На полголовы впереди - Френсис Дик. Страница 18

Я рассмеялся:

– Разве не положено вам при этом сделать реверанс?

– Да, пожалуй. Вообще-то, честно говоря, хотя Мерсер Лорримор был по телефону со мной очень любезен, я еще ни разу с ним не виделась, да и с остальными тоже. И он звонит мне сам. Никаких секретарш.

– Значит, – сказал я, – если Мерсер Лорримор едет с нами, то это особенно хорошая реклама на всю страну, от побережья до побережья?

Они кивнула:

– Он едет с нами "ради блага канадского скакового спорта" – в рекламной брошюре Жокейского клуба это напечатано большими буквами.

– И он будет обедать в вагоне-ресторане? – спросил я.

– Только не это! – Она в притворном ужасе закатила глаза. – Вообще-то предполагается, что будет. Все должны там обедать. Но, возможно, они захотят уединиться у себя. Если они будут оставаться в своем вагоне, то мест в ресторане только-только хватит, чтобы рассадить всех остальных. А иначе может выйти скандал, и все потому, что мой босс сам продал лишние билеты, хоть и знал, что свободных мест нет. – Она покачала головой, но явно снисходительно. По-видимому, к своему боссу она питала немалую симпатию.

– А кому он их продал? – спросил я. – Так, просто каким-то людям.

Двум своим приятелям. И какому-то мистеру Филмеру, который предложил заплатить двойную цену, когда узнал, что мест нет. От таких денег никто не откажется. – Она энергично отломила кусок булочки, вложив в это движение всю свою досаду. – Если бы в вагоне-ресторане было больше мест, мы могли бы продать по крайней мере еще шесть билетов.

– Дэвид... то есть Зак, сказал, что сорок восемь мест – и без того слишком много, актерам приходится до предела напрягать голос, чтобы перекрыть стук колес.

– Это всегда проблема. – Она поглядела на меня поверх абажура. – Вы женаты?

– Нет. А вы замужем?

– В общем, нет, – ответила она несколько уклончиво, но улыбаясь. Был тут у меня один человек, только все кончилось ничем.

– И давно это случилось?

– Достаточно давно – я это уже пережила.

Я подумал, что этот короткий диалог прояснил ситуацию и, возможно, установил некие правила. Найти еще одного человека, с которым все кончится ничем, она не стремится. Ну а как насчет легкого флирта? Что ж, посмотрим...

– О чем вы думаете? – спросила она.

– О жизни.

Она недоверчиво взглянула на меня, но тут же снова перевела разговор на почти столь же увлекательную тему – о поезде. Через некоторое время я задал ей вопрос, который не давал мне покоя весь день:

– А кроме специальных пропусков на гонки и прочего, есть еще что-нибудь такое, на что имеет право владелец лошади? То есть владелец одной из лошадей, которых везут в поезде?

– Что вы имеете в виду? – озадаченно спросила она.

– Имеют они какие-то привилегии, которых не имеют остальные, кто приписан к специальному вагону-ресторану?

– Не думаю. – Она на мгновение наморщила лоб. – Разве что могут входить в вагон для лошадей, если это то, что вас интересует.

– Да, это я знаю. И больше ничего?

– Ну, на ипподроме в Виннипеге собираются сделать групповое фото одних только владельцев, и это будут показывать по телевидению. – Она задумалась. – Каждый из них получит памятный значок Жокейского клуба, когда мы в Банфе снова вернемся в поезд после двух дней в горах. – Она снова помолчала. – А если лошадь, которую везут в поезде, выиграет один из специальных заездов, ее владелец бесплатно становится пожизненным членом клуба на всех трех ипподромах.

Для канадца это последнее и было, возможно, серьезной приманкой, но заинтересовать Филмера само по себе, безусловно, не могло. Я вздохнул. Еще одной хорошей идеей меньше. По-прежнему оставались два главных вопроса зачем Филмер отправился в эту поездку и почему он приложил столько усилий, чтобы стать владельцем. И ответы на них были одинаковые: не знаю, не знаю.

Очень полезная информация.

