Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен. Страница 125

– Не выйдет.

– Почему? – спросила Лостара Ииль.

– Потому что нам нравится то, что есть. Более – менее. – Не дождавшись ответа, Шерк улыбнулась: – Эдур могли свергнуть правителей в дурацком недостроенном дворце Летераса. Могли даже потрепать по пути к столице несколько армий Летера. Но вы не найдете в лесах полуголодных бунтовщиков, мечтающих о свободе.

– Почему? – тем же тоном спросила Лостара.

– Они завоевали, но мы победили. Ох, был бы здесь Теол Беддикт – объяснил бы лучше. Но я сама попробую. Буду воображать, что Теол здесь и помогает советом. Завоевание. Разные бывают завоевания. Сейчас у нас Тисте Эдур сидят господами тут и там. Элита, чье слово – закон, никем не оспоренный. В конце концов, у них есть жестокая магия, они судят холодно и не вдаваясь в подробности. Фактически они над законом – над тем, что летерийцы понимают под этим словом…

– И, – требовательно продолжала Лостара, – что же они понимают под законом?

– Ну… набор произвольно наложенных ограничений. Можно нанять адвокатов, чтобы обойти их при необходимости.

– Кем вы были, Шерк Элаллае, до начала пиратской карьеры?

– Воровкой. Я тоже нанимала адвокатов. В-общем, я вот к чему веду. Эдур правят, но по неведению или равнодушию – а надо сказать, что без неведения не бывает равнодушия – они мало заботятся о повседневном управлении империей. Поэтому чиновничий аппарат остался летерийским. Сейчас он еще хуже организован, чем в старые дни. – Она снова улыбнулась, покачала ногой. – Для нас, низших сословий, почти ничего не изменилось. Мы остаемся бедными, осажденными долгами, умудряемся находить удовольствие в собственном ничтожестве. Как мог бы сказать Теол, мы также ничтожны в удовольствиях.

– Итак, – закончила Лостара, – даже благородное сословие Летера не одобрит изменение привычного положения вещей?

– Им это нужно меньше всех.

– А что ваш Император?

– Рулад? Он явно безумен и почти полностью изолирован. Империей вертит канцлер, а он летериец. Он был канцлером при прежнем короле Дисканаре, он постарался, чтобы передача власти прошла тихо – мирно.

Блистиг крякнул и обернулся к Таворе. – Морпехи, Адъюнкт, – почти простонал он.

Горлорез понял и ощутил пронзивший тело холод. «Мы послали их, рассчитывая найти союзников, думая, что они ввергнут глубинку в воинственное безумие. Но им не удастся.

Вся треклятая империя готова восстать – против нас. Порвать нам глотки.

Адъюнкт, вы сделали это снова».

Глава 15

Кулак ударил по краю стола. Задребезжали запачканные ножи и ложки, заскакала посуда. Сильные как раскат грома содрогания заставили зазвенеть бокалы, пробежав по всей длине загроможденного как мир стола.

Дергая онемевшим кулаком, морщась от выстрела боли, Томад Сенгар медленно опустился в кресло.

Огоньки свечей успокоились, как будто радуясь возвращенному покою; нежная теплота их желтоватого света контрастировала с горьким гневом старейшины Эдур.

Напротив него жена поднесла к губам шелковую салфетку, дважды промокнула, опустила. Поглядела в глаза мужа. – Трус.

Томад вздрогнул, взор его обежал оштукатуренные стены. Напрасно они убрали раздражающие гобелены… Пятна сырости разрисовали углы под потолком мутными «картами». Штукатурка вздулась, покоробилась под действием постоянных протечек. Трещины бежали во все стороны, напоминая зигзаги молний.

– Ты не увидишь его, – сказала Уруфь.

– Он не увидит меня, – ответил Томад. Это было не согласие, скорее протест.

