Ведьма (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна. Страница 3
Мама вернулась позднее, чем Ануш ожидала, почти затемно, утомленная и чем-то расстроенная.
— Мамочка, а знаешь, что мне сегодня приснилось? — бросилась ей навстречу девочка, обняла узкие бедра и ткнулась носом в живот, пахнущий мукой.
Ей так хотелось приободрить маму!
— С тобою все в порядке? — будто не слыша, беспокойно спросила женщина, взяла обеими руками голову дочки и попыталась заглянуть ей в лицо.
— Д-да…
Если бы мама Ануш не была чем-то взволнована, она почувствовала бы ложь. Полумрак же скрыл так и не зашитое платье и почти зажившие царапинки на предусмотрительно измазанной сажей мордашке.
— Как хорошо… — нервно прижав к себе дочь так, что она ойкнула, выдохнула женщина и заговорила быстро и сбивчиво: — Ты представляешь, милая… Я отчего поздно… Хозяин посылал меня в соседнее село за знахарем. Сын кузнеца, который у него сейчас колесо ладит, к лечухе корову водил… и когда обратно в стадо шли, она его к забору прижала… весь бок рогом разорвала… чуть правее — и через ребра бы прошло… Ох, спаси-упаси… Как хорошо, что у нас нет коровы! Только ты не пугайся, милая, не бойся…
— Корова?!..
И забытое ею окончание чудн
о
го сна моментально вспыхнуло в мозгу словно зарница.
Перекошенное от ужаса и боли лицо мальчишки, глухой удар рогов о забор, тонкий вскрик, торжествующее мычание — и далекий ликующий смех надтреснутого старческого голоса…
Ноги Ануш подкосились.
* * *
Мама уснула, едва голова ее коснулась набитой травой подушки.
В свете луны за окном лицо ее казалось восковым, как у покойницы, и Ануш торопливо и истово осенила себя знамением против сглаза — чтобы дурное не сбылось, не приведи Святой Радетель… От одной только мысли, что она может лишиться своего единственного на этом свете любимого и родного человека, ее бросало в холодный пот.
Девочка отвернулась от пугающего света, накрылась с головой одеялом и попыталась уснуть, но сон не приходил. И вдруг она поняла, отчего: весь вечер мысли о раненом мальчике исподволь не давали ей покоя.
Сильно ли он мучается сейчас? Было ли ему больно?
Сердце ее сочувственно сжалось — но тут же дернулось, точно укололось обо что-то…
— Было ли ему страшно — страшнее, чем тебе, когда он пинал тебя?
…о черный комок льда, что поселился у нее в груди, поняла Ануш.
И только после этого вспомнила, когда и где слышала этот дребезжащий старческий голос.
Тихая жуть опустилась на нее саваном.
Кто это? Кто с ней говорит? Откуда? Зачем?!..
В том, что в доме никого, кроме них с мамой, нет, она была уверена — рассохшийся пол выдал бы незваного гостя при первом же шаге. К тому же, хоть она и понимала, что это невозможно, но могла бы побожиться, что голос не приходил извне, но зарождался у нее в голове.
— Я — твоя бабушка, Ануш,
— отвечая на немой поток вопросов, успокаивающе проговорил голос.
«Что ты делаешь у меня в голове?!»
— Пришла в гости,
— добродушно хмыкнул голос. —
Ты ведь меня пригласила.
«Я? Когда?»
— Когда надела мой амулет. Он тебе понравился? Ты не хочешь его выбросить?
«Нет, ни за что!» — выпалила Ануш, прежде чем успела обдумать ответ. — «Но как ты туда поместилась? И разве ты не умерла?»
— Пока мой амулет цел, пока его кто-то носит — я буду жить, Ануш.
«А это правда… что ты была ведьмой?» — спросила девочка и замерла.
— Да, я Знала.
«И… в чулане… то есть, на улице… когда я… когда корова… это ты?..»
— Если ты спрашиваешь, кто сказал, что у коровы есть не только копыта, но и рога — то я.
«Но я… корова… могла его забодать насмерть!!!»
— Этот гаденыш слишком увертлив,
— снисходительно хмыкнула ведьма.
«Но ему же было больно!»
— А тебе? Тебе утром разве не было больно? Когда он пинал тебя, бросал в тебя камни, обзывал последними словами — тебе больно не было? Тебе было приятно? Ты хочешь, чтобы в следующий раз, когда ты выйдешь на улицу, он — и прочая саранча — снова напали на тебя?
«Нет!!!»
— Значит, он получил по заслугам,
— голос старухи сочился удовлетворением, и Ануш с растерянностью и трепетом почувствовала, как ледяной комок в ее груди радостно шевельнулся в такт и как будто подрос.
«Но я не хотела…» — устыдилась своей нечистой радости девочка.
— Как? Разве ты сама не превратила бы их тогда, утром, в тараканов и змей… если бы сумела?
Испытанные горечь, обида, разочарование и страх тотчас мелькнули в памяти одной грязной вспышкой, и снова ответ вырвался на волю быстрее, чем она смогла его обдумать:
«Да, да, да — сто раз!!!»
— Вот видишь. Зло должно быть наказано, деточка. С одним мерзавцем мы посчитались, но ведь там их было семеро. И никто не стоял в сторонке, пока другие били тебя, пинали, хлестали, тыкали палками, оскорбляли!.. Неужели тебе их жалко после этого? Они-то тебя не пожалели! Неужели ты не проучишь их за жестокость?!
Внутри Ануш что-то оборвалось: происходящее сейчас пугало куда больше, чем утреннее нападение. Забыть бы этот день, как тяжелый кошмар! Маленькая частичка ее души в ужасе стремилась возразить, отказаться, отвергнуть ужасное предложение… Но отчего-то, повинуясь совсем другому импульсу закушенные до крови губы разомкнулись сами собой и тихо прошептали:
— Но я не знаю, как…
— Просто делай, как я тебя научу, слушайся, и всё будет хорошо. Запомни. Если ты не получаешь уважения — ты не получаешь ничего. А мы научим их уважать тебя.
— А если… у меня не получится?
— Получится, милая. И вот увидишь — тебе это понравится. Ведь ты так похожа на меня…
* * *
То, что на следующий день дочка шорника, одна из четырех подружек, напавших на Ануш, обварилась кипятком, в деревне не заметил никто, кроме ее семьи и лечухи. Когда еще через день вторая подружка споткнулась на крыльце, упала и сломала ногу, это вызвало лишь сочувственные охи и вздохи: будто проклятья на наших деток сыплются. Когда же через два дня третью девочку искусала собственная собака, кого-то наблюдательного осенило: а случайно ли несчастья валятся только на тех детей, что поколотили намедни ведьмину внучку?
— Или дочку? — недолго думая, домыслил кто-то сметливый.
В деревне, как известно, секретов не бывает: стоит кому-нибудь брякнуть любую нелепицу — и на следующий день ее уже обсуждают на каждом дворе. И чем чуднее идея, тем охотнее пересказывают ее друг дружке, и тем скорее ей верят.
* * *
Ворота хлопнули неожиданно и громко. Ануш, замершая на своей кровати в забытьи с зажатым в кулаке амулетом, вздрогнула, выпустила украшение из рук так, что оно повисло на цепочке, и обежала мутным взором полумрак комнаты.
Неужели уже вечер?!
За распахнутым окном шальной порыв ветра запутался в кронах вязов, усеивая землю сухими ветками и сорванными листьями, утробно, словно отрыжка великана, пророкотал гром, и девочка вздохнула облегченно: это не ворота и не вечер, это просто гроза!