Дети порубежья - Школьникова Вера. Страница 31

Хорошо, что отцы-дознаватели уезжают. Их бы весьма заинтересовала столь странное понимание правосудия, ведь судьи на службе у наместницы – жрецы Хейнара, судят не люди, судит Хейнар, посредством своих слуг. Нет правосудия людского, есть только его справедливость.

Жрецы уехали вечером, Корвин не вмешивался. Если Ивенна не хочет спасать своего сына, кто он такой, чтобы противоречить ей? Никто, с горечью признал юноша. Отныне и навсегда – никто. Герцогиня задержалась на два дня, но сразу после похорон отплыла в Суэрсен, даже не простившись с бывшим сыном. Ей больше было нечего ему сказать. Она стояла на палубе, провожая взглядом удаляющийся берег. Когда-то ей была нужна свобода, теперь – только покой.

Впервые за эти дни Корвин остался наедине с Тэйрин. Он сидел за письменным столом, перебирая бумаги, она подошла сзади, положила на сведенные усталостью плечи теплые ладони, начала легонько разминать:

– Уже ночь.

– Я знаю, – он повернулся и посадил девушку себе на колени. Она положила голову на его плечо:

– Как бы я хотела вернуться домой, в наш «Поющий шиповник»

– Дом теперь здесь, Тэйрин.

– Для меня дом всегда будет там. Это дом твоей матери, а не наш, – в голосе Тэйрин звучало осуждение – она посчитала отъезд Ивенны предательством. Корвин ведь не хотел убивать, и какой бесчувственной ледышкой нужно быть, чтобы потеряв двух сыновей, самой оттолкнуть третьего, самого близкого и самого лучшего! Что ей было до близнецов? Она им за двадцать лет ни разу даже не написала!

– Тэйрин, у нее были причины так поступить. Не осуждай.

– Она бросила тебя одного!

– Одного? – С некоторым удивлением переспросил Корвин, и Тэйрин смутилась:

– Нет, ты не один, ты со мной. Я тебя никогда не брошу. Просто это неправильно, когда мать оставляет своих детей. Это Ивенна такая. Сначала она бросила близнецов, теперь тебя.

– Тэйрин, – повторил он, но теперь уже с ясным оттенком недовольства в голосе, – перестань.

Девушка замолчала, но упрямо сжатые губы говорили сами за себя – мнения о герцогине Тэйрин не изменила и не изменит. Он притянул ее поближе:

– Мне жаль, что так получилось. Второй близнец… мне показалось, что он во всем слушал брата. А теперь его забрали жрецы. Принесла же их нелегкая! Мы бы успели спрятать его где-нибудь. Но они как будто знали, – медленно повторил Корвин, глядя на Тэйрин.

– Они услышали колокол.

– Да, колокол. Такое совпадение. Тэйрин, я ведь запретил звать дознавателей.

– Ветер не знал, что ты запретил ему дуть.

Он спустил девушку с колен, и поставил перед собой:

– Ты знаешь, что я люблю тебя?

Она с недоумением посмотрела на жениха, не понимая, к чему он клонит, но улыбнулась:

– Знаю. Но ты повторяй мне почаще.

– Я люблю тебя, Тэйрин, и хочу прожить с тобой много лет, родить детей, дождаться внуков…

– … и умереть в один день, – закончила она за него.

– И мне будет очень больно, если этого не произойдет. А так и случится, если ты будешь лгать. Ты развязала веревку, Тэйрин. Там надежный узел, никакой ветер не справится. Я знаю, на что способны здешние ветра.

Щеки девушки полыхнули огнем, и она призналась:

– Да, я позвала их. Я боялась за тебя, Корвин.

Он прижал ее к себе:

– Ты можешь сказать мне все, что угодно. Всегда. Обо всем. Даже если ты сделаешь что-то неправильное, даже если я запретил тебе это делать, даже если мне будет плохо. Только не лги, Тэйрин. Больше никогда.

Она эхом повторила за ним, словно клятву:

– Больше никогда.

