за рекой, вроде шрама? Старая каменоломня. Оттуда брали камень для домов. Хороший камень только на том берегу, здесь — плохой. Посмотри на мост, когда пойдешь в магазин. Он сделан из этого камня и весь уже искрошился. А дом стоит как новый, видишь? Потому что для него брали камень с той стороны.
— Хотела бы знать так, как ты, — сказала Элисон. — Здесь все для тебя родное.
— Для меня? Да я первый раз в жизни в этих местах.
— В том-то и дело. Приехал всего неделю назад и уже знаешь все так, как будто всегда тут жил. А я всю жизнь проводила здесь каникулы — и ничего не знаю. Потому что ты свой, а я чужая… Я как те девушки на модных фотографиях в журналах — им безразлично, где фотографироваться: посреди поля, на горе, у моря. Везде выглядят потрясно, но это все не их… чужое… Также и я.
— Здесь твой дом, — сказал Гвин.
— Какое это имеет значение сейчас?
— Давно ваша семья его купила?
— Понятия не имею. Отец получил его в наследство от двоюродного брата, который погиб.
— Когда?
— Ой, сто лет назад. Меня еще на свете не было. Я видела его на снимках. Очень красивый. Звали Бертрам.
— Но это сейчас ваш дом?
— Да, наверное.
— А кто же им занимается? Твоя мать или кто?
— Мама и Клайв, кто же еще?.. Да в чем дело? Почему ты спрашиваешь?
— Беспокоюсь за Гува, — сказал Гвин. — Они его не выгонят, как думаешь?
— Поговаривают об этом. Но ведь больше некому тут смотреть за домом. Клайв боится, что Гув может стать опасным. А по-твоему?
Гвин покачал головой.
— Точно не знаю. Что-то в нем есть странное, и в то же время он может говорить совсем нормальные вещи. Но говорит так бессвязно, даже если по-валлийски, что трудно понять.
— Про что?
— Я сейчас чувствую себя не очень, потому что у меня утром был с ним разговор, и я жутко разозлился… даже толкнул его. Но потом подумал, что во многом он, наверно, прав.
— В чем? — спросила Элисон.
— Пойдем заглянем еще раз в эту хижину, — сказал Гвин.
— Ой, лучше не надо! Я думала все утро…
— Ну пойдем! — повторил Гвин. — Не бойся. Только посмотрим — и обратно. Что такого?
Он уже направлялся к курятнику. Элисон побрела за ним. Гвин толкнул дверь.
— Вот! — произнес он почти веселым тоном. — Имеется обеденный сервиз, чисто-белый, разбитый. Не готовый к употреблению… Какие есть вопросы или предложения?
— Прекрати, Гвин, — сказала Элисон. — Мне опять страшно. Снова внутри как будто сжалось все…
— Не бойся. Все рисунки исчезли, тарелки разбиты. Можно считать, мы их с тобой разбили прошлой ночью, верно? Когда чуть не подрались. А где совы, которых ты понаделала?
— Гвин, не задавай вопросов! Пожалуйста… Не продолжай все это. Хотя ты единственный, с кем я могу по-настоящему говорить…
— Не очень-то похоже, — сказал Гвин. — Когда мне позарез нужно было сказать тебе кое-что, ты сразу помчалась к своему Клайву. А меня как раз перед этим поперли из гостиной. Как, ты думаешь, я себя чувствовал?
— Да, мама была очень зла на тебя…
— За что?
— За ту записку, которую ты сунул в салат.
— И что тут такого?
— Писал, что хочешь увидеть меня. Мама прямо взвилась. Говорила ужасные вещи. Я просто не ожидала от нее.
— Например?
— Не надо, Гвин…
— Ну спасибо, мисс Элисон. Извините, что побеспокоил вас своей запиской.
— Гвин! Ведь это же не я!
— Я всего-навсего хотел поделиться с тобой…
— Я тоже с тобой хотела. Ты единственный, кто называет меня нормально: Элисон.
— Но ведь это твое имя.
— Другие зовут меня Эли. Это ужасно! Терпеть не могу! «Эли-Эли», «еле-еле». Противно слушать!..
