История одной практики (СИ) - Лисочка С.. Страница 125

— А ты думал, у нас тут сплошь погони, схватки, да интеллектуальные состязания с преступниками? — спросила меня Ви-Фи во время очередного перерыва. — В основном, наша работа примерно так и выглядит. С вариациями. Допросы, протоколы, очные ставки… Все преступления, так или иначе, похожи. Преступники — тоже, если долго и много сравнивать. Просто обычно это не так заметно, как сегодня. Думаешь, почему я с детьми работать предпочитаю? С ними интереснее, у них фантазия богаче.

— Наверное, и потому, что детей еще можно перевоспитать? — вдруг пришло мне на ум. — А этих уже и могила не исправит?

— А ты соображаешь, студент, — сказала Ви-Фи.

Возились мы с допросами до самого вечера, пока за нами не пришел Квентин. Судя по лицу, он тоже порядком устал от допросов.

— Ну как тебе? — поинтересовался он, когда мы втроем выходили из тюрьмы. — Нравится?

— Ты извини, что я тебя эльфом назвал, — с готовностью ответил я. — Я больше так не буду. Ты и не похож на эльфа-то. Уши острые — так это не показатель, а то, что телосложение такое…

Ви-Фи рассмеялась, а Квентин фыркнул, но в этот раз обижаться не стал.

— В принципе, можешь быть свободен, — сообщил он мне, обходя лужу. Дождь вроде бы прекратился. — Мы сегодня все очень неплохо поработали. Если, конечно, у тебя нет дел в Управлении.

Смотрел он на меня с хитрецой, прищурившись. Я не стал его разочаровывать.

— Да, у меня есть дело в Управлении, — сказал я.

— Пойдешь саламандру навещать? Завидую я тебе, — сказал он.

— Чему? — не понял я.

— Тому, что твой диван гораздо удобнее моего, — ответил он. — Вон извозчик. Лови, а то если опоздаем к пяти в Управление, кое-кто может тебя и не дождаться.

Умеет шеф правильно простимулировать, нечего сказать.

Уиннифред Цельсио, эксперт-криминалист, капрал Стражи

Честно сказать, я в Главную лабораторию идти не хотела. Ничего принципиально нового я там все равно не могла увидеть, а освежать в памяти светлый образ предыдущего шефа категорически не хотелось. Но куда деваться, если у тебя в должностной инструкции черным по белому выведено: «взаимодействовать с Главной алхимической лабораторией по служебным вопросам»? Моим сослуживцам и в голову не пришло, что я не пойду с Илисом, Селеной и Фью в Главную алхимическую. Что мне оставалось делать? Я вздохнула поглубже и пошла.

В то, что Главная лаборатория замешана в работорговле, я ни на миг не поверила. Штейн, без сомнения, еще та сволочь, но он всегда играет по правилам. Если какое-то правило сильно ему мешает, то он сначала его официально меняет, а уж потом делает то, что хотел. Хотите пример? Пожалуйста: тот самый нашумевший когда-то закон «О согласии на эксперимент». Тот самый, по которому человек считается согласным на то, что его можно использовать для алхимических опытов, если он в явном виде не заявит о своем несогласии [104]. Именно этим законом я и руководствовалась, когда брала генетический материал у Льюра Лавадера для моей маленькой химерочки. Ведь отсутствуя в городе столько лет, он вряд ли вообще слышал про этот закон, и, тем более вряд ли оформил официальный отказ [105]. Этот самый закон очень серьезно облегчил нам жизнь, хотя, конечно народной любви к профессии не добавил. Впрочем, народная любовь Штейну до одного места, а не уважать его нельзя, кем бы я его не считала. Восхищаюсь ли я им? Когда-то определенно восхищалась. Сейчас… сейчас, как принято говорить, сложно все, неоднозначно. Конечно, я его не люблю, более того, я с радостью бы никогда не видела его, но не признавать профессора, как величайшего алхимика из ныне живущих, я не могу. В чем я уверена, так в том, что Штейн никогда бы не стал связываться с работорговлей, да и вообще с любыми сомнительными делами. У него у самого с этикой не очень, так он при Лаборатории даже специально комиссию по этике организовал и в нее общественных деятелей и жрецов из разных храмов наприглашал. Теперь, перед тем как запустить продукт в серию, эта самая комиссия должна дать положительное заключение. А если она его не дает, то продукт в серию не уходит. Это закон Лаборатории, его никогда не нарушают. Так что я сразу сомневалась, что с феями в телефонах так все просто. И оказалась права.