18

Далара редко бывала в столице – она не любила Сурем. Он слишком напоминал ей о Филесте. Столице империи не доставало отточенного совершенства запретного города – булыжники, а не мраморные плиты мостовых, грязь вместо пыли, а сквозь камни нахально пробиралась живая трава. Но этот город так же подавлял, высасывал силы, незаметно отнимал радость. Даларе казалось, что в Суреме невозможно испытывать счастье, она была настолько убеждена в этом, что каждый раз с удивлением оглядывалась, услышав на улице смех или заметив целующуюся парочку.

Наваждение отступало только в библиотечной башне, там она и проводила почти все время, когда приезжала в столицу. Ученики хранителей вырастали на ее глазах и в свой черед сменяли наставников, с детства привыкнув к рыжеволосой эльфийке, листающей книги пристроившись на подоконнике. Никто уже не помнил, когда она впервые появилась в библиотеке, но никому в голову не приходило оспорить ее право находиться здесь.

Вторым ее убежищем в Суреме был небольшой дом на окраине, купленный еще в те времена, когда только бедняки, отчаявшись снять жилье в центральных кварталах, селились за городскими стенами. Теперь на месте хижин выросли каменные особняки богатых купцов, уставших от городской вони, и среди них затесался маленький двухэтажный домик с красной черепичной крышей.

Далара сидела в кресле-качалке, вытянув нывшие от долгого путешествия ноги, и перечитывала письмо, приведшее ее в Сурем:

«Моя дорогая госпожа Далара!

Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличены, хотя и ненамного. Такого подарка придворным сплетникам не доставалось с тех самых пор, как наместница Энрисса ввела в моду кринолины. Зная, как быстро путешествуют слухи, спешу Вас заверить, что все еще жив и относительно здоров, но последние события заставили меня задуматься о бренности бытия вообще и смертной плоти в частности. Было бы жаль расстаться с этим светом, оставив пустое место на полке, откуда пять лет назад Вы взяли полистать трактат «Об опыте», да так и не вернули. Не говоря уже о том, что Ваше место на подоконнике занял мой нахальный ученик. Ваши письма, несомненно, приятно читать и перечитывать, но хотелось бы услышать Ваш голос. Я жду Вас в библиотеке, моя дорогая госпожа, с надеждой на скорую встречу, Ваш преданный друг,

Леар Аэллин.

Что же касается планов графа Инваноса, ничем не могу Вас обнадежить. Сомневаюсь, что Высокий Совет согласится на его предложение. Сделаю все, что в моих силах, но в любом случае, он должен приехать ко двору и подать прошение наместнице».

Эльфийка отложила лист бумаги и потянулась за кубком. Страх отступал медленно, неохотно – она могла потерять его! Вот так, нелепо, случайно, погубить плоды многолетнего труда. Далара сомневалась, что смогла бы начать сначала, даже будь это возможно – тогда, двести лет назад, она была уверена, что благо большинства всегда превыше блага немногих, а уж тем более блага одного. Да и не предвидела она, на что обрекает избранный для великой цели род.

Она закусила губу: Маэркон Темный, убивший свою жену и новорожденного сына ради сестры, Молчаливой Ильды, Элло, Иннуон и Ивенна, ее сыновья… Они не знали, кто обрек их на мучительные узы, проклял задолго до рождения. Леар будет знать. Простит ли он? Сказать правду, в надежде, что он поймет и захочет помочь, или солгать? Опять солгать ради великой цели. Последнее время она все чаще и чаще задумывалась, всегда ли цель оправдывает средства.

В подземном городе было трудно дышать – воздух, сухой и пыльный, царапал горло с каждым вдохом. Она постоянно носила с собой флягу с водой, но все равно надсадно кашляла. Город умирал. Скоро он разделит участь своих собратьев, погребенных в толще скал, затопленных на дне озер, занесенных песком в пустыне. Последнее убежище слуг Проклятого, последнее хранилище знаний.

Даларе повезло – она успела. Она долго искала, соединяя разорванные звенья цепочки: от амулета, купленного на кавднском рынке, до легенды о горных огнях, завлекающих путников под лавину, от потрескавшейся фрески на стене храма Навио в Ладоне, до архивов отцов-дознавателей в Суреме. Многие искали до нее – книжники, в поисках запретных знаний, маги, в надежде обрести силу, воры, желая обогатиться, жрецы, жаждущие уничтожить скверну. Все они были смертны, никто не достиг цели.