Война сердец (СИ) - "Darina Naar". Страница 340

— А в этом что-то есть, — одобрил Ламберто, почесав кончик носа. — Дама с безупречным вкусом, придумывающая наряды для дам, у которых этот вкус не столь безупречен. Знаете, многие, даже очень богатые женщины не умеют одеваться и порой выглядят, как рождественские ёлки. Думаю, вы могли бы испытать себя на этом попроще. А я вам помогу.

Эстелла захлопала в ладоши, подпрыгивая на сиденье, как маленькая избалованная девочка.

Слушая это светское чириканье, Данте прижимался лбом к окну. Кусты и деревья сменили равнины с травой, доходящей аж до колен. Когда-то они с Эстеллой гуляли по такой траве, держась за руки, или лежали в тени деревьев, покрывая друг друга поцелуями. И не представляли иной жизни. Теперь она мечтает о судьбе светской львицы, о нарядах, салоне моды, о шляпках и зонтиках, чтобы украшать ими своих безвкусных подруг-аристократок, хотя грезила о профессии лекаря. Разочаровалась в своей мечте, разочаровалась и в нём, и в любви к нему. Конечно, Маурисио Рейес позволяет ей капризничать. Вот взял и купил помещение для клиники, что просуществовала пару месяцев, дабы супруга потешила своё самолюбие. С таким же успехом купит и помещение для салона мод. Данте всегда казалось, что они с Эстеллой похожи. А нынче она изменилась, стала чужой, у неё появились интересы, которые ему не близки. Они отдалились друг от друга, он не нужен ей со своей больной головой, маниями, фобиями, навязчивыми мыслями и мизантропией.

Он вновь один, но среди толпы родственников, делающих вид, что о нём заботятся. А единственный человек в мире, который ему нужен, — Эстелла, далека от него, как луна от морского дна.

Три месяца пролетели как по-волшебству. Жизнь Данте и Эстеллы в доме Фонтанарес де Арнау мало-помалу входила в колею. Наступил сентябрь, тёплый, но влажный и ветряный. Данте любил такую погоду, хотя она не соответствовала той болезненной засухе, что поселилась в его душе.

Эстелла плавала в волнах светской жизни как рыба в воде. Дядя Ламберто слово своё сдержал: он нашёл покупателей на помещение ветеринарной клиники в Ферре де Кастильо, а затем подыскал местечко в Байресе для открытия салона мод. И теперь Эстелла целыми днями руководила ремонтом, нанимала работников и работниц и рисовала эскизы для будущих моделей. Про Данте она забыла (так ему казалось), хотя жили они под боком друг у друга.

Дворец Фонтанарес де Арнау располагался на углу улицы Сан-Тельмо. Дом напоминал старинную крепость, выстроенную по кругу, так как имел внутренний дворик с фонтаном, цветником из редких видов роз, включая зелёные, голубые и чёрные, и вольерой, где разгуливали павлины. От посторонних взглядов дворец защищал гигантский сад, а также часовые с карабинами наперевес.

Ещё здесь была конюшня с тридцатью великолепными скакунами. Несмотря на протесты отца и деда, уверявших, что аристократ не должен самолично запрягать и чистить лошадей, Данте наведывался туда постоянно. Ухаживал за Алмазом и выезжал на нём на прогулку. Среди роз, лошадей и птиц Данте находил небольшое, но успокоение. Огромный же дворец, с кучей всевозможных вещиц, роскошными залами, спальнями и бескрайней библиотекой, Данте не радовал. Сердце его изнемогало от тоски по свободе и от любви к Эстелле, а дом казался холодным, помпезным, как кафедральный собор. Куча слуг ходили за Данте по пятам, не позволяя ему даже поднять упавшую одежду, а он не мог запомнить их лиц и имён. Узнавал только Либертад, что (по желанию Эстеллы) стала экономкой вместо доньи Фионы, скончавшейся пару месяцев назад.

Эстелла обитала в левом крыле дома, в спальне, что именовалась «Лазурное небо». Данте слышал это название от слуг, но за три месяца ни разу там не был. Сам он жил в правом крыле — в комнате с мебелью чёрного дерева и стенами, обитыми алым бархатом. В кровати, круглой как солнце, застеленной шёлком, можно было утонуть; ворс ковра ласкал стопы, напоминая лебяжий пух; в ванной, с полностью зеркальными стенами, Данте мог наблюдать себя во всех ракурсах; гардеробная, зона отдыха, квадратный балкон, выходящий во дворик — всего не перечесть. Хоть Данте никогда и не видел такой роскоши, но в этом мавзолее ему было скучно. Часами он любовался статуэтками, шкатулками, изучал содержимое ящиков, таскал книги из библиотеки. И, читая их, не ощущал ничего. Даже самые невероятные бредни авторов не вызывали у него фантазий, картинок в голове, как это было раньше. Меланхолия, боль и любовь грызли ему душу. Эстеллу он видел за завтраком, обедом, ужином и послеполуденным чаем — временем, когда трапезничать собиралась вся семья. Эстелла, увлечённая модным салоном, лишь о нём и болтала, а на Данте смотрела, как на предмет интерьера.