— Да, я очень хотел поговорить с тобой, — повторил Гвин. — Потому что с тобой мне лучше всего… Ты завтракала?
— Нет, не могу.
— Мне тоже ничего в горло не лезет. Как опилки! Не могу проглотить.
Они уже выходили из хижины. Гвин снова уселся на пень.
— Давай все-таки спокойно поговорим о тарелках, — сказал он.
— К чему? — спросила Элисон. — Они разбиты… Ты запер дверь на засов?.. О Господи! — она закрыла лицо руками. — «Засов», «сов»… «совы»… Всюду они!
— Спокойно, — сказал Гвин. — Не надо, Элисон. Хватит… Не будем больше. Извини, старушка…
— Эй! — услыхали они.
Под деревом стоял Роджер.
— А я думаю, куда ты подевалась? — сказал он. — Кричу, кричу… Хотел показать тебе фотографии. Пошли, Эли!
— Подожди, — сказал Гвин.
— Пошли, Эли! — настаивал Роджер.
— Я говорю, подожди, — повторил Гвин.
— Эли, — сказал Роджер, — твоя мать везде ищет тебя. Ты помнишь, что она говорила? Помнишь?
— Что она говорила? — спросил Гвин.
Элисон посмотрела на него.
— Гвин… Не ходи с нами к дому, ладно? Не надо… Гвин, честное слово, я ей объясняла, но она говорит, что я не должна… Даже разговаривать с тобой…
— О, все в порядке, мисс Элисон, — сказал Гвин. — Не беспокойтесь. В следующий раз, когда мне надо будет зайти в дом, я пойду только с черного хода. Прошу прощения.
Он резко повернулся и пошел через лес по дорожке, что вела к задней стороне дома.
— Гвин, но я не могу так… правда… — сказала Элисон вдогонку.
— Этот парень определенно нарывается на драку, — заметил Роджер.
14
— …Конечно, если иметь нормальные фотоматериалы, я бы сделал снимки получше, — сказал Роджер. — Но я потел все утро в этом закутке и все-таки добился чего-то, ты увидишь. Поверь, это кошмар — работать с такой пленкой и такой фотобумагой! Но главное, по-моему, сделано. Посмотришь свежим глазом и скажешь. Пошли!
— Только не сейчас, Роджер.
— Снимки на столе в столовой. Еще не совсем высохли, так что смотри, чтоб не склеились.
— Потом. Позже. Не теперь.
— Два последних вышли хуже, — продолжал Роджер. — Это когда вдруг появилось наше волосатое валлийское чудище. Он немного напугал меня. А до этого на камне восседал Гвин. Его рука видна на некоторых снимках. Очень трудно было снимать — чтобы все, что хотел, вошло в кадр… Ну, тебе не понять… Погляди и увидишь.
Но как только Роджер открыл дверь дома, Элисон проскользнула мимо него, бросилась по лестнице наверх, и он услышал, как щелкнула задвижка двери ее комнаты.
— Эй, Эли! Ты что?.. — Она не отвечала.
— Женщины! — мудро заключил Роджер и отправился в столовую.
Фотографии лежали кучей на подоконнике на самом солнце. Верхняя уже свернулась в трубку. Возле стола суетилась Нэнси: накрывала ко второму завтраку.
— Кто перенес мои снимки? — спросил Роджер.
— Они валялись на столе, — сказала Нэнси.
— Знаю, что на столе. Я положил их, чтобы просохли. Все утро потратил на эти проклятые снимки!
— Они мешали, — сказала Нэнси. — Мне надо делом заниматься, а обеденный стол не для всякой липкой бумаги. И так я его тру по нескольку раз в день!
— Мешали? — крикнул Роджер. — Вы испортили мои фотографии, вот что вы сделали! «Мешали»!.. Не ваша забота решать, что здесь мешает, а что нет!
— Я буду говорить с миссис Брэдли, — сказала Нэнси.
— Да хоть с китайским императором! Вы не имеете права трогать то, что вас не касается, запомните это! Вы…
— Тра-та-та, — протянул Клайв, входя в столовую из передней. Он еще оттуда услышал повышенные голоса. — В чем дело? Из-за чего сыр-бор?