Война сердец (СИ) - "Darina Naar". Страница 18

Инфансоны — крестьяне, что разбогатели на торговых связях с Буэнос-Айресом, и сеньоры — владельцы крупных угодий и пастбищ, плодились как саранча. Они застроили другую часть города эстансиями и поместьями, полностью монополизировав землю. Тем самым они вынуждали малоимущие слои населения наниматься к ним батраками и прислугой в дома. Плантаторы приобрели вес в обществе, забили кошели золотом, а гостиные — предметами роскоши, но остались столь же невежественными, как и были. Невежество порождает хамство и желание доказать людям, когда-то равным тебе по статусу, что они хуже, унизить их и возвыситься над ними. Вот только подобным поведением новые богатые внушали к себе отнюдь не уважение, а лишь страх и ненависть со стороны тех, кого они гнобили.

В последние годы в Ферре де Кастильо особой жестокостью стал славиться один из землевладельцев: сеньор Сильвио Бильосо — хозяин обширных пастбищ и эстансии под названием «Ла Пиранья».

«Ла Пиранья» представляла собой одноэтажный дом прямоугольной формы, очень длинный, с большими окнами и плоской крышей — асотеей [5], окружённой резным парапетом. Дом скрывался от чужих глаз за раскидистыми жакарандами и пальмами, так плотно прилегающими к стенам, что, казалось, будто они вросли прямо в фундамент. Неподалёку располагались: конюшня, загоны для скота и низенькие тесные домики — жилища батраков.

Едва солнце показало первые лучики, на асотее появился силуэт мальчика. Густые чёрные волосы доходили ему до плеч; на их фоне чересчур бледная для обитателя этих мест кожа выделялась контрастным пятном. Одет он был как гаучо: сапоги со шпорами, рубаха, перепоясанная красным фаха; потёртое кожаное чирипас висело в нескольких местах лохмотьями.

Мальчик с весьма недетским изяществом прошёлся по асотее. Ещё миг, и он перешагнул через парапет. ОП! Одним движением спрыгнул вниз и мягко, будто ягуар, приземлился возле полной женщины, которая что-то варила в чугунном котле.

— АЙ! — женщина взвизгнула. — Ты чего это, с ума спятил? Напугал до чёртиков! С неба что ль свалился?

— Не с неба, с крыши. Не злись, Руфина! — отозвался мальчишка. Его худенькое личико было занавешено длинной чёлкой, из-за которой сверкали удивительно яркие, синие, как сапфиры, глаза. Они стрелами взлетали к вискам, от чего мальчик, временами, походил на одного из представителей семейства кошачьих.

— Когда-нить ты расшибёшь голову, — укорила толстушка. — Разве ж можно так прыгать? Сколько ж раз те говорить-то?

Мальчишка пожал плечами.

— Садись-ка давай есть. У меня всё готово, — Руфина сняла котёл с огня, водрузила его на длинный стол, а затем крикнула зычным голосом: — ЭЙ! Завтрак готов! Все к столу!

Заспанные батраки начали подтягиваться и рассаживаться по лавкам. Руфина поставила перед каждым деревянную плошку и разлила похлёбку.

— Чечевичная похлёбка, — объявила она.

Завтрак прошёл в молчании — перед тяжёлым трудовым днём людям было явно не до задушевных бесед.

— Данте, ты чего сёдня опять на пастбище? — спросил мальчишку нескладный мужчина с лицом, покрытым тонкими шрамами.

— Угу, — Данте с аппетитом уписывал похлёбку.

— Не пойму я, чего ради хозяин тя гонят. Ты ж не батрак, племянник ему как-никак.

Данте хмыкнул.

— Племянник? Ха! Как же. Счастье, что он мне не родной дядя и не папаша, а то б я удавился, — грубо заявил он, запустил руку в волосы и небрежно взлохматил их.

На десерт Руфина принесла целую корзинку яблок и слив. Пока работники эстансии набивали рты фруктами, запивая их водой, Руфина обратилась к мужчине со шрамами:

— Знаешь, Виктор, прав был покойный Мендига, коды говорил: ежели он помрёт, не будет Данте покоя и житья ему не дадут, так и вышло. Скоро сожрут с потрохами, — Руфина вздохнула.

— Офдышмы фютиштимдя, — прошамкал Данте, сверкая глазами из-за чёлки.

— Чего?