Мы не спеша выпили кофе, непринужденно болтая о том о сем. Она рассказала, что когда-то хотела стать писательницей и устроилась на работу в издательство ("чего настоящие писатели, как выяснилось, никогда не делают"), но организовывать детективные представления в фирме "Мерри и компания" ей нравится гораздо больше.

– Мои родители, – сказала она, – практически с самого рождения говорили мне, что я стану писательницей, что это у нас в крови, и я выросла с этой мыслью. Но они ошиблись, хотя я долго старалась, а потом еще жила с этим человеком, который более или менее заставлял меня писать. Но, знаете, когда в один прекрасный день, после того как мы расстались и слезы у меня высохли, я сказала себе, что никакая я не писательница и никогда ей не стану, а лучше займусь чем-нибудь другим, – это было такое облегчение! Я вдруг почувствовала себя свободной и такой счастливой, какой еще никогда не была.

Теперь, задним числом, это выглядит довольно глупо – что я столько времени не могла понять, чего хочу. Мне, можно сказать, внушили, что я должна писать, и мне казалось, что мне самой этого хочется, но когда дошло до дела, это оказалось мне не по плечу, и я так долго по этому поводу сокрушалась...

– Она усмехнулась. – Наверное, вы решите, что я ненормальная.

– Конечно, нет. А что вы писали?

– Какое-то время сотрудничала в одном еженедельнике для женщин – беседовала с людьми и описывала их жизнь, а иногда и сочиняла биографии, если за неделю мне ни разу не попадался какой-нибудь интересный или яркий человек. Не будем об этом говорить. Это было ужасно.

– Я рад, что вы от этого избавились.

– И я тоже, – от всей души согласилась она. – Теперь я иначе выгляжу, иначе себя чувствую, и здоровье у меня стало лучше. Раньше я постоянно болела – всякие насморки, грипп и все такое, а теперь ничего такого со мной не бывает. – Ее глаза весело сверкнули при свете свечей, подтверждая ее слова. – И вы такой же. Беззаботный. По вам сразу видно.

– Разве?

– Я права?

– По-моему, попали в самую точку.

И нам крупно повезло, подумал я, расплачиваясь по счету. Беззаботность – редкое сокровище в этом мире, слишком богатом горестями, сокровище, которое недостаточно ценят и которым сплошь и рядом жертвуют ради агрессии, алчности и нелепых племенных ритуалов. Интересно, было ли беззаботным племя тесаных камней десять тысяч лет назад? Вероятно, нет.

Мы с Нелл дошли пешком до ее машины, оставленной на стоянке недалеко от офиса "Мерри и компании". Она сказала, что живет в двадцати минутах отсюда, в крохотной квартиру у озера. На прощание мы поцеловали друг друга в щечку, и она поблагодарила меня за приятный вечер, весело сказав, что мы увидимся в воскресенье, если только она не сгинет без следа под бременем множества дел, которые должна сделать за субботу. Я провожал взглядом огни ее автомобиля, пока он не свернул за угол, а потом пешком дошел до своего отеля, безмятежно проспал всю ночь, а на следующее утро ровно в десять явился в отдел общественных связей вокзала Юнион.

Сотрудница отдела, в высшей степени деловая дама, из разговора с Нелл поняла, что я один из актеров, поскольку они и раньше помогали устраивать актеров, а разубеждать ее я не стал. Она развернула меня обратно и повела через гулкий центральный зал (который, как она заметила на ходу, имеет семьдесят шесть метров в длину и двадцать пять метров в ширину, а его свод, крытый черепицей, возвышается над полом на двадцать семь метров) и через массивную дверь в цокольный этаж – точную копию величественного зала над ним, только без всяких украшений. Это было подземное помещение, простиравшееся, казалось, до бесконечности во все стороны, – здесь готовили еду, стирали белье и выполняли всевозможные мелкие работы по обслуживанию поездов. Здесь находилась даже маленькая электростанция, и повсюду работали маляры и плотники.

– Сюда, – сказала она, стуча каблучками впереди меня. – Вот отдел форменной одежды. Они вами займутся. – Она пропустила меня в дверь, сообщила тем, кто был внутри: "Это тот актер" – и, кивнув, предоставила меня собственной судьбе.