Данте же, сидя за длинным белоснежным столом, уставленным кучей приборов, блюдами и лакомствами, от которых слюнки текли, еле-еле заставлял себя проглотить хоть что-нибудь. Он ловил каждое движение Эстеллы, каждую улыбку, каждый жест. Видеть её, смотреть на неё — это стало больной необходимостью, такой важной, что она затмевала собой всё. Он ждал этих мгновений, но они не дарили ему счастья, лишь продлевали лихорадку, с которой он засыпал и просыпался. Слушая её звенящий голос, её рассказы о том, как великолепно отделали фасад салона, Данте почти не дышал. Сердце кровоточило и трепетало. Это были единственные минуты, когда он видел Эстеллу. В иное время они не встречались и не общались. Эстелла возвела между ним и собой каменную стену, а пробить её нахрапом Данте не давала гордость. Ни за что не пойдёт он выпрашивать любовь, лучше сдохнет.

Агонии Данте суждено было усилиться, когда через две недели явился Маурисио. И Эстелла, ещё мечтавшая о примирении с Данте, испытала досаду. А он вёл себя как ледышка. Не подходил с ней, не вызывал на разговоры, не ловил её за какой-нибудь колонной, хотя Эстелла ждала, что он проникнет в её комнату, схватит её и всю зацелует. Куда там! Данте и не шевелился, и Эстеллу это злило.

Наверное, Данте, не выдержав этой пытки, стал бы искать встреч с любимой, но приезд Маурисио смешал все карты. Эстелла не догадывалась, что приехал маркиз по просьбам дедушки Лусиано, которого волновало, как бы Эстелла и Данте не натворили глупостей.

Водворившись в доме, Маурисио вёл себя как хозяин, вид имел самодовольный и глядел на Данте свысока. Обманчивое равнодушие Данте бесило Эстеллу. Она жаждала приступов ревности, взрыва эмоций, но Данте напоминал мумию, и Эстелла готова была запустить в него блюдом с жареной куропаткой. Нет, Данте больше её не любит, это очевидно. Зато настроение Маурисио менялось ежедневно: он бывал то злым и жестоким, а то ласковым и галантным. То размахивал револьвером перед её носом, а то засыпал подарками в виде платьев и драгоценностей.

Эстелла жила как на вулкане и, чтобы отвлечься, вздумала устраивать приёмы для налаживания контакта с известными аристократическими семьями Буэнос-Айреса и завоевания будущей клиентуры. И теперь по пятницам в её гостиной собирались дамы всех возрастов — богатые и жутко чванливые. Они приходили в обед, вышивали, сплетничали, делились рецептами и обсуждали наряды. Эти нудные посиделки перетекали в ужин, к которому являлись и мужчины: мужья, братья, отцы, сыновья, и пятница превращалась в балаган. В эти дни Данте смывался из дома, сам себе устраивая экскурсии по Байресу. Он изучал улицы и улочки, площади и аллеи, каждый уголок, каждый закоулок. Его очаровывали широкие проспекты, но раздражали люди; кружили голову разодетые манекены в витринах и бесили докучливые приказчики. Он слонялся по городу до ночи, чтобы не лицезреть эстеллиных гостей. Диво, но в эти дни личина Салазара Данте не посещала — так у него захватывало дух от ярких эмоций, и положительных, и отрицательных. Ликование, счастье, любовь, боль, ненависть — всё смешалось в сердце, не оставляя Данте наедине с мыслями. Он не думал ни о чём, переживая гамму чувств, силой доходящих до крика: утром от восторга, когда скакал на Алмазе по оживлённому, бесконечному бульвару Аламеда, и ночью, умирая от горя и страсти. Вопреки ненависти к людской ораве, Буэнос-Айрес Данте полюбил самозабвенно. Он же так мечтал жить в городе! Мечтал стать кем-то значимым в глазах людей, в глазах самого себя, а не пастухом, в которого пальцами тычут. Ныне, если кто и тыкал, то от любопытства. «Это сын Его Сиятельства маркиза Фонтанарес де Арнау», — шептались у Данте за спиной. Сперва ему это досаждало, но, в итоге, польстило. И из Данте опять вылезло тщеславие.