– Мерзкий тощий летериец, спящий с мальчиками – он победил тебя, муженек. Он встает на пути – и у тебя делается понос. Не усмехайся моим словам. Ты не можешь даже поглядеть мне в глаза! Ты сдал последнего нашего сына.

Губы Томада скривились. Он почти прорычал: – Кому же, Уруфь? Скажи. Канцлеру Трайбану Гнолу, увечащему детей и называющего это любовью? – Он поднял на нее глаза, скрывая – даже от себя самого – какого усилия это требует. – Сломать для тебя его шею, жена? Проще, чем переломить сухую ветку. Как думаешь, что сделают телохранители? Останутся в стороне?

– Найди союзников. Наша родня…

– Все дураки. Коронованы леностью, развращены неуверенностью. Они заблудились еще сильнее, чем Рулад.

– У меня был посетитель, – сказала Уруфь, наполняя кубок вином из хрустального графина (он едва не свалился со стола от силы внезапного гнева Томада).

– Рад за тебя.

– И хорошо. Это был к’риснан. Он пришел сказать, что пропал Брутен Трана. Подозревает, что Карос Инвиктад или канцлер осуществили месть. Они убили Брутена Трану. Кровь Тисте Эдур на их руках.

– Твой к’риснан может всё доказать?

– Он идет по следу, но не выражает особой надежды на успех. Но я хотела поговорить не об этом.

– Думаешь, я равнодушен к пролитию летерийцами эдурской крови?

– Равнодушен? Нет, муженек. Беспомощен. Что, снова прервешь меня?

Томад промолчал, не согласившись, а просто не найдя слов. Нечего сказать. Ей. Всем.

– Хорошо, – произнесла жена. – Скажу так. Думаю, к’риснан солгал.

– Насчет чего?

– Думаю, он знает, что именно случилось с Брутеном Траной. Он пришел за советом к жене, чтобы достучаться до мужа. Он желал вначале оценить мою первую реакцию на рассказ, затем изучить реакцию более взвешенную, по прошествии дней. Озвучивая подозрения, пусть и лживые, он также желал подхлестнуть в нас растущую ненависть к летерийцам. Подтолкнуть нас к мщению, заставив начать подковерную борьбу. Это может отвлечь Гнола и Кароса.

– Отвлекшись, они – может быть – не распознают более опасной угрозы, к которой имеет отношение пропавший Трана.

– Отлично, муж. Ты можешь быть трусом, но ты не дурак. – Она помолчала, отведав вина, а затем продолжила: – Это уже что-то.

– Долго ли ты будешь шпынять меня, жена?

– Сколько необходимо.

– Мы были не здесь. Мы плавали по другой половине треклятого мира. Вернулись – и застали заговор, торжествующий, сильный, хорошо окопавшийся. Мы вернулись, чтобы понять: мы потерялись.

– Пора вернуть себе победу.

– Нам не победить, Уруфь. Рулад безумен. Его сломило предательство Низали.

– Лучше мертвая сука, чем сука, вставшая у нас на пути. Рулад повторяет свои ошибки. – Он избавился от раба Удинааса – и привязался к ней. Он не умеет учиться.

Томад позволил себе горькую усмешку: – Не умеет учиться. Как все мы, Уруфь. Мы увидели, что Летер – это яд. Мы хорошо поняли его опасность – и пошли на завоевание, стремясь навсегда устранить эту опасность. Или… мы так думали.

– Летер пожал нас.

Эдур снова поглядел вправо, на стену. Там свисала с крючка связка фетишей. Перья, полоски тюленьей кожи, ожерелья из ракушек, акульи зубы. Разрозненные памятки о трех сыновьях. Все, что осталось напоминанием об их жизни.

Кое-что тут лишнее: сын, которому принадлежали некоторые амулеты, изгнан, его жизнь стерта, будто никогда не существовала. Если Рулад увидит их… даже кровная связь не помешает ему отнять жизнь Томада и Уруфи. Тралл Сенгар. Само имя стало проклятием, преступлением, и наказание за него – смерть.

Им все равно.