Когда Фьюарин упала в обморок, я в первые секунды подумала, что она снова ломает комедию, как делала это на столе у шефа. У моего теперешнего шефа, я имею в виду. Но нет, в этот раз все было по-настоящему, мне пришлось даже нашатырь достать, чтобы ее в чувство привести. Придя в себя, фея тут же заплакала.

— Зря страдаете, — сказал Штейн сухо. — Сделанного не исправить. Говорунов, конечно, жалко, но ведь и думать надо прежде, чем что-то делать.

И взглядом своим косым на меня. Понятно, в чей огород камень, на самом деле. Не подумайте, что он меня специально как-то уязвить пытается, он на самом деле всех так вот, простите, гнобит, кого не любит. Есть ли у него причины меня не любить? Конечно, есть, кое в чем я сама виновата, откровенно признаю. Другое дело, что причины эти носят скорее субъективный характер.

Штейн — умнейший человек. Я вообще никого настолько умного не знаю. Алхимик он, что называется, от Идры, а еще у него стальной несгибаемый характер, и администратор он — каких еще поискать. С другой стороны, Штейн каждому человеку назначает место в своей вселенной. Нет, не подумайте, что он руководствуется первым впечатлением, он к каждому долго присматривается, изучает плюсы и минусы, достоинства и недостатки. И не дай вам боги, если окажется, что он ошибался на ваш счет. Штейн очень не любит, когда ошибаются, тем более, когда ошибается он сам. У него для каждого есть свой лимит ошибок, если вы его превысите, он перестанет воспринимать вас как человека. Я отведенный мне лимит превысила. Теперь я из молодой, не хватающей с неба звезд алхимички, которая может высказать здравую идею, но, тем не менее, не способной к серьезной науке, превратилась для него в изгоя. Очень жаль, но я переживу. Я точно знаю, что если я и должна кому-то что-то доказывать, то только себе.

— Может быть, существует какой-то способ их разыскать? — спросила Селена.

— Я такого способа не знаю, — ответил Штейн. — Мы не думали, что кому-то захочется разламывать артефакты ценой в два с половиной колеса и выпускать говорунов на волю, потому совершенно не позаботились о каком-то механизме поиска. Максимум, что мы можем — это проверить, живы ли они еще или нет.

— Как проверить? — заинтересовался Илис.

— Говоруны способны вызывать друг друга, это свойство именно их, а не корпусов-аппаратов. На сбежавшего говоруна можно попробовать «позвонить». Если он откликнется, значит еще жив.

Это не Штейн сказал, это я сказала. Фьюарин перестала всхлипывать и стала прислушиваться к нашему разговору.

— Разумеется, так можно сделать, — фыркнул Штейн, даже не посмотрев в мою сторону. — Только что это даст? Говоруны — неразумные, даже связавшись с ними, им не объяснишь, что надо вернуться в лабораторию.

— А у них имена есть? — спросила вдруг Фьюарин.

— У них есть номера, они на них реагируют, — ответил Штейн. — По сути, когда вы произносите в трубку «соедините с капитаном Андерсоном», то сервисное заклинание преобразует эти слова в номер телефона вашего капитана и передает его говоруну, тот, услышав номер, меняется, уподобляясь своему, так сказать, коллеге. А дальше они общаются. Когда вы кладете трубку на рычаг, сервисное заклинание называет говоруну его собственный номер. Это переводит его в начальное состояние и погружает в режим ожидания.

— Тогда мне нужны их номера, — сказала Фьюарин. — Если они еще живы, я их найду и приведу.

Фью мы оставили в Лаборатории. В теории ее план звучал просто: она по имени-номеру ищет говорунов, отправляется к ним и приводит их в Лабораторию. На практике все было несколько сложнее: мало было найти говоруна, надо было его поймать, надо было переместиться с ним обратно, надо было как-то предотвратить его новый побег. Впрочем, Штейн сказал, что на этот счет у него есть несколько идей и попросил нас покинуть Главную алхимическую, чтобы не мешать. При этом он очень красноречиво косился на меня, так что ни у кого не оставалось сомнений, что мешаю ему именно я. Мы выслушали обещание Фьюарин «залететь в Стражу, когда тут все закончится», попрощались и ушли. К моему громадному облегчению.