— Однажды подавятся, — объяснил Данте, проглотив сливу, и со злостью выплюнул косточку так, что она улетела в противоположный конец стола.

— Учу, учу, всё бесполезно! — покачала головой Руфина. — Скоко раз повторять-то: не говори с набитым ртом.

— Поду-у-умаешь.

Батраки, один за другим, стали вылезать из-за стола и отправляться по своим делам.

Данте, открыв загон, выгнал из него отару овец. Вывел из конюшни лошадь дымчатой масти [6] и запрыгнул на неё без седла.

— Эй, погоди! — крикнул конюх — плюгавый мужичок с рыжей жиденькой бородкой. — Куда без седла то? Убьёшься ведь!

Данте закатил глаза. На губах его мелькнула тонкая ухмылка.

— Ещё ни одна лошадь пока меня не сбросила! — дерзко заявил он. Кажется, страх и чувство самосохранения были ему неведомы. Мальчишка засунул два пальца в рот и свистнул так, что у всей округи заложило уши. Куры и утки, гуляющие по двору, в ужасе шарахнулись в стороны. Данте, подгоняя овечек коротким кнутом, выкриками и свистом, пришпорил лошадь и был таков.

Комментарий к ЧАСТЬ II. Глава 1. Эстансия «Ла Пиранья» ----------------------------------

[1] Хосе Моньино-и-Редондо граф Флоридабланка — испанский государственный деятель, в начале правления Карлоса IV — глава министерства.

[2] Алькальд — глава муниципалитета (городской администрации), мэр.

[3] Инквизиция в Испании и её колониях сохранялась не только в средние века, но и вплоть до конца 18 века.

[4] Латифундия — землевладение, занимающее большую площадь. Это асьенды, эстансии и фазенды.

[5] Асотея — плоская крыша эстансии, обнесённая парапетом. Обычно служила террасой или балконом.

[6] Дымчатая — вороная (чёрная) масть с волнистым серебристым отливом.

====== Глава 2. С небес на землю ======

После того, как пастух Хуан Ньетто по прозвищу Мендига [1] спас маленького Данте от расправы фанатичных католиков, минуло двенадцать лет. И не сказать наверняка, был ли Данте счастлив или нет. Скорее, принимал как должное, что люди относятся к нему с опаской.

Некоторое время назад эпидемия чёрной оспы, вихрем пролетев по этим землям, унесла жизни многих людей, в том числе жены и маленького сына Хуана Мендиги. С тех пор Мендига оставался одинок, пока судьба не подарила ему Данте. Пастух частенько говорил мальчишке, что тот — послание небес. Мендига до того привязался к Данте, что наведался в Городской совет к алькальду, дабы официально усыновить ребёнка.

Мендига был беден, но Данте рос не обделённым заботой и любовью. Старший брат Мендиги — местный богач Сильвио не только не желал помогать собственному брату, а так и вовсе от него нос воротил, мотивируя тем, что «ему по статусу не положено общаться со всяким сбродом». Когда Данте исполнилось семь лет, на них с Мендигой свалилась очередная напасть: некто Фулько, зажиточный инфансон, обвинил Мендигу в воровстве. И хотя Мендига отпирался до последнего, доказывая свою невиновность, люди Фулько избили его палками. Три дня спустя Мендига скончался [2].

Так как Данте являлся законным сыном и наследником Хуана Ньетто и носил его фамилию, Сильвио забрал мальчишку к себе. На этом настаивали не только власти Ферре де Кастильо, но также и местный священник падре Эберардо — глухой, подслеповатый и такой древний, что паства его диву давалась, как он умудряется до сих пор быть в своём уме.

Сильвио, его жена Леонора и дети Рене и Хасмин возненавидели Данте лишь за сам факт его существования. Они всячески старались его унизить, обидеть или даже побить. Как только Данте стукнуло девять, Сильвио отправил его пасти овец и коз. Легенды о пожаре в доме Брухо и по сей день передавались из уст в уста. В спину Данте, а частенько и в лицо летели оскорбления и обвинения в сотрудничестве с Дьяволом, в колдовстве и сумасшествии. Лучший дружок Рене Тито — сын того самого Фулько, который приказал расправиться над Мендигой, и ещё пара наглых детишечек стали настоящим проклятием для Данте. Они буквально не давали ему прохода. В результате мальчика достало всё это до самых кишок и он начал давать резкий